Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна Страница 64

Он смотрел на нее, и его бросило в жар от стыда. Ощущение жажды вернулось. В центе груди образовалась черная разъедающая пустота.

Авалон откинулась на борт купели. Свет озарил изгиб ее шеи, капли воды на озолоченной коже. Убрав с лица влажную прядь, она застонала от удовольствия.

Дамиан испытал боль. Острую, колющую, как льдинки под кожей. Кровь оглушительно гремела у него в висках. Покалывание вновь сгустилось в паху. Жажда раздирала его горло. Он увидел краем глаза кувшин на комоде, но понял, что бесполезно пытаться утолить эту жажду водой или элем.

Авалон повернула голову, и Дамиан почувствовал постыдное унижение. Она поймала его взгляд. Застала за подглядыванием. Он, инквизитор Храма, давший обет, был пойман за подглядыванием. Дамиан сгорал от стыда. А еще больше от осознания, что тело подвело его.

Он выскочил вон, пинком захлопнув за собой дверь. Потный, дрожащий, он углубился в коридор. Загривок покалывало от страха, дыхание сипло вырывалось из груди. В нем было слишком много аквавита, вины и вина.

Как я это допустил?

В груди заныло от чувства омерзения. Оно, как слизь или плесень, запятнало его изнутри. И сколько он ни вышагивал по коридору, скрипя досками, это ощущение грязи только въедалось в его внутренности. Яд греховности вновь растекся по его жилам, вновь отравил его помыслы.

Запомни, Дамиан, телесные совершенства бренны. Страсти к ним необходимо усмирять в своем теле и искоренять.

Дамиан кивнул голосу Симеона в голове и поспешно направился к лестнице, как вдруг замер. Он сбегает! Сбегает, как трус, от вёльвы, что сумела вывести его из равновесия. Он бежит! Струсил! И, поджав хвост, как псина, со всех ног пытается спрятаться, забиться в угол, где ее отрава не достигнет его тела. Ярость вспыхнула в его груди. Кто она такая, чтобы он сбежал? Он никогда не сбегал от испытаний, что посылал ему Князь. Никогда не бежал с поджатым хвостом. И не бывать этому из-за нее!

Скрипнув зубами, Дамиан развернулся и, рывком отворив дверь, вошел в комнату. Уткнувшись лбом в дверь, он задвинул щеколду и перевел дыхание, успокаивая колотящееся пьяное сердце, после чего развернулся. Вся решительность покинула его. Авалон стояла перед ним полностью нагая, прикрытая лишь своими длинными черными волосами, доходящими до изгиба, где талия переходила в бедра. Между прядями виднелись острые темно-алые соски, которые, казалось, набухли от прилившей крови. Между ног, где у инирских женщин был густой треугольник курчавых волос, у нее вообще их не было. Трастамарские женщины любили гладкую кожу. Его мать тем и заманила короля.

Дамиан попытался сглотнуть ком в горле. Но он как будто поселился там намертво.

— Неужели тебя обескуражил вид женского тела, инквизитор? — насмешливо спросила Авалон. В его ушах застрял противный звук ее смеха.

— С чего бы это? Я видел немало тел продажных потаскух. Они все одинаковые. — Он чеканил каждое слово, будто хотел раздробить их зубами, в то время, когда в висках колотилось сердце.

После его отповеди они провалились в удушающую тишину. Авалон так и стояла перед ним нагая.

— Прикрой срам, вёльва, — процедил он, отворачиваясь. Слова, ядом вытекшие из его рта, ненадолго подарили ему чувство очищения.

Она издала звук, словно ее что-то позабавило. Спина Дамиана окаменела, он застыл, не смея оборачиваться.

— И это работает на ваших забитых женщин? Сказал — и она оделась. Сказал — она разделась. Сказал — раздвинула перед тобой ноги и помолилась вашему Книазю…

Дамиану показалось, что ему рот наполняет пепел. Горло перехватило, глаза, казалось, застлала алая пелена. Убийственная ярость окатила его жаркой волной, и он, развернувшись, кинулся в сторону вёльвы. Схватил Авалон за горло и вжал в ширму.

— Не смей корежить его имя! — вызверился он с такой злостью, что Авалон немного отпрянула. — Ты недостойна даже мысленно обращаться к нему!

— Это потому, что у меня есть грудь? Или, может быть, потому что у меня раз в луну идет кровь?

— Потому что ты еретичка! — рявкнул он и представил, как наматывает ее волосы на руку, оттягивает назад, а дальше…

А дальше Дамиан прогнал эту мысль, ибо выпущенные демоны в конце концов всегда нападают на своего творца. Они и так уже завладели его мыслями, но он не мог допустить, чтобы они управляли его действиями.

— Потому что ты существо, созданное убивать людей! — Он толкнул ее и отступил на несколько шагов, пытаясь перевести дыхание.

Авалон коснулась шеи, где расплывалось красное пятно от его руки.

— Ах, так это я убиваю людей? — Она отпрянула от ширмы и продолжила задевать его, не зная, какой пожар уже разожгла в нем.

Дамиан посмотрел на свои руки. Кровь пульсировала под кожей на запястьях.

— Мы всегда были сосредоточены на своем выживании. На созидании и любви, инквизитор. Я никого никогда не убивала! Мои родители никого никогда не убивали. Моя бабушка никого никогда не убивала! На наших руках нет крови! А сколько ее на твоих руках, Дамиан?

От звука своего имени он вскинул голову. Пьяный и одурманенный, он хотел, чтобы она произнесла его имя по-другому. Чтобы его имя сорвалось с ее губ со стоном удовольствия. Он сжал зубы до боли в челюстях. Собственный рассудок предавал его.

Авалон отбросила волосы назад, открыв свою наготу перед ним, точно доспех.

— Какая гниль может таиться под блестящим доспехом, — сипло бросил он точно в ответ своим мыслям, но обращаясь к ней. Он надеялся, что в его голосе звучит презрение, а не желание.

— Лучше доспех, чем роба палача, — запальчиво сказала она.

Ее слова упали на него, как искра на трут. Он ощутил, как под глазом дернулся мускул.

— Ты сама это сказала. Я — палач, а ты — вёльва. Не забывай этого.

— Ох, поверь, я буду помнить об этом, когда буду иметь тебя на этой кровати.

Дамиан потерял дар речи. Он вытаращился на Авалон, решив, что ослышался.

— Что⁈

Она ответила с невозмутимым видом:

— Мы заключили кровавую сделку, инквизитор. Я помогу тебе добраться до места бойни, а ты возляжешь со мной. Свою часть сделки я выполнила.

Дамиан почувствовал, что попал в ловушку, как храмовая мышь. Ему вдруг показалось, что комната сужается, а горло сжимает невидимая удавка.

— У тебя же была лунная кровь, — просипел он.

— Она закончилась…

— Ты все седло измазала, как течная сука.

Лицо Авалон исказилось от оскорбления. Дамиан не успел отреагировать, когда она вскинула руку и залепила ему пощечину.

— Impotente, — процедила она на трастамарском.

Щека онемела, и через пару секунд налилась болью. Дамиан глубоко вздохнул. Он дал ей паузу, чтобы осознать, что она только что посмела сделать. И когда в ее глазах отразился страх, он перехватил ее руки и завалил на постель, поймав в ловушку собственным телом. Разведя коленом ее ноги, он угрожающе спросил:

— Хочешь проверить? — Свободной рукой он развязал шнурок на штанах. — Ну давай, раз тебе очень хочется. Чтобы ты больше не кидалась такими словами и следила за своим паскудным языком.

— Нет! — просипела вёльва и попыталась свести ноги, но Дамиан сильнее развел их коленом, схватил ее за волосы и потянул их в сторону. Из глаз Авалон покатились слезы, рот искривился от боли.

— Ты никогда не будешь иметь меня, трастамарская потаскуха. Это я отымею тебя, когда решу исполнить свою часть кровавой сделки. И это я решу, когда ее исполнить. Не ты!

Он отпустил ее волосы и выпрямился. Взгляд его упал на длинные шрамы, что уродовали ее нежную кожу на внутренних частях бедер. Какое-то смутно знакомое воспоминание зашевелилось в голове, но по пьяни Дамиан так и не смог за него ухватиться. Отвлекли его звуки сдавленных рыданий. Он посмотрел на Авалон: она отползла к подушкам, сжала колени руками и плакала. Волосы частично скрывали ее наготу.

Дамиан почувствовал себя чудовищем. Это было что-то новое. И предельно неприятное. Он хотел выдавить из себя слова извинения и сказать, что не собирался брать ее силой, когда почувствовал что-то мокрое на лице. Он смахнул внезапно выступившие слезы, но, когда бросил взгляд на пальцы, увидел на них кровь.