Стихийный мир. Дракон-вампир - Сильвия Лайм Страница 49

Алый взгляд становился все гуще и гуще, а яд, что будто бы лился в меня от него, жег все сильнее. Где-то под пупком будто бы натянулась невидимая струна, по которой то и дело проходила сладкая дрожь куда-то в самый низ. И от этой дрожи было очень трудно сдерживать стон.

— Я ведь прав? — спросил он тогда, когда понял, что сама я не смогу издать ни звука.

Меня хватило только на то, чтобы кивнуть. Так сильно хотелось, чтобы он опустил руку, чтобы скользнул по моей разгоряченной коже, чтобы коснулся меня своим дыханием и губами… Казалось, без его прикосновений я вот-вот начну кричать. Умолять.

Струны в основании живота голодно подрагивали. Просили, чтобы на них сыграли. С тихим гулом стонали, ждали…

— Тогда я не буду трогать тебя.

Я едва не выругалась.

Страх, меня сковывал страх первой ночи. А еще нежелание делать это с тем, кто ничего ко мне не испытывает. Но кому какое дело до этого, в конце концов? Кажется, сейчас я была готова преступить все свои принципы.

Дож тем временем как нарочно опустил руки по обеим сторонам от себя, уперев их в стол. И стал смотреть на меня, прижимающуюся к нему, сверху вниз.

— Но я готов дать тебе то, что ты хочешь. Если ты будешь хорошей лаурией и доставишь мне удовольствие.

По нервам будто кто-то ударил хлыстом, измазанным в наркотике. Мне стало страшно и приятно одновременно. Мышцы дожа очевидно напряглись под тонкой тканью халата, и я невольно проследила взглядом линию его бицепсов, широких плеч, огромной грудной клетки, которая была скрыта полами халата. Глаза будто сами остановились там, где за темным шелком прятался живой рисунок, и кончики пальцев дрогнули, желая оттянуть ворот, посмотреть… А потом пройтись по рельефному прессу ниже, туда где ткань призывно топорщилась.

Ох…

Перед глазами слегка потемнело, во рту пересохло.

Взгляд взметнулся на застывшего, словно каменное изваяние, дожа, и я поняла, что именно этого он ждет. И я не смогу ему отказать, потому что… до смерти хочу прикоснуться к нему.

А потому не успело даже одно дыхание сорваться с моих губ, как я протянула руки вперед и обхватила полы его халата.

Распахнула их в стороны, медленно, неторопливо.

Из под темной ткани мелькнула голова дракона. И не просто мелькнула, а словно высунулась, сверкнув рубиновым глазом и полыхнув огнем.

Я не отстранилась. Помнила, что это лишь рисунок. Нет — напоминала себе каждую секунду.

Рисунок не может обжечь, бояться нечего.

Отвернулась. Опустила руку чуть ниже, когда полностью открыться халату помешал пояс. И потянула за него, будто случайно касаясь через шелк твердой плоти, что подрагивала чуть ниже.

Не случайно.

И все же я убрала руки, дотрагиваясь лишь до халата и остановив взгляд… там.

Дыхание перехватило. Казалось, идеальнее создать мужчину было просто невозможно. И хотя размеры меня серьезно пугали, я убедила себя, что об этом следует подумать в другой раз.

Подняла руку и опустила кончики пальцев на грудную клетку Сициана. Скользнула подушечками вниз, позволяя себе сделать то, что так давно хотела: проследовать дорожкой изгибов его совершенного тела, чтобы остановиться где-то в области живота. А потом опустилась туда же губами.

Все внутри меня горело, словно в печи крематория. Со мной происходило нечто ненормальное, каждое прикосновение к Сициану будто творило необъяснимое волшебство с моим собственным телом.

Мышцы сковало сладким спазмом, стало трудно дышать, а затем по нервам будто расползлись маленькие раскаленные змейки. Они опускались тем ниже, чем ниже относительно дожа становилась я сама. И когда мой язык скользнул во впадинку его пупка, из горла вырвался стон, а раскаленная молния удовольствие прошила позвоночник.

Мне нестерпимо захотелось опустить руки вниз и коснуться себя между ног. Напряжение становилось непереносимым.

Но именно в этот момент дож вдруг обхватил мои запястья и потянул немного вверх. Он оставил их на своей груди, и я больше не могла их опустить!

Мне стало стыдно и одновременно щеки вспыхнули от еще ярче вспыхнувшего внутреннего огня. Я хотела остановить эту пытку, достигнуть пика удовольствия, и дож это знал. Знал, и не позволял мне.

Я захлебывалась от темного страстного голода. И в этот момент все же собралась с силами и подняла взгляд в глаза повелителя империи Огненной луны.

А потом чуть не закричала. Его глаза были полны алого пламени, выходящего за черту век, темные мягкие губы чуть приоткрыты, и из них вырывалось тяжелое дыхание. Грудная клетка императора поднималась и опускалась, мышцы налились сталью, кисти, сжимающие столешницу по обеим сторонам его собственных бедер, побелели от напряжения. А татуировка дракона на груди открывала пасть и выпускала фонтаны пламени цвета золота, тьмы и крови.

В глазах появилась рябь, словно они начали слезиться. Я не могла отвернуться и смотреть на дожа тоже не могла. Между ног разлилась жаркая, тянущая нервы лава. Через сжатое спазмом горло я втягивала воздух настолько короткими вдохами, что перед глазами стало темнеть.

Ждать больше было невозможно. А потому через мгновение я просто опустила губы на твердую подрагивающую от желания плоть и… удовольствие накрыло меня как разрывная граната.

— Это первый раз, Алекса-а-а-ндра, — раздался горячий проникновенный шепот, от которого голова начинала кружиться.

Я ничего не соображала.

Что значит «первый раз»? Как это вообще возможно, что происходит?..

Мышцы и нервы заходились в экстазе, пульс зашкаливал, и на коленях меня продолжали удерживать только руки дожа, крепко сомкнувшиеся на моих запястьях где-то наверху.

Не приходя окончательно в себя, я провела языком по гладкому смуглому шелку кожи Сициана и поняла, что меня снова уносит.

Снизу вверх и обратно — и хриплое дыхание сорвавшееся с мужских губ, отозвавшееся ноющим спазмом между моих бедер.

Прикосновение губ к полукруглой гладкости — низкий стон, от которого в ушах начинает шуметь, а в горле снова пересыхает. И опять хочется дотронуться до себя, и опять невозможно.

Меня начала бить мелкая дрожь от вновь вспыхнувшего желания, загоревшегося, кажется, еще ярче прежнего. Я думала, что упаду в обморок, но мне было мало. Я хотела еще и еще.

Тогда я целиком обхватила твердую, как гранит, плоть и два стона слились в один. Хриплое удовольствие Сициана разлилось по мне волной токсичного удовольствия, мгновенно достигнув предела и лопнув, как перетянутая струна.

Позвоночник выгнулся сам собой, мышцы затряслись в экстазе, которого прежде мне было трудно даже вообразить.

— Это второй раз, — проговорил Сициан, крепче