Судьба в наследство. 1. Письмо, с которого все началось - Елена Александровна Ковалевская Страница 7

Поскольку матушка ждать не любит, я коротко поклонилась другим сестрам, что рядом отрабатывали бой в парах, а затем поспешила к краю площадки, где меня уже ждала юная послушница с тазом в руках. Наскоро ополоснув вспотевшее лицо и промокнув поданным полотенцем, заторопилась к настоятельнице.

Путь от учебной площадки до кабинетных покоев был неблизкий, пришлось даже пробежаться. Уже на бегу я поправила головной платок, заправив выбившиеся во время тренировки пряди волос. Наша настоятельница не терпит нерях и поэтому неустанно нам вдалбливает: 'Сестра должна быть всегда опрятна, собрана, тем самым, давая пример окружающим к благочестию!' Пытаться быть на тренировке опрятной, с благочестивым выражением лица колоть соломенное чучело, выше моего понимания. Скажу честно, хотя я все время стараюсь быть опрятной, мне ни разу этого не удалось. Сестры шутят, что послушницы со страху разбегаются, видя мою остервенелую морду. Хотя, по-моему, скорее - со смеху.

Пролетев по аллее ведущей к жилому корпусу, я едва преклонила колени перед входом, осенила себя святым знамением, и рысцой поспешила до кабинета. Перед дверью еще раз одернула тренировочные одежды, дважды глубоко вздохнула и постучала. Была - не была! Все равно влетит за недостойный вид, но переодеваться в рясу времени попросту не было.

- Входи! - раздалось из-за двери.

Я, поежившись, преступила порог, словно в ледяную воду шагнула.

- Слава Господу нашему.

- Вовеки веков. Входи, дочь моя, - поприветствовала меня мать, сидя у окна в своем любимом кресле и перебирая в руках четки.

Кабинет был небольшой и аскетичный. В высоких шкафах стояли фолианты со святыми писаниями, какие-то бумаги торчащие из переплетов лежали вперемешку со свитками. Но во всем этом наблюдалась своя гармония и порядок. Посередине комнаты стоял огромный стол, заваленный документами, по обе стороны от него - жесткие табуреты. На полу и стенах никаких ковров или панелей из драгоценных пород дерева, лишь простой серый камень. Единственное послабление - большое кресло с мягкими подушками перед узким окном, в котором матушка любила сидеть в часы размышлений.

Я аккуратно присела на краешек табурета.

- Ну, рассказывай! - велела настоятельница, продолжая смотреть в окно.

- Отчиталась о доставленном пакете старшей сестре Иеофилии, матушка, - сдавленно начала я, склонив голову и глядя в пол.

- Об этом мне уже доложили! - в голосе настоятельницы прорезались стальные нотки.- А теперь хочу услышать от тебя, дочь моя!

Ну, начинается!..

Мне хотелось как обычно быть невозмутимой, но душа ушла в пятки, и никак не желала возвращаться на место. Я подняла глаза, теперь настоятельница смотрела на меня.

Наша матушка - женщина весьма крупная, немалого роста и телосложения, была облачена в рясу коричневого цвета, подпоясанную черным ремнем, на котором с боку висел положенный ей по сану небольшой топорик. На голове у нее белый горжет , а поверх - покров того же цвета что и ряса, но с белой каймой по контуру. (Горжет - женский головной убор, закрывающий плечи, оставляет открытым только лицо, одевается под покров. Покров - головной убор в виде платка длиной по колено.)

- Благополучно добралась до монастыря ордена, передала пакет лично в руки его преосвященству. После обедни имела с ним продолжительную беседу, смысл коей сводился к выяснению вашего здоровья, а так же положению дел в нашей обители. Епископ расспросил меня о качестве местных дорог, моем смирении и крепости в вере.

Протараторила я на одном дыхании, слово в слово, повторяя то, что сказала секретарю.

- И все? - грозно.

- Все, матушка.

- А его преосвященство велел что-нибудь передать?

- Нет, матушка.

Настоятельница удивленно посмотрела на меня.

- Ни письменно, ни устно? - недоверчиво переспросила она.

Я нерешительно развела руками, мол, нет. В голове же лихорадочно билась мысль: 'Да что ж она на меня так наседает? Он просто не успел ничего, я смылась раньше. И что было в том пакете?!'

- А что его преосвященство напоследок сказал?

- Велел к себе отправляться... - кое как выдавила из себя, понимая, что эти слова звучать глупее дальше некуда.

- Не смей мне врать! - рявкнула матушка и как стукнула кулаком по столу!.. Чуть не проломила.

Могучие руки у нашей настоятельницы, она до сих пор подкову сгибала.

- Правду говорю, Матушка, - проблеяла я с перепугу.

Ох, сейчас точно в бараний рог скручивать начнет!..

- Не врешь, не врешь, - скривилась та. - Но и всей правды не говоришь. Ну, чего молчишь?

От стыда кончикам ушей стало жарко, но я продолжала отмалчиваться. А чего я должна была сказать-то? Правду не решалась, потому как надоело отдуваться за ее интриги. Вечно мною из-за знатного происхождения все дыры заткнуть пытались. Словно я не знаю, что настоятельница меня себе на смену готовила, приучала так сказать. Только радости мне с того?! Среди верховных церковников, как в клубке змей - не знаешь кто первый укусит и с какой стороны. Эх, лучше б уж я простой крестьянкой родилась, так хоть не трогали бы! А теперь?..

- Ох и дурында ты, девка! - выдохнула настоятельница, грузно вставая с кресла. - Простого дела выполнить не смогла. А дела-то - на комариный чих!

- Простите меня, матушка, грешную, что не уразумела вашего приказания, - затянула, бухнувшись на колени.

Чтоб лишний раз не влетело, я старалась покаяться, к тому же - это хороший способ выкрутиться из положения, когда не понимала, что происходит.

- Встань, встань...

Настоятельница не любила, когда я так ныть начинала, сразу душой отходила.

И хотя я старалась этим не злоупотреблять, а все же иногда приходилось на коленях поползать.

Я снова села, а мать, обойдя стол кругом, вновь стала смотреть в окно.

- Вот что! - сказала она пару минут спустя. - Поезжай-ка ты вместе с сестрами в монастырь Ордена Святого Августина, в тот, что неподалеку от Горличей расположен. Пакет отвезете, - в задумчивости настоятельница принялась постукивать себя пальцем по губам. - С тобой поедут старшая сестра Гертруда,