Спасти(сь) (от) дракона - Елена Амеличева Страница 7

Не обращая внимания на смешки драконов, я вертела головой из стороны в сторону, когда мы въехали в город. Ведь надо все-все запомнить, чтобы было, что воскрешать в памяти, когда меня найдут и вернут в храм.

Вот эти улочки, юркими змейками разбегающиеся в разные стороны. Вымощенную булыжником мостовую, по которой так громко цокают копыта лошадей. Людей в просторных туниках до пят, шустро семенящих по делам — только туфли с острыми загнутыми носами шоркают по дороге. Запахи, витающие в холодном, но уже начинающем прогреваться воздухе.

Вот нотка специй, знакомых мне по храмовой кухне. Если в мешочек с ними сунуть нос и вдохнуть, расчихаешься так, что тебя будет слышно в самых отдаленных уголках обители. А еще пахнет хлебом — рот моментально слюной наполнился! И… я заерзала в седле, сморщилась — точно, навозом, вон, посреди дороги лошадь навалила.

Но запах, ударивший в лицо, как кулак, следом за безобидным удобрением, едва не выбил меня из седла. Что же за вонь-то такая, что даже слезы на глазах выступили?

— Это красильня, — пояснил Мансур, кивнув в подворотню. — Там кожу выделывают. Сначала замачивают в смеси из мочи, крови и птичьего помета, отсюда и запашина жуткая.

— Надо постоялый двор подальше от них найти, — подключился к разговору Эльмир. — У торговой площади должны быть подходящие.

Драконы направили лошадей вперед, что-то обсуждая вполголоса. Моя кобылка немного отстала, зародив во мне интересную мысль. Если сейчас, пока они не заметили, свернуть осторожненько на одну из узких улочек, а потом пришпорить лошадку и…

— Даже не думай, Найяна, — Мансур обернулся и глянул на меня так, словно видел насквозь. — Сбегать не только бесполезно — я тебя сразу отыщу, но и опасно — даже если тебе несказанно повезет и сумеешь скрыться, неизвестно, к кому в лапы угодишь. Могут продать в рабство, и тогда пеняй на себя.

— А с чего мне тебе верить? — отозвалась я.

— Можешь не верить. Но настоятельно советую не усложнять мою жизнь. Иначе пожалеешь. — Он отвернулся, оставив меня в раздумьях.

Я, конечно, не знаю местных нравов и обычаев. Вдруг у них принято хватать девиц и сразу в рабство продавать? Национальная традиция такая? Хотя и сами-то драконы меня неизвестно зачем из храма похитили. Вряд ли они, конечно, намерены за пленницу огромную сумму выручить, расхвалив как товар на рынке. Я хоть и работящая, конечно, но девушек для иных целей обычно покупают.

Да и тратить целое состояние на гардероб рабыни Мансуру явно было бы невыгодно. Вот для чего я им, а? От любопытства даже кончик языка чешется! А эти две ящерицы явно не хотят делиться со мной своими планами. Едут себе вперед, шутками обмениваются, по сторонам смотрят. Мне тоже только это и остается, любоваться городом.

Одно точно — торговля тут хорошо развита. Еще только раннее утро, а продавцы уже лавки открыли, сами на стульчиках около входа расположились, дремлют, подставив лица солнышку, разморенно шевелят усами, как жуки. А товар развешан даже на стенах перед входом, как будто внутри не поместился и выполз наружу.

И чего здесь только нет! От тех самых шоркающих по булыжной мостовой тапочек с острыми носами — этой обувки тут завались, до круглых бронзовых и медных кругляшей, которые и как щиты в бой сгодятся, и как подносы любую хозяйку порадуют. А сколько вкусностей продается, только успевай слюнки глотать! И специй не десяток, как у нас в обители, а сотни видов, я даже названий таких не знаю.

Мой взгляд перебегал с одного на другое. Специи, ковры, посуда, одежда, человек в клетке, подвешенной над головами идущих, украшения, обувь… Стоп. Человек в клетке?!

Глава 4 Человек в клетке

Натянула поводья, остановив лошадь, и уставилась на чумазого бедолагу в лохмотьях, который сидел в клетке, точной копии птичьей, только побольше. В кабинете настоятельницы я видела птичек, которые томились в неволе. Впрочем, им явно жилось неплохо — они весело скакали с палочки на палочку и задорно чирикали.

А вот человеку, которому пришлось согнуться в три погибели и уткнуться подбородком в свои коленки, скукожившись, как усохшая изюмина, чтобы поместиться в своем «домике», явно было не до смеха. Как же, наверное, тело у него затекло, и представить страшно!

Почувствовав, видимо, мой взгляд, он открыл глаза. Губы, пересохшие, потрескавшиеся, будто земля, давно не знавшая ласки дождя, зашевелились. Я скорее по ним прочитала, чем услышала:

— Пиииить…

Подъехала к нему, сняла с пояса кожаную флягу, которой меня снабдили драконы, и отдала узнику. Тот сначала очень удивился, а потом дрожащими руками открутил крышку и жадно припал к фляге, прикрыв глаза и постанывая от удовольствия.

Как я его понимаю! Бывает, бегаю все утро, дела-то не кончаются, во рту пересохнет, как в бескрайней пустыне, что между землями людей и драконов простирается. Потом залпом кружку с водой выдую, так хорошо становится! Ничего нет ее вкуснее!

— Чего творишь, мерзавка! — из лавки вылетел щуплый старичок в серой тунике до пят. — Вот ведь негодяйка какая! — он набросился на меня, смешно подпрыгивая и тряся кулачками.

Но стало вовсе не до смеха, когда этот злыдень схватил палку, которая подпирала дверь лавки и замахнулся, чтобы ударить лошадь по крупу.

— Не смей! — крикнула я и, спрыгнув с нее, встала между ними.

— Значит, тебе достанется, лихоимка! — озверевший дед замахнулся, но дубинка зависла в воздухе — потому что ее перехватил Мансур.

— Плохое дело задумали, уважаемый, — тихо сказал он, стряхнув деда с палки, как налипший кусочек мяса. — На девушек бросаться с кулаками — мало чести мужчине.

— Да она же, она вон чего удумала! — взвился лавочник, ткнув пальцем в клетку с пленником. — Разбойнику флягу свою сунула! Разве ж это по уму, уважаемый?

— Приношу вам свои извинения, дедушка, — Мансур вынул из кошеля монету и кинул старому крикуну. — Моя супруга тоже извиняется.

Сверкая на солнце, кругляшок описал в воздухе широкую дугу, и был сцапан на подлете сварливым дедком. Я проводила монетку взглядом, мельком отметила, что она золотая, а потом поняла, что только что услышала.

Он сказал — моя супруга?!!

— Ну, коли так, то ладно, — уже вполне миролюбиво пробормотал лавочник и, прикусив денежку на одиноко торчащий над нижней губой зуб, ласково погладил ее пальцами и зажал в кулачке. —