Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна Страница 63

Что, если Горлойс не такой и олух? Симеон всегда приструнивал его, держал в рамках веры и служения Князю. Возможно, именно поэтому Горлойс пока еще не спился и не засношался до смерти. Стойкость Симеона его всегда раздражала. И, может быть, Горлойс с Ерихоном сами подстроили нападение монстров? Нет, монстры явно не их рук дело, но вот то, что они могли быть в сговоре…

Дамиан резко отставил кружку, едва не расплескав вино.

Но зачем убивать Симеона, если его век не вечен. С княжевой помощью Падре проживет еще несколько лет.

Сколь ни было Дамиану горько это признавать даже мысленно, он понимал, что Падре Сервус крайне плох. Так зачем убивать Симеона и его самого? Ерихон ведь по сану должен был наследовать высший чин в Храме.

Если только…

Если только Симеон не воспользовался бы правом Святого Ричарда — в сложное для страны время назначить своего преемника единолично.

Дамиан похолодел.

Симеон сам натравил монстров на свадебный праздник?

Нет, нет, ну и вздор!

Дамиан окончательно запутался. Попытавшись унять жар от растерянности и ужаса, он хотел допить вино, но в рот упало несколько капель. Он заказал еще порцию, но подавальщица сообщила, что вино закончилось. Дамиан попросил принести хоть чего-нибудь, чтобы остудиться. Подавальщица вскоре притащила холодный аквавит. Хмыкнув, Дамиан опрокинул в рот первый глоток. Раскаленные змеи проползли ему в глотку и обожгли грудь. Он закашлялся. Голову закружила легкость, и тяжелые думы отступили. Дамиан перевел дыхание. Со следующим глотком пришло спокойствие, с третьим — из груди утекла тяжесть. Он давно не чувствовал такого облегчения. Его жизнь была соткана из чужих смертей. Из крови, развороченных кишок, пепла и омелы. Он с каждым днем погружался все глубже в мир вечного мрака. Бывали такие моменты, когда неопределенность и печаль сгущались до предела, когда Дамиан, как сегодня, чувствовал, что он — тупица и полное ничтожество. Аквавит как будто внезапно снял с него лошадиные шоры. Ему начало казаться, что он даже дышит по-другому: свободнее и с удовольствием.

Удовольствие.

Он вдруг задумался над этим словом и осознал, что не помнит, когда в последний раз был счастлив. Напряженность за долгие годы служения Храму накопила яда, которым отравляла его изнутри. Он каждое утро напоминал себе, что действительность — это страдание. Боль, уродство и страдание во имя Князя, чтобы заслужить его благосклонность.

Она лежала к нему лицом, уснув щекой в озере черных волнистых волос. Шкура сползла с ее плеча, и открывшуюся впадинку под горлом заполнил золотом солнечный блик.

Дамиан мотнул головой, пытаясь вытряхнуть оттуда воспоминание. Ему нужно немного льда в кровь и снега за шиворот, чтобы думать яснее.

Прядь ее волос в кулаке, показавшаяся его пальцам черным шелком. Свет огня на половине лица, золотой ореол вокруг головы. Исходящая пряная, терпкая тьма.

Дамиан хлопнул себя по лицу и сделал еще глоток аквавита, чтобы прогнать проклятые образы и унять ощущение жажды. Аквавит не помог. Ощущение жажды не исчезло. По телу растеклось покалывание, скопившееся в низу живота и руках. Дамиан сжал кулаки, ногти впились в ладони.

Она схватилась за него, чтобы не упасть, а потом с мучительной неспешностью убрала руки, оставившие на его коже даже через одежду клеймо ее отравляющего прикосновения.

Внезапная волна жара, прокатившаяся по телу, заставила Дамиана резко встать. Он пьян. Никогда себе не позволял потерять самоконтроль из-за алкоголя, но напряжение последних дней и отсутствие сна сломили его. Он поддался отравляющему шепоту, что таится в каждом глотке.

Пошатываясь, Дамиан вылез из-за стола. Ему срочно нужно было окунуться рожей в снег. А еще лучше найти гвоздь. Руки у него дрожали, пока он шел к выходу из гостиницы. За окном неистовствовала буря.

Утратив бдительность, Дамиан не сразу заметил, как слева к нему подошел один из тех мужиков, которые пялились на Авалон.

— Эй, приятель, ты уходишь? Можно мне ее забрать?

Дамиан оглянулся на бутыль аквавита, которую оставил на столе, и собирался уже кивнуть, когда мужик продолжил:

— Где ты ее только откопал?

Дамиан почувствовал себя идиотом.

— Эм, кажется, с кухни.

Мужик всплеснул руками.

— Королевской, что ли? Среди местных таких уж точно нет. — Смутная догадка защекотала мысли Дамиана, но он пока не мог до конца сформулировать мысль из-за гула алкоголя в башке. — Ох уж она хороша собой! Тонкая, звонкая, ну просто прелесть. А волосы! Князь да простит меня, но таких длинных я еще не видывал. Не то, что у местных бархатных толстух да у моей жены. У меня волос и то больше. — Мужик грязно захихикал. — Не подскажешь, сколько берет? Хотим с парнями скинуться и познакомиться с этой девицей…

Комната завертелась у Дамиана перед глазами в алой пелене. Он вскинул кулак и врезал мужику по лицу. Послышался треск. Зуд, который Дамиан желал унять гвоздем, растекся по рукам до плеч. Несколько деревенщин повскакивали со своих мест. Остальные пялились на Дамиана, охочие до хорошенького зрелища. Приготовившись драться, он склонился над мужиком и отчеканил:

— Она моя.

Вёльва принадлежала ему. И только он дотронется к ее волосам, когда придет время обрезать их во славу Князя. Он, а не грязное мужичье со своими похабными, сальными фантазиями. И сделано это будет во имя веры, а не похоти. Холодная ярость подпитала его бесстрашие. На Дамиана ринулись двое. Он собирался уйти от кулака, целившегося ему в переносицу, но алкоголь раскачал пол под его ногами, и Дамиан увернулся недостаточно быстро. Удар попал ему в скулу, и его отшвырнуло на лавку. Он приложился лицом и рукой о бутыль аквавита. Стекло разлетелось вдребезги. Осколки вонзились в ладонь и бровь. Раны обожгло алкоголем. Кровь залила правый глаз.

Опять будет шрам на морде.

Проверив языком, не выбиты ли зубы, Дамиан не успел встать сам. Его сграбастали за шиворот, оголив шею, и стащили с лавки. Алая пелена перед глазами сгустилась. С ревом он отпихнул державшего, врезал ему ногой по яйцам и отскочил. Смахнув с глаза кровищу и выдернув осколок из брови, он потянулся к мечу на поясе, но его схватили за плечи. Дамиан уже повернулся, когда раздался оглушающий звон.

Марта стояла, сжимая скалку и щит. Позади нее, точно тень, нависала с ножами массивная кухарка, не уступавшая ростом и телосложением ни одному мужчине в зале.

Обескураженный таким сочетанием, Дамиан выпрямился и опустил руки.

— Если не прекратите, одним дам по головням скалкой, а других Хуана вынесет отсюда на щите! У меня порядочное заведение. Смутьянов выгоню взашей!

Дамиан стряхнул с себя руки и одернул на плечах порванный плащ.

— Еще раз откроешь свой поганый рот, и я вырву твою трахею своими руками. — Глядя на мужика, что говорил с ним, он сплюнул на пол и, едва сдержавшись, чтобы не продолжить драку, пошел к лестнице.

Комнатушки, пыльные, с низкими потолками, располагались наверху узкой лестницы. Миновав второй этаж, Дамиан, покачиваясь, поднялся на третий, где располагались более просторные комнаты. В голове стучало то ли от удара, то ли от аквавита. Дойдя до последней двери, он с трудом попал в замочную скважину и тихо провернул ключ. Ожидал услышать скрип проржавевших петель, но дверь отворилась бесшумно. Он ввалился в комнату и прикрыл за собой дверь.

В первое мгновение ему показалось, что вёльва сбежала. И даже несмотря на туман в голове из-за выпитого алкоголя, Дамиан насторожился. Обхватив рукоять меча, он осмотрелся. Вместо тростника пол покрывали аляпистые ковры, стены были завешены такими же разноцветными гобеленами. Приглядевшись, он понял, что на них изображены различные моменты из истории Трастамары. Свечи, стоявшие на комоде, столе и полу, разбрасывали искры света в полумраке комнаты на кровать и ширму.

Чувствуя себя, словно ступает по медовым сотам сна, — пол покачивался под ногами, как палуба корабля, — Дамиан прошел вперед, когда услышал плеск воды. Резко остановившись, он крепче сжал рукоять и уставился на ширму. Каркас был сделан из дерева, но основная часть состояла из туго натянутой ткани, сквозь которую виднелся женский силуэт. Чего Дамиан не ожидал, так это того, что его взгляд наткнется на дыры в ткани. Небольшие, — он их сначала и не различил из-за витиеватых узоров, — они показывали ее оголенную кожу и мокрые волосы.