Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина Страница 50

— Тогда я попрошу вас ассистировать, вы не можете мне отказать, — умоляюще смотрела я ему в глаза. Тридцать шесть, блин! Мой ровесник. И как он себе представляет — просто сидеть, смотреть, слушать и ждать?

— Люк! — взревел вдруг доктор, заставив меня присесть от неожиданности: — Котелок на огонь! Готовим операционный стол.

И резко вышел из лазаретной палатки.

— Надежда, мадам… у меня — надежда. Попробуйте. Я не боюсь, — быстро бормотал солдат, — меня зовут Жан… Жан Готье. У вас получится, я верю… верю… больно как, Господи всемогущий! Жжется, как крапивой.

— Так всегда при подобных травмах, ничего у вас нового. Я верю в лучшее, Жан. Потерпите чуть-чуть, совсем еще немножко — вы очень сильный мужчина. Мы скоро.

Быстро переодеваясь у себя в платье с обрезанными еще после первой операции рукавами и убирая волосы в пучок, я обдумывала варианты — что там могло? Ранение колющее, рваного разрыва и раздавливания внутренностей быть не должно. Район пупка…

Вышла на улицу, осмотрелась — солнце. Ярко, светло, тепло пока еще — юг… Подготовка шла полным ходом. Уже стоял большой стол — тот самый, с отпиленными под мой рост ножками. Рядом — стол маленький и мой сундук с перевязочным материалом. Люк вешал на перекладину еще один котелок с родниковой водой — побольше размером. Я бросила в закипающую воду сегодняшнее приобретение — расширитель.

— Хороший мастер, — доложила Дешаму. Он промолчал.

— Не злитесь, док, — попросила я, — доверьтесь мне, пожалуйста. Сказать — смертельна рана или нет нельзя, не оценив внутренних повреждений. Никогда не поздно… Пирогов делал однажды резекцию тонкой кишки после пулевого и даже без наркоза, и больной выжил.

— Вот вы сейчас обещали ему легкую смерть, я правильно понял? Сделаете? — нейтрально поинтересовался он, не обращая уже внимания на непонятные частности и странности: — Или это из несбыточных обещаний? Как это удобно, правда? Так сильно надеяться на кого-то, кто есть рядом?

— Я безумно сильно надеюсь на вашу помощь и верю, что у нас получится. Но, если что… это буду я, Жак, — кивнула я, — обещаю вам.

У каждого врача, а особенно хирурга, действительно, есть свое маленькое кладбище. Было оно и у Шонии… Я никогда не забуду именно ту операцию — месиво из лопнувших при тупом ударе кишок, крови и кала, и капли пота, которые я буквально поминутно стирала с его лба. Как он в какой-то момент отложил инструмент и просто отошел от стола, глядя в потолок… Мы все молчали, а он решал. Но немного постоял там и вернулся. Если есть малейший шанс… Тогда пациент не выжил, но варианта, при котором шеф не вернулся бы к столу, я просто не представляла.

— Подите вы к черту, Мари! — рванул Дешам за палатку.

— Помочитесь, чтобы не отвлекаться, док, и пора уже мыться! Определитесь с анестезией, я хотела бы начать, как можно скорее.

— Я понимаю…

Скоро тепло укрытый больной спал, привязанный к столу ремнями. В прорези простыни кровила колотая штыком рана. Я опять необыкновенно остро воспринимала действительность — будто включились дополнительные органы чувств. Слух, например, улавливал малейшие звуки: тихий шелест листвы, бульканье кипятка в котелке, беспокойное дыхание Люка слева от меня, у столика с разложенными на простыне инструментами. Сдержанное, но шумное — Дешама, стоящего по ту сторону стола, на месте ассистирующего.

— Док, если я снова шлепнусь в обморок, не прикасайтесь ко мне. Пусть Люк умоет меня холодной водой. Я встану и закончу, обязательно, — уточнила я на всякий случай. Дешам что-то промычал в ответ. Я лично намывала им обоим руки щеткой и щелоком, и мне не хотелось бы…

Запахи — крепкий ромашковый, исходящий от котелка с фильтрованным экстрактом и пропитавший салфетки, которыми я планировала очищать брюшную полость, слабый желудёвый — от дубов… и мужского пота. Я тоже волновалась, но как-то иначе. Пальцы вдруг стали необыкновенно чувствительными, глаза смотрели будто сквозь очки — полная концентрация, полное погружение… состояние, похожее на медитативное — отстраненность, почти пофигизм.

— Лапаротомия, блин… — выдохнула я, принимая от Люка скальпель и опять вспоминая предоперационную подготовку с УЗИ, КТ, рентген с водорастворимым контрастом… Сложнейшую аппаратуру и инструментарий для лапароскопии. А еще сшивающие аппараты, исключающие зависимость наложения анастомоза от квалификации хирурга. А еще — улыбку Шонии, ласково прищурившую его глаза и его спокойный, уверенный голос… Благословите же свою ученицу, шеф!

— Ну, с Богом! И-и-и… обеспечиваем доступ, рассекая брюшину в месте травматического вмешательства… Люк — расширитель… Док, держите здесь. Не двигаться, держим рану открытой. Люк — салфетки… еще, еще, еще… поставь лоток ближе, буду брать сама… Так… чистую подкладываем под травмированный участок. Док, резекции не будет — два длинных пореза тонкой кишки, видите? Ровных, не рваных, одна и та же петля, — выдохнула я с облегчением, — длина петли достаточная… выводим её наружу… будем шить вне брюшной полости. Освобождаем участок от жировой клетчатки. Влажные салфетки… Опорожняем петлю… салфетки… Раствор… Вставь нить в маленькую иглу, Люк. Люк…? Не спеши, мой хороший — в маленькую. Большой будем шить живот… А этот шов называется двухрядным, причем первый ряд будет инфицированным, так как он проходит через просвет кишки. Стерильность шва обеспечивается наложением второго ряда… — опять не закрывался у меня рот.

Когда все еще спящего больного унесли и переложили на кровать, мы с доктором сели на бревно и замолчали. Болела спина, между лопаток будто вогнали нож. Кресло бы сюда, как у полковника, чтобы откинуться на него и полностью расслабиться… я не чувствовала в себе сил жить. И солнце ушло… прямо роковое какое-то время — ближе к закату.

— Платье заказали?

— Заказала — серое, — вяло кивнула я, отвлекаясь от тоскливых мыслей.

— Я же просил…

— Откуда вы знаете такие тонкости, Жак? — развернулась я к нему, — я уже заметила — вы в курсе многого из того, что знать не должны бы.

— Как и вы, Мари — не должны, — усмехнулся Дешам, — я бастард. Отца называть не стану, ношу имя матери. До четырнадцати лет жил рядом с ним, но не в семье. Потом меня отослали в медицинскую школу. По окончанию вместе с посольством отбыл в Персию… там пять лет, потом Королевская академия хирургии, которая мало что мне дала. Дальше служба в войсках, участие в войне за «польское наследство».

— Сильно. И семья с тремя детьми? Не самая плохая судьба даже на этот момент, — кивнула я с уважением, — а восточный друг, поставляющий опий, это еще с персидских времен?