Карен Монинг - За горным туманом Страница 48

С трудом вдыхая воздух, она собрала все силы, чтобы бежать так быстро как она могла. Если она все-таки сумеет это сделать, это будет близко — слишком близко.

Из окна, расположенного высоко наверху, Лидия наблюдала за разворачивающейся сценой.

Оттолкнув боль своих нежелающих двигаться мускулов, Эдриен отчаянно пыталась догнать Хока, но было слишком поздно — он уже стоял рядом с Адамом возле ярко пылающих углей.

Задыхаясь, она рванулась вперед как раз тогда, когда рука Гримма схватилась за ее накидку. Он сильно дернул за ткань, потянув ее назад. Накидка порвалась, и она упала, вскрикнув при падении на землю.

— Хок, не надо!

— Уничтожь это! — приказал Хок Адаму.

— Нет! — закричала Эдриен.

Адам бросил мимолетный взгляд на упавшую красавицу.

— Кажется, что леди думает иначе.

— Я не просил тебя думать, Адам Блэк, и, черт возьми, меня совершенно не интересует, что думает леди.

Адам шаловливо улыбнулся.

— Я смотрю, ты не преуспел в том, чтобы надеть путы на сокола, Лорд Хок?

— Сожги это, кузнец. Иначе я удовлетворю себя и сожгу тебя, а не королеву.

— Адам! Нет! — умоляла Эдриен.

Адам некоторое время казался обдумывающим положение, затем со странным торжествующим взглядом пожал плечами и бросил фигурку в огонь кузницы.

Для Эдриен, ничком лежащей на земле, все казалось происходящим в замедленном движении.

Она в ужасе смотрела, как черная королева пролетела по воздуху и упала в пылающие угли. Эдриен проглотила рыдание, когда пламя жадно облизало шахматную фигурку. Ее единственный путь возвращения был уничтожен.

Хок вздохнул с облегчением. Эдриен обрушилась на землю, и безучастно смотрела на почву. Черная королева сгорела, твердая африканская древесина не может противостоять горячему пламени, при котором куется сталь.

Ни Луни. Ни пути домой.

Она была здесь в 1513 — с ним — навсегда.

Адам издал звук, слишком темный, чтобы быть смехом, когда наклонился ближе к Хоку. Достаточно близко, чтобы только Хок слышал его тихие, насмешливые слова.

— Теперь она в два счета будет греть мою постель, глупый Хок.

Хок вздрогнул. Кузнец был прав. Его жена возненавидит его за то, что он сделал.

— Какого черта ты делаешь возле кузницы посреди ночи, в таком случае? — отрезал Хок.

Адам весело усмехнулся.

— Я вечный веселый странник ночи. Кроме того, никогда не знаешь, какая великолепная возможности может представиться, чтобы подобрать что-нибудь.

Хок зарычал на кузнеца.

Он слышал, как позади него Эдриен пошатываясь поднялась на нетвердые ноги. Ее дыхание было затруднено от бега, а возможно также и от шока. Хок сурово изучал кузницу в непоколебимом молчании. Голос Эдриен дрожал от ярости.

— Запомни одну вещь, Лорд Дуглас, и это все, что тебе когда-либо нужно знать. Запомни, если ты однажды подумаешь, что я смогу изменить свое мнение. Я не передумаю. Я презираю тебя. Ты забрал у меня то, что ты не имел права брать. И не существует ничего, что ты сможешь сделать, чтобы заработать свое прощение. Я ненавижу тебя!

— Презирай меня, если ты должна, — тихо сказал он, все еще смотря на кузницу. — Но ты не сможешь теперь оставить меня. И это все, что имеет значение.

Часть 2 — ЛЬЮНАСАД [22]

(Середина лета)

Пламя, прядай, клокочи!

Зелье, прей! Котел, урчи!

Глава 19

Сумерки взобрались от океана по утесам с пурпурным нетерпением, которое окрасило на стены Далкита в тускло-красный цвет. Хок, сидя в своем кабинете, смотрел, как ночь просачивается через открытые двери на западном конце.

Она стояла на краю утеса, не двигаясь, ее бархатная накидка беспокойно развевалась на ветру. О чем она думает, когда вслепую смотрит на море?

Он знал, о чем он думал — о том, что даже ветер пытается раздеть ее. Он истязал себя воспоминаниями о страстных розовых вершинках, которые венчали ее груди под шелком ее платья. Ее тело было создано для этого времени, чтобы носить облегающие шелка и роскошный бархат. Чтобы быть прекрасной женой Лэрда. Подругой гордого воина.

Что, к дьяволу, он собирается делать? Не может все идти так, как сейчас. Он пытался провоцировать ее, надеясь, что она разозлит его так, что он потеряет голову и накажет ее своим телом. Но снова и снова, когда он настаивал, она отвечала ему холодной вежливостью, и никто не сможет, черт подери, ничего сделать с таким вежливым ответом. Он отвернулся от двери и закрыл глаза, чтобы стереть преследующие воспоминания об образе своей жены.

Недели прошли с того дня у кузницы — недели, богатые хрупкими днями и нежными рассветами, рубиновыми ночами и летними штормами. И в эти проходящие дни, в эти драгоценности шотландского лета, были тысячи видов, которые он хотел разделить с ней.

Проклятие! Он ударил кулаком по столу, заставляя трепетать бумаги и двигаться статуэтки. Она его жена. У нее нет пути назад, туда, откуда она пришла! Когда она собирается примириться с этим и возьмет от этого все, что можно? Он даст ей все, что она захочет. Все, кроме того, чтобы оставить его. Этого не будет никогда.

Его существование имело все предпосылки позолоченного, живого ада и он не мог найти выхода.

Так же быстро, как он пришел к нему, его гнев испарился.

«Эдриен», — безмолвно выговорили его губы. — «Как мы зашли в этот тупик? Как я мог так все испортить?»

— Прогуляйся со мной, девушка, — тихо сказал он, и она повернулся на краю утеса, в захватывающем дух трепетании серебряного и кобальтово-голубого. Его цвета, цвета Дугласов. Неосознанно, казалось, но она часто носила их. Знала ли она, что она надевала одежду в ярких красках тартана Дугласов, и что никакое имя не обозначило бы ее с большей определенностью как его жену?

Он махнул рукой, отпуская охрану. Он должен украсть эти драгоценные моменты пребывания с ней наедине, перед тем как он уедет. После многих часов борьбы, он пришел к нескольким решениям. Прежде всего, он давно просрочил свою поездку в Устер, одно из его многих владений и причиняющее наибольшее беспокойство. Он не мог просто забросить свои имения из-за любовного идиотизма. Лэрд должен появляться время от времени и заниматься решением проблем крестьян.

Кроме того, здесь он не добился никакого прогресса. Если она выберет Адама в его отсутствие, то он сможет просто умереть внутри и снаружи притворяться, что он живет. Именно так он пережил свои первые тридцать с лишним лет. Каким же дураком он стал, если ожидал, что остальные годы будут другими?