коридоре я не сразу разобрала:
"...Госпожа Симона Бронски-Даймер (временно) извещается о присвоении гражданского статуса "поселенец" сроком на три месяца и приглашается для получения идентификатора личности..."И ничего в груди не ёкнуло, и слёзы радости не брызнули из глаз.— Дай мне сумку, пожалуйста. Достану ключи.Этот этаж проектировали для бездетных супружеских пар, но расчёты не сошлись с реальностью, и половину апартаментов заселили одиночками. В каждом блоке было по четыре апартамента и общие удобства, в каждом апартаменте жили по два соискателя.Досадный нюанс состоял в том, что словом "апартамент" называлось единое пространство, разделённое широкой аркой на две неравные части — большую гостиную и маленькую спальню.Естественно, жильцам хотелось уединения, и вскоре каждый апартамент оказался более или менее переделан. В моём проём арки занавесили пологом из грубой ткани, похожей на брезент, одну кровать из спальни перетащили в гостиную, на её место поставили кресло и журнальный столик. Встроенный платяной шкаф в спальне остался общим, как и кухонный уголок в гостиной. В остальном получились две почти независимые комнаты.Почти! Как много в этом слове…Моей первой соседкой стала Марлена Шумски с педагогического потока. Энергичная блондинка, заводила, редактор студенческой газеты, она училась двумя курсами старше и готовилась преподавать школьникам джеландский язык. Её знали все, от первокурсника до ректора, и она знала всех и всех пыталась вовлечь в общее дело. Пусть в газете не было ни одной интересной заметки, зато глаза у Марлены всегда горели.Сначала я безумно обрадовалась: встретить в чужой стране знакомого человека да ещё поселиться вместе! Но уже через пару дней прокляла свою удачу. Мне как новенькой досталась проходная гостиная. И оно бы ладно, но к Марлене днём и ночью ходили гости со всех десяти этажей. И выходцы из Драгоценных земель, причём самые хулиганистые и безалаберные, и хмурые плосколицые теспы, не знающие ни слова по-джеландски, и чёрные, как вакса, весельчаки из Рибакки, и шумные драчливые соккийцы, и вороватые голы. Марлена отнеслась ко мне, как к родной, но меняться комнатами наотрез отказалась. Менять образ жизни — тоже.Через два месяца судьба надо мной сжалилась: Марлена вышла замуж и переехала в Чуддвиль. А я на правах старожила заняла спальню.Новая соседка, Сюзанна Мореску из Чехара, предложила перенести вторую кровать обратно в спальню и вернуть комнатам их исходное назначение. Но тут уже я встала на смерть.К счастью, Сюзанна не обиделась. Нрав у рыжей толстушки оказался добрым, мы быстро поладили и даже сдружились.За полгода, прожитые бок о бок, ни одна из нас не приводила в апартамент мужчину, и сейчас соседка буквально лопалась от любопытства. В синем домашнем платье с самодельной вышивкой по подолу она выглядела так уютно и домовито, что у меня в груди кольнуло — сама не знаю отчего.После взаимных реверансов (Сюзанна, это Мэт. Мэт, это Сюзанна. Может, чаю? Нет, спасибо) я усадила Даймера в своей комнатке. Тьфу-тьфу-тьфу, кажется, там всё прибрано-заправлено. Быстренько откопала тушь, помаду и сбежала наводить красоту.Зачем, спрашивается?Сюзанна перехватила меня на полпути в ванную. Сделала круглые глаза, скосив зрачки на арку, полуприкрытую пологом, и спросила одними губами: "Кто?" Я так же беззвучно ответила: "Муж". Не знаю, как сумела выговорить это слово. И: "Потом расскажу".Когда вернулась к себе, Даймер сидел в кресле, закинув ногу на ногу, а прямо перед ним из неплотно задвинутого ящика прикроватной тумбочки торчал краешек ночной сорочки, отороченной бледно-жёлтым кружевом. Утром второпях сунула как попало… Вот тебе и прибрано-заправлено! Причём глядя на тонкую узорчатую полоску, легко было вообразить, что ящик таит в себе куда более интимный предмет туалета.А Мэт Даймер смотрел точно на коварное кружево и бесстыдно улыбался.
Глава 4. Ночь
Мы подошли к "Морю Изобилия", когда над островерхими крышами старого города уже разливался закат. Швейцар с белыми бакенбардами чинно отворил нам двери, метрдотель в смокинге усадил в центре зала под сияющей люстрой, сообщив, будто по секрету, что фирменный осётр с брусничным соусом сегодня чудо как хорош. Сомелье в белых перчатках предъявил Мэту бутылку игристого и отточенным движением наполнил бокалы.
А я листала меню, тщетно пытаясь найти блюдо дешевле ста гольденов. Какой-нибудь простенький салатик. Или закуску. Хоть что-нибудь. Но даже блинчики с клюквой стоили сто семнадцать гольденов!
Нутро щекотала лёгкая паника. Золотой инспектор слишком легко расставался с деньгами. Казалось, меня вяжут по рукам и ногами тонкими, но прочными нитями, и чем дальше, тем сложнее будет выпутаться...
Выпили за знакомство. Вернее, я сделала глоток, подержала бокал в руках и отставила. На пустой желудок даже игристое быстро ударит в голову.
В стенках бокала переливался бело-голубой свет. Значит, в хрусталь добавлены туман и роса.
— Здесь действительно пафосно, — усмехнулся Мэт, оглядывая дворцовый интерьер ресторана. Лазурит, лепнина, пальмы с перистыми листьями, магические фонари: полые шары из росяного льда с туманом и стайкой светляков внутри. — Выбрала что-нибудь?
— Рулет куриный со шпинатом звучит симпатично...
Кажется, дешевле тут ничего нет.
Даймер прищурился:
— В рыбном ресторане ты берёшь курицу?
— Э-э… Честно говоря, я вообще не голодна.
— Прости, но не верю. У нас обоих с утра крошки во рту не было. Да и глаза тебя выдают.
— В каком смысле? — опешила я.
— Я заметил: когда ты испытываешь сильные эмоции, они начинают светиться.
Вот же наблюдательный! Сразу подметил мой главный изъян.
В целом мне жаловаться не на что: высокая, стройная, фигура есть, даже маскировать приходится, и лицом как будто не дурнушка. Только масть подвела.
Бесцветность типична для обладателей аним воздуха. Но Артур уродился синеглазым блондином, а у меня волосы пепельно-русые, глаза серо-голубые, с грязно-грозовым оттенком. Хуже всего, что время от времени эта грязь приобретает неприятный желтоватый отлив. Из-за него в детстве меня раз пять обследовали на гепатит. До сих пор, случается, какой-нибудь доброхот ахнет: "Светлые росы! Что у вас с глазами, не желтуха ли?" Приходится объяснять: "Это не желтуха, это природная особенность".
Я выложила Даймеру всё, как есть — чтобы постыдился смеяться над девушкой. Но несносный инспектор решительно не знал смущения.
— Это не доброхот, это идиот, прости за грубость, — обыграл он моё выражение. — Или ему нужны очки. Надо быть слепым, чтобы принять отсветы восхода за болезненную желтизну.
Нет, он точно издевается!
— Сейчас твои глаза горят так, что мне страшно. Спорим, ты готова съесть кита. Лично я — сразу двух. Кстати, ты пробовала местную осетрину? Нет? Тогда у тебя просто нет выбора. Это преступление —
