Леди Аделина из Лесной Долины (СИ) - Надежда Игоревна Соколова Страница 7

ни родителям, ни Витору. Я перечитала несколько глав из сборника местных легенд, который нашла на полке, и съела принесенный Элсбет легкий ужин — запеченную курицу с яблоками и душистым хлебом. Приготовления к завтрашней свадьбе кипели по всей усадьбе, превращая привычно спокойный, размеренный дом в растревоженный, гудящий улей. Из открытых окон доносились отрывистые команды управителя, скрип подвод, доставлявших припасы из ближайшего города, и соблазнительный, непрерывный запах свежеиспеченного хлеба из пекарен, смешанный с насыщенным ароматом жарившегося на вертелах мяса. По местной традиции, невеста должна была выйти замуж в стенах своего родного дома, под защитой духов предков, чьи портреты висели в длинной галерее. И лишь после церемонии, уже в столичной резиденции Витора, мне предстояло и за праздничным столом посидеть, и с его родителями, графом и графиней Адарскими, познакомиться.

Служанки, включая Элсбет, мелькали в коридорах с охапками накрахмаленного белья, плетеными цветочными гирляндами и свертками с украшениями, их лица были сосредоточенны и немного уставшие. Я видела из своего окна, как во дворе, посыпанном свежим желтым песком, устанавливали длинные деревянные столы для челяди и приглашенных соседей-дворян, а старый садовник в отчаянии гонялся за рыжим мальчишкой-подмастерьем, чуть не сломавшим ценный куст редкой белой розы, предназначенной исключительно для моего свадебного букета. Воздух был густ от предвкушения большого пира и всеобщей, деловой суеты, в которой я, главная виновница торжества, чувствовала себя лишь молчаливой и декоративной фигурой, ожидающей своего выхода на сцену.

Ночь я провела нервно. Сон, когда он наконец пришел, был беспокойным и обрывистым, как старый кинематограф. Мне снилась какая-то причудливая чушь, сплетенная из свадебных приготовлений и обрывков моих собственных, земных страхов. То я не могла найти свое платье, а вместо него мне упрямо подсовывали безразмерный мешок из грубой, колючей мешковины. То жрец на церемонии читал обеты не на красивом, певучем языке этого мира, а на том, земном, с его машинными звуками и резкими интонациями, и все гости смотрели на меня с немым осуждением. А потом я видела Витора, но не живого, а его портрет в золоченой раме, с которого он неожиданно шагнул ко мне, и его холодные, сковывающие руки были не из плоти, а из того самого резного, негнущегося дуба, на который он так похож своим упрямством.

Я проснулась еще до рассвета, в холодном поту, с тяжелой, отягощенной снами головой и одним четким, как удар колокола, осознанием: сегодня тот самый день, когда моя новая, чужая жизнь начнется по-настоящему, с утра до вечера. И готова я к ней или нет, нравится мне это или пугает — уже не имело абсолютно никакого значения.

Утро свадьбы началось с того, что в мои покои, едва первые лучи солнца позолотили верхушки деревьев в саду, ворвалась целая процессия служанок во главе с моей собственной матерью. Комнату быстро наполнили тазы с дымящейся горячей водой, флаконы с ароматными маслами и притираниями с запахом жасмина и мирры. Меня отерли с ног до головы лепестками роз и душистыми травами — мятой и чабрецом, словно готовя жертвенного агнца к закланию, а затем ополоснули прохладной водой с добавлением розовой эссенции. Волосы, еще влажные, умастили маслом сандала, и две горничные принялись искусно заплетать их в сложную конструкцию из кос и жемчужных нитей, которую венчала легкая серебряная диадема с крупным каплевидным аметистом — фамильная реликвия, которую надевали все невесты нашего рода на протяжении столетий. Ее холодный металл приятно касался кожи.

Затем настал черед платья. Снова этот тяжелый, шелестящий шелк цвета спелой сливы, снова бесчисленные крошечные пуговицы на спине, которые одна за другой, стараясь не дрогнуть, застегивала пальцы Элсбет. Я стояла, выпрямившись, чувствуя, как ткань ложится по фигуре, сковывая движения, но и придавая осанке царственную стать. На шею мне повесили то самое холодное, отяжелевшее от истории колье с адрахилом, камнем, который сегодня пульсировал ровным, тусклым ледяным светом, словно затаившаяся змея. Мать, совершив последний, критический осмотр, поправив невидимую складку, осталась довольна.

— Готова, — произнесла она, и в ее голосе прозвучала итоговая, облегченная нота. В ее глазах я прочла не материнскую нежность, а скорее удовлетворение садовника, вырастившего безупречный цветок для важной выставки.

Меня повели в храмовый зал нашего дома — просторное, торжественное помещение с высоким сводчатым потолком, стены которого были расписаны фресками, изображающими сцены из мифов о богине любви и мудрости Артике. Воздух был густ и сладок от дыма благовоний — сандала и ладана, — поднимавшегося тонкими струйками к ногам ее величественной мраморной статуи, увенчанной сияющим лавровым венком. Зал был полон гостей — соседних дворян в бархатных камзолах, чиновников отца в форменных мундирах, их жен в шелках и сверкающих драгоценностях. Все их взгляды, любопытные, оценивающие, завистливые, устремились на меня, когда я, сопровождаемая матерью, появилась в дверях.

У алтаря, возле подножия статуи богини, стоял Витор в парадном темно-синем мундире, расшитом сложными серебряными узорами, с эфесом церемониальной шпаги у бедра. Его лицо было привычно непроницаемым, словно высеченным из гранита. Рядом с ним — верховный жрец Артики, седовласый мужчина в белоснежных льняных одеждах, с отполированным до зеркального блеска серебряным диском — символом богини — на груди.

Церемония началась с протяжного, мелодичного песнопения жреца, славящего Артику и призывающего ее благословение на наш союз. Его голос, низкий и чистый, заполнял пространство зала. Затем он взял наши с Витором правые руки и соединил их, обвив тонкой, но прочной серебряной лентой, символизирующей узы, скрепленные волей богини. Лента была прохладной и слегка врезалась в кожу.

— Волею сердца и долга, пред ликом Любви и Разума, вы ныне становитесь едины, — его голос, глухой и торжественный, эхом разносился под каменными сводами. — Да направит Артика ваши стопы на путь согласия, да осенит разум ваш светом взаимного уважения, да укрепит воля ваша союз сей перед лицом грядущих испытаний.

Я машинально, четко повторяла за ним слова традиционного обета, чувствуя, как холодная лента впивается в кожу, а тяжелое колье давит на ключицы. Витор произносил свои клятвы так же четко, но абсолютно бесстрастно, глядя куда-то поверх моей головы, в толпу гостей. Жрец окропил наши соединенные руки темно-рубиновым вином из неглубокой ритуальной чаши, и несколько капель, красных, как кровь, упали на белоснежную ткань, покрывавшую алтарь, оставив на ней расплывающиеся пятна.

— Объявляю вас, Витор горт Адарский и Аделина из Лесной Долины, мужем и женой пред лицом богов и людей!

В зале раздались сдержанные, но полные одобрения аплодисменты, шепот, отдельные возгласы пожеланий счастья. Витор, соблюдая древний ритуал, наклонился и