Семь ступеней в полной темноте (СИ) - Фром Пвел Страница 9

— Придет день… — она усмехнулась, глядя на него — и я снова отведаю твоей крови.

— Да… — согласился он — так может случиться. — Я позову тебя, когда придет мое время. Ты же понимаешь…?

Он похлопал ее по бедру и грустно улыбнулся. Бестию передернуло от его прикосновения.

Она вдруг развернулась и вцепилась в край софы когтями.

— Но, почему я? Именно, я, в том месте и в то время!?

Арон пожал плечами:

— Не знаю… Наверное это судьба. И наш выбор… — он усмехнулся — Мне нужен был тот злополучный плуг. А ты искала легкой наживы…. Видимо, в жизни, ничего не дается даром. За все нужно платить.

— Это, что… мое искупление?!

— Может быть… Одному Богу известно.

— Думаешь, он там есть?

— Я это знаю… — тихо сказал кузнец, погладив ее когтистые руки — Давай спать…. Скоро утро.

Языки пламени тихо угасали, лениво облизывая остатки прогоревших дров. Усталый кузнец крепко спал на пыльной софе. А грозная валькирия мирно сопела, свернувшись на полу, возле камина. Надоедливый дождь наконец прошел, уступив небо ярким, чисто вымытым звездам. Далекий горизонт подернулся алым багрянцем зори. Лишь теплый, пьянящий ветер и отдаленный шум листвы будоражили чуткую гладь предрассветной тишины…

Глава 7

Поутру старик ушел. Он не стал никого будить, тихо взял свой меч, и, закрыв снаружи дверь, закинул ключи в окно. На кухонном полотенце, он углем написал несколько строк. Часть из них предназначалась Арону, а часть была написана на чуждом языке.

«Парень, — писал старик — ты выбрал себе не простую судьбу. Если хочешь спокойно дожить остаток дней, убей эту тварь! Сожги ее тело и забудь все что было. Желаю тебе добра. Благодарю за хлеб и кров. Люди не узнают твоей тайны. А ты храни мою. Прошу, передай записку этой твари… Прощай кузнец».

Прочтя эти строки, Арон задумался. Он решил не спешить, аккуратно свернув ткань, он убрал ее на полку. Собрав грязное белье, он посмотрел в зеркало. От недавних шрамов остались заметные следы, но заживали они все же быстро. Разорвав чистую ткань, он наложил плотные повязки на нужные места, чтобы ни у кого не возникало вопросов. Это было ему не впервой. Отец с детства учил его скрывать свои травмы. Люди — говорил он — этого не поймут. И Арон скрывал. Так надо.

Вздохнув при мысли об отце, кузнец стянул покрывало с тряпьем в тугой узел. Не мешало бы и помыться… Но в общую баню идти нельзя. Пришлось поставить на огонь старый чугунный котел на треноге, и потрудиться у колодца, чтобы набрать в него воды.

Закончив с котлом, он отнес белье пожилой прачке, живущей на окраине поселка, возле самой реки. Женщина не пришла в восторг от вида сажи и засохшей крови, но звонкая серебряная монета вселила в нее достаточно оптимизма. Затем на рынок, прикупить еды. К мяснику, за свежей говядиной. И к угольщику, заказать дров и угля. В работе кузнеца есть свои плюсы. Он всегда при деньгах. И при работе.

Закончив с делами, домой кузнец вернулся только к полудню. Дом нуждался в солидной уборке, и он не стал затягивать с этим. Убрав чан с очага, он поставил туда котел, и нарезал в него мясо. Вооружившись щетками, тряпками и ведром, он поднялся на верх.

Следующие два часа, чумазая Сольвейг провела сидя на табурете рядом с камином. За какие-то несколько минут, Арон перевернул комнату вверх дном. Все что ему нравилось, летело в одну кучу. Остальное — в топку. Там, где он проходил, сначала все начинало блестеть чистотой, а потом занимало прежнее место. Все было хорошо пока он не добрался до маленькой ниши, сразу за камином…

Представляя, что сейчас будет, рыжая бестия накрылась с головой покрывалом. Она то знала, что именно лежит под перевернутым тазом в том самом углу.

— Черт!!! — воскликнул Арон от неожиданности — Твою то мать! Дерьма в моей спальне только не хватало!

Он бросил тряпку на пол и вышел из-за угла.

— И как прикажешь это понимать!?

Бестия не знала в какой угол метнуться. С одной стороны, он, конечно, прав. Но, с другой стороны, она на цепи, а гадить как-то надо…

Не дождавшись ответа, кузнец сходил вниз и принес ржавый скребок. Бросив его и кусок мешковины ей под ноги он сложил руки на груди и встал напротив.

— Я не буду это убирать — прошипела она грозно.

— А есть ты будешь?

Она с ненавистью и обидой уставилась на него. Но кузнец был не умалим. А есть так хотелось…

— Ну?!

— Хорошо! — прошипела она — В первый и последний раз.

Скинув покрывало на пол, она спустила ноги с табурета и схватив скребок со злостью, направилась в угол. Морщась от отвращения, она соскоблила с пола все, что там было и завернув в мешковину, протянула кузнецу.

— В огонь! — скомандовал он, — И скребок тоже.

Она повиновалась.

— И покрывало туда же!

Тяжко вздохнув, она бросила в топку и грязное покрывало, оставшись при своей чумазой наготе.

— В моем доме не гадят! — заявил он — Если тебе нужно куда то, скажи мне. Только так! Не иначе. Это понятно?

— Вполне — прошипела она брезгливо, залезла на свой табурет и закрылась крыльями, не желая более общаться.

Грязное покрывало вспыхнуло словно порох, брызнув снопом обжигающих искр. Кочерги под рукой не оказалось и кузнецу пришлось быстро искать ей замену. Когда ткань прогорела, он вытер вспотевший лоб и задумчиво посмотрел на чумазую бестию.

— Тебе цепь на ноге еще не надоела?

— Хочешь снять?

— Нет, просто хочу вернуть кочергу на место. Давай ногу!

Присев на пол, кузнец поставил ее стопу себе на колено и бегло оглядел голень. Изогнутая кочерга уже натерла заметные ссадины на ее плотной коже.

— Будет больно — предупредил он и подтянул к себе ослабленную цепь.

Но больно не было. Повеселевшая, Сольвейг, с замиранием сердца наблюдала, как сильные пальцы кузнеца, виток за витком, осторожно разгибают толстую стальную полосу.

— Ты очень силен, для человека.

— Для человека? Кто это решил? Ты?

— Все знают, что люди слабы!

— Значит не все люди таковы. Я кузнец с самого детства, но есть мирные пахари и земледельцы, что меня на лопатки одной левой укладывают.

Сняв импровизированные кандалы, кузнец встал. Критично осмотрев горе кочергу, он выпрямил ее на сколько смог, а потом, слегка вспотев, скрутил в несколько витков. Получилась, пусть и не идеально ровная, но витая безделушка. Довольный собой, Арон повесил кочергу на место. А свободная Сольвейг снова забралась на свой табурет…

К концу второго часа, кузнец, наконец закончил творить этот вопиющий беспредел, называемый уборкой. Черный топор снова занял свое место возле софы, а натертый до блеска меч, перекочевал куда-то на первый этаж. Оставшиеся же на полу предметы, он просто скидал в мешок, и уволок в подвал, с глаз подальше.

Теперь, в просторной комнате стало легче дышать, пахло влажной древесиной, и чистым, свеже постеленным бельем. Солнечные лучи приятно переливались, отражаясь в кристально чистых стеклах… И только Сольвейг балансировала на своем табурете, боясь опустить ногу на что-то чистое.

Довольный собой, Арон окинул взглядом свое аккуратное жилище. Когда взгляд пал на чумазую бестию, радости в нем поубавилось. Но, мгновение спустя, он уже недобро улыбался, почесывая небритый подбородок. Сольвейг быстро смекнула — что-то сейчас будет…

Вернулся кузнец не скоро. Он был умыт, чисто выбрит и переодет. На спине он нес широкую деревянную кадку. Однако, бестии не было на виду. Бросив кадку рядом с табуретом, он оглядел пол, и не найдя следов, поднял глаза вверх. Она сидела на балке перекрытия, подобрав ноги так, чтобы нельзя было дотянуться. Покачав головой, кузнец принес ведра с водой, мыло и медный черпак.

— Слезай, мыться будем.

Она отчаянно замотала головой, давая понять, что не слезет.

— Тебе все равно придется слезть. Сажа впитает всю влагу с кожи, она высохнет и потрескается. Она будет чесаться и зудеть в самых разных местах. А когда сажа въестся в кожу, тебя будет уже не просто отмыть. Ты понимаешь, что я имею в виду? Я уж не говорю о перьях…