Во власти (не)любви (СИ) - Аваланж Матильда Страница 5

Заметив, как при этом дернулся угол его рта в довольной ухмылке, она поняла, что просить бесполезно, и попыталась сконцентрироваться на том, чтобы обуздать чувство голода. О том, в какую дикую пытку оно может превратиться, если в ближайшие сутки она не выпьет крови, Джин старалась не думать.

Первое, что поразило ее при въезде в республику — огромный купол беломраморного Капитолия, в котором заседало правительство страны, хорошо просматриваемый из всех точек Догмы. Громадное здание как будто нависло над городом и его тяжесть ощущалась, как бы далеко ты от него не находился.

Еще Джин сразу обратила внимание на полное отсутствие на улицах рекламы. Ни единого баннера, ни самой крохотной растяжки. Для глаз, привыкших к пестрому многоцветью промоушена огромного города, это было дико и как-то голо. Зато повсюду висели полотнища с щитом и копьем на ярко-красном фоне. "Тоже своего рода реклама", — усмехнулась она про себя. Но еще более неприятным открытием было полное отсутствие на улицах женщин. Только мужчины. И многие из них с оружием.

Впрочем, женщины тут были, и скоро Джина смогла в этом убедиться. Ее привезли к высокому кирпичному зданию, у входа в которое, сложив руки, автомобиль ждала какая-то особа.

— Добро пожаловать в Догму, Джина! — сердечно сказала она. — Добро пожаловать домой! Меня зовут Магда и отныне я твоя пестунья. Можешь так и обращаться ко мне — пестунья Магда.

— Пестунья? — нахмурилась она, потому что странное слово резануло слух.

— Конечно, — улыбнулась женщина. — Ведь я буду тебя пестовать — направлять, подсказывать, воспитывать. Я уведу тебя с неверного пути и укажу истинное предназначение, для которого ты была рождена. Мы многое должны с тобой наверстать, Джина.

На вид пестунье было лет под шестьдесят, и нельзя сказать, что годы ее пощадили. Глубокие морщины на скулах, тонкий рот, уголки которого были скорбно опущены вниз, брови домиком и сострадательные голубые глаза. Но несмотря на все это, лицо Магды почему-то производило скорее отталкивающее впечатление. Тайком разглядывая длинное коричневое платье пестуньи, подпоясанное ремнем, чем-то напоминающий армейский, и шитый из той же ткани жакет до пола, Джина следовала за ней по кирпичным коридорам здания, стараясь подмечать все увиденное.

Больше всего эта обстановка напоминала интерьер какого-то учебного заведения, но с богатыми убранствами Академии Вампиров, которую Джин закончила, даже и рядом не стояла. Напротив — тут было старомодно и просто, даже бедно. Возможно, раньше здесь вообще располагалось какое-нибудь училище для детей бедных. А большое квадратное помещение с крашеными зеленой краской стенами, куда Магда привела Джин, когда-то было аудиторией.

— И с тех самых пор всякая особь рода женского должна заплатить за грех своей праматери Евы перед Адамом. Заплатить верным и раболепным служением роду мужскому, — со значением проговорила пестунья и принялась с удовольствием развивать отвратительную тему преобладания мужского рода над женским.

— Я хочу пить, — проговорила Джина, и ее слова, как брошенный камень, упали поперек монотонного журчания речи пестуньи Магды. — Я не пила полутора суток. Мне нужна кровь.

Точно потеряв дар речи, женщина уставилась на Джин так, будто она сказала нечто ужасное. А ведь, судя по всему, к приезду Джины тут готовились и, значит, не могли не знать, что она — вампир.

— Лилит, первая жена Адама, была кровопийцей, — выпученные глаза и общее выражение крайнего возмущения на лице Магды не вязались с ее спокойным голосом. — Как и ты. Мерзкая ведьма, дьявольское семя, она совратила сына бывшего мужа своего — Каина и подтолкнула к греху братоубийства. Она сделала его проклятым, таким же, как и она сама, черной магии его научила, и пить кровь научила его!

— Да, это всем известно, от Лилит и Каина пошел наш вампирский род, — кивнула Джина, так как пестунья надолго замолчала. — Они стали мужем и женой, вместе основали княжество…

— Равной мужчине Лилит поставить себя возомнила! — с гневом вскричала пестунья вдруг и все лицо ее страшно исказилось. — Юбка не должна сосать кровь, лишь мужское достоинство должна сосать она! Я знаю, ты не виновата, что жила в грехе, что пила человечью кровь! Виноваты родители твои, не научившие тебя благочестию, и княжество твое, где процветает порок и блуд.

— Прекрасные рассуждения, — криво усмехнулась Джина, резкий переход пестуньи от спокойствия к гневу, а затем опять к спокойствию откровенно пугал. — Но это моя природа. Если я не буду пить кровь, я умру!

— Это неправильная природа, ко с божьей помощью мы изменим ее на правильную, — проговорила пестунья. — В Догме нет и не будет кровопийц!

ГЛАВА 3.2

Что может быть страшнее обложенной белым кафелем холодной комнаты, так похожей на операционную? Что может быть страшнее, чем обнаженной по пояс лежать на высокой и узкой каталке, намертво примотанной к ней ремнями? Что может быть страшнее, чем равнодушные глаза невысокого полного мужчины в белом халате, приближающегося к ней со шприцом, полным какого-то мутно- желтого вещества?

Игла слишком длинная, пугающе длинная!

— Нет, нет, нет, мать вашу, нет! — Джин в ужасе мотает головой, не в силах отвести взгляда от этого шприца, но пошевелиться невозможно — ремни стягивают ее слишком крепко. — Не надо мне ничего колоть! К чертям идите! В гробу я видела вас с вашей Догмой! В гробу, вашу мать! Сдохните, сдохните, сгорите в аду!

Мужчина рассматривает ее обнаженную грудь с затвердевшими от холода сосками, а потом обхватывает левое полушарие. Этот взгляд и это прикосновение — не отстраненно-врачебные, в них есть что-то грязное, что-то мерзкое, и Джина, рыча от злобы, отвращения и страха рвется на кушетке так, что ремни со страшной силой впиваются в кожу.

— Не смей меня касаться, урод! Убери свои поганые руки! Если ты сейчас не отойдешь, я клянусь, что убью тебя и выжру твое сердце!

Но какой смысл грозить этому отвратительному мужчине самыми жуткими карами и изощренными пытками, если в ответ на это он, ехидно ухмыльнувшись, намеренно больно сжимает двумя пальцами ее сосок?

Но в тот момент, когда он практически вводит иглу шприца агонизирующей от ужаса Джине в грудь — прямо туда, где бьется сердце, пестунья Магда, которая, сложив руки за спиной, отстраненно наблюдала за происходящим, подняла ладонь, приказывая мужчине остановиться.

А потом подошла и два раза наотмашь ударила девушку по лицу.

— Это тебе за то, что посмела осыпать первостатейной бранью мужчину, юбка! Это за крамольные слова о нашей великой республике! Успокоилась? А теперь послушай пестунью Магду. Препарат, который мы сейчас тебе введем, называется вефриум, он был создан нашими учеными и не имеет аналогов во всем мире. Он меняет ДНК вампира не только на клеточном, но и на молекулярном уровне, благодаря чему темному больше не требуется кровь, чтобы существовать! Через какое-то время клыки за ненадобностью атрофируются, а спустя пятьсот инъекций кровопийца полностью превращается… в обычного человека! Ну разве не чудесно? Здесь, в Догме, ты станешь человеком, Джина, о таком можно только мечтать! Главная проблема в том, что внутрисердечная инъекция весьма опасна — место укола нужно рассчитать с точностью до миллиметра. Препарат может попасть в полости сердца, или, например, игла может пронзить легкое, такие случаи, увы, бывали. Может, Джина, ты все-таки не станешь мешать эскулапу Крулю сделать укол?

— Может, и не стану, — сквозь плотно сомкнутые челюсти выдохнула девушка.

Даже сильная, сжигающая нутро жажда крови отступила на второй план. Единственное, чего сейчас хотелось — бесноваться и кричать, посылая похотливого Круля и сумасшедшую пестунью в самое пекло ада за то, что собирались с ней сделать, но это было бессмысленно и даже вредно. Глупо качать свои права, будучи с обнаженной грудью прикованной к каталке…