Удача в подарок, неприятности в комплекте (СИ) - Мусникова Наталья Алексеевна Страница 60

- Благодарю, - я ответил на рукопожатие и чуть задержал руку купца в своей ладони. – Только повод для визита к Вам у меня нерадостный: госпожу Васильеву зарезали, я расследование веду.

Глеб Захарович нахмурился, став похожим на воеводу Мороза из поэмы Некрасова:

- Во-о-от оно что… О смерти Дарьи Васильевны я, само собой, наслышан… Значит Вы меня в душегубстве подозреваете… - купец пожевал губами, словно что-то обдумывая, а затем вскинул голову, плечи расправил, - Ну что ж, коли так, отпираться не стану, я её зарезал. Может, и грех так о покойнице говорить, но змея она подколодная была.

Мои заверения в том, что я просто провожу опрос свидетелей, застыли на губах, так и не успев сорваться. Вот оно, значит, как… Я смотрел на купца, на его гордо поднятую голову, расправленные плечи, решительную сдержанность движений и чем больше смотрел, тем отчётливее понимал: он не убийца. Глеб Захарович не отправится к женщине, да ещё и замужней, глубокой ночью, а если и пойдёт, то только для разговора, то есть без оружия. Убийца же принёс нож с собой, значит на силу одних лишь слов не полагался.

- Ну, что же Вы меня не вяжете? - купец усмехнулся, озорно блеснул глазами. - Смотрите, убегу же, потом искать придётся.

- Кого Вы выгораживаете? – я пристально смотрел на Глеба Захаровича и видел, как он вздрогнул и непроизвольно оглянулся на дом. – Сына?

- Я её убил! – рыкнул купец. – Моя вина, мой и ответ, что вам ещё надобно?!

Нужна мне была самая малость – правда, но было понятно, что её Глеб Захарович ни за что не расскажет. Он точно знает имя убийцы, потому и берёт вину на себя, прекрасно понимая, что за этим последует. И даже если хороший адвокат сможет добиться максимально мягкого приговора, для купеческой репутации ущерб будет непоправимый, мало кто захочет иметь торговые дела с человеком, который не гнушается и слабую женщину зарезать.

- Я убийца, - повторил купец, строго глядя на меня, - моя вина.

Вот ведь осёл упрямый, и что мне теперь с ним, потаковщиком, делать?! Впервые в жизни я понял майора Самохина, который после очередной рискованной вылазки пытался узнать, кто из нас, Сашка, Никитка или я, эту самую вылазку предложил устроить. Мы как один дружно брали всю вину на себя, выгораживая друг друга, а майор грозно сопел и переминался с ноги на ногу, словно медведь на ярмарке. Так и не добившись правды, Самохин ярился и щедро раздавал наряды вне очереди, понимал собственную несправедливость, злился ещё больше и увеличивал число нарядов. Теперь я понял майора, загнанного в угол с одной стороны собственными представлениями о справедливости, а с другой – требованиями воинского устава.

- Хорошо, я Вам верю, - я решил пойти по пути наименьшего сопротивления, - идите сейчас к городовому, от тут, недалеко, скажите ему, что я приказал доставить Вас в участок. Если спросит, по какому поводу, скажете…

- Я скажу, что это я убил Дарью Васильевну, - Глеб Захарович степенно кивнул и уже направился было туда, откуда долетал строгий рык городового, но, не сделав и двух шагов, остановился, прищурился и, чуть склонив голову к плечу, попросил:

- Дозвольте только с родственниками проститься, жена у меня хворая, ей волноваться нельзя. Сердце слабое, с утра не встаёт, на боли в груди жалуется.

Я старательно скроил физиономию сурового стража закона:

- Родным Вашим я сам всё объясню, за жену не волнуйтесь, постараюсь сильно её не беспокоить. А теперь ступайте. А то кликну городовых, они Вас под стражей через весь город, точно карманника, проволокут.

Купец тяжело вздохнул, укоризненно качая головой, пробормотал чуть слышно:

- Эх, а ведь таким приличным человеком сначала показался… Жену мою с сыном не беспокойте, скажите, что по делам торговым спешно отбыл.

- Непременно, - я коротко кивнул, выразительно глядя на Глеба Захаровича.

Тот боле мешкать не стал, двинулся прочь от дома, время от времени вздыхая, качая головой и осеняя себя крестным знамением. Я недовольно хлопнул тростью о ладонь и вошёл в сладко пахнущие свежим деревом ворота, быстро огляделся по сторонам. Двор купеческого дома был таким же солидным и располагающим, как и сам хозяин: перед окнами были разбиты цветники, над которыми с гулом маленьких грузовых самолётов кружились пчёлы, хозяйственные пристройки, словно солдаты на смотре войск, располагались чётко в ряд, составляя единый ансамбль с домом, расписанным и украшенным как княжий терем. Трава во дворе была тщательно выкошена, дорожки посыпаны крупным жёлтым песком и по обочинам выложены круглой разноцветной галькой. Поленница дров и та располагалась под навесом, на котором рука неизвестного мастера изобразила солнце и пушистые белые облачка. Красота, одно слово!

- Барин, Вам кого? – из дома выглянула пышнотелая девка, такая веснушчатая, словно специально сквозь сито загорала. – Ежели Вы к Глебу Захаровичу, то он совсем недавно отбыл, ежели поспешите, то ещё нагоните.

- Я как раз от Глеба Захаровича с сообщением для его сына и супруги, - я приветливо улыбнулся. – Могу я войти?

Девица низко поклонилась, коснувшись кончиками пальцев порога, распахнула дверь, едва ли не на старинный манер протянув:

- Проходите, господин хороший, сей же миг барыне и Елисею Глебовичу о Вашем визите сообщу. Как прикажете доложить?

- Алексей Михайлович Корсаров.

Служанка громко охнула, всплеснула руками, глядя на меня во все глаза, точно я сказал, что являюсь мессией, прибывшим возвестить о точной дате конца света и начале Страшного суда. Мда, что и говорить, Семиозерск очень маленький городок…

- Проходите, барин, милости просим, - засуетилась девица, едва ли в своих собственных ногах не путаясь, - кваску с дорожки не желаете ли? Он холодненький, кисленький, враз усталость снимет. А то бы медочку на травах, он бодрит и сил придаёт.

Угу, а ещё голову кружит, потому как немало градусов в себе содержит.

- Нет, благодарю вас, только квас, - я с лёгким сожалением в очередной раз утвердил для себя сухой закон.

- Как пожелаете, - девица махнула рукой, чуть не попав мне по груди, - сюда, прошу.

Комнату, в которую меня привели, так и хотелось назвать горницей: массивная деревянная мебель, стулья с высокими спинками по краям длинного стола, покрытого белоснежной скатертью, расшитой изящным узором из листьев и цветов вьюнка, на окнах шторы с бахромой, перехваченные посередине тёмно-зелёными шёлковыми лентами, навощённый паркет блестит, словно покрытый золотом.

- Присаживайтесь, - служанка с поклоном придвинула мне стул, - сей момент барину молодому о Вашем визите сообщу и квасочку Вам принесу. Барыне-то недужится, Вы уж не серчайте, так что обо всех посетителях нам строго-настрого приказано докладывать или Глебу Захаровичу, или же, коли он в отступе, сыну его.

Я даже поблагодарить не успел, как девица уже вылетела за дверь, словно сухой лист под порывом сильного ветра. Что-то мне подсказывает, что и десяти минут не пройдёт, как вся прислуга в доме будет знать, что столичный следователь явился к господам по поручению главы семейства.

Не прошло и пяти минут, как служанка вернулась, неся на серебряном подносе небольшой запотевший глиняный кувшинчик, глиняную же кружку и плетёную корзиночку с испускающими одуряющий аромат пряниками.

- Угощайтесь, барин, - девица споро налила квас, придвинула мне кружку и застыла рядом, спрятав крупные веснушчатые руки под фартуком. – Елисей Глебович сей момент подойдёт, не извольте беспокоиться.

Я сделал небольшой глоток кисленького, пахнущего хлебом кваса и прикрыл глаза. То зелье, что продают в магазинах под видом даже не кваса, квасного напитка, с сим эликсиром богов не могло и сравниться. А истекающий малиновым вареньем домашний пряничек, на выпечку которого не пожалели ни яиц, ни молока, ни настоящего сливочного масла, да ни одно печенье, даже самое мудрёное, ему и в подмётки не годится! Я и сам не заметил, как проглотил первый пряник и почти дожевал второй, когда раздались быстрые шаги и в комнату вошёл молодой человек, чьи широкие плечи, льняные кудри до плеч и голубые, словно весеннее небо, глаза придавали сходство с былинными витязями. При виде меня витязь чуть заметно напрягся, лёгким взмахом руки выпроводил из комнаты служанку и по-военному чётко щёлкнул каблуками: