Как в сказке (СИ) - Шторм Наташа Страница 22

Сидеть в спальне можно было до седых волос. Толку-то. Предстояло решить, как жить дальше. Пришлось выйти в холл. Как был непохож дом Егора на квартиру Вани. Тут всё вопило о претензиях хозяина на звание аристократа. Граф или барон в шестнадцатом поколении, не меньше. Старинная, или сделанная под старину, мебель, тяжёлые гардины на узких окнах, мягкие ковры и тончайшие вазы. А подсвечники… Великое множество! Мой муж экономил на электричестве?

Егор сидел в мягком кресле и напивался.

– И что дальше? ― я решила начать разговор первой.

– Уйди, пожалуйста.

О, как! Даже не мечтай. Уселась напротив, налила в стакан вискаря, выпила залпом. Уф, чуть не умерла. Дыхание перехватило, но мозги прояснились.

– Я бы ушла, с превеликим удовольствием, точнее улетела. Вот только куда? В Москву дорога закрыта. Возможно, на необитаемый остров, где меня никто не достанет?

Муж криво усмехнулся.

– Таких островов не существует. Папаша найдёт тебя везде и приволочёт за волосы на эту жилплощадь. ― Он приблизил своё лицо к моему и выдохнул:

– Ванька ― его любимчик. Он сделает всё, чтобы парень забыл тебя.

– И чем я была плоха? Чем не угодила вашему батюшке?

– Была? О, нет. Ты, как раз, идеально подходила братцу, пока… Блин, так перед Иваном неудобно!

Ох, ты, ё-моё! А передо мной удобно, значит!

– Раньше думать надо было.

– Но ведь я не знал. Думал, что ты очередная…

– Шлюшка?

Егор кашлянул.

– Нет. Ушлая девица.

– А выйти за себя зачем предлагал? Думал, куплюсь, пересплю с тобой, а ты потом передумаешь? «Мало ли чего я на тебе не обещал, детка?» Чего молчишь? В точку попала? ― я откинулась в кресле. ― Вижу, попала, в самое яблочко. Но почему ты тогда не отказался?

Егор пожал плечами.

– Потому, что отец, как всегда, прав. Негоже двум братьям трахать одну бабу. А отвести от тебя Ивана можно было только так.

Ещё немного виски. Вот же, как бывает, не спишь с мужиками, даже не встречаешься ни с кем, а тебя принимают за девушку очень лёгкого поведения.

– Значит, теперь Ванька смирится и забудет меня?

– Угу. Забудет, никуда не денется. Думаю, уже забывает в своём клубе. Там, знаешь ли, такие тёлочки пасутся…

Сердце сжалось.

– Ты это специально? Чтобы я его возненавидела?

Егор расхохотался.

– Я просто брата хорошо знаю. Он трахает всё, что движется. Поэтому я и решил, что и тебя… того…

Ладно. Сожалеть можно только о несделанном. А то, что свершилось, требовалось осмыслить и принять, как знак судьбы, как факт, как данность. Да, неприятную и неожиданную, но предопределённую на небесах.

– И как мы будем жить дальше?

Егор пожал плечам и прилип к стакану.

– Живи, как хочешь. ― Он дотянулся до пиджака и вынул из кармана пластиковую карту. ― Отец приказал передать, когда до места доберёмся. Лимит не ограничен.

Значит, так Кощей оценил моё счастье? Откупился. Вот теперь я почувствовала себя проституткой, дорогой, элитной, той самой ушлой девицей, получившей за час любви полцарства и сундук с самоцветами. Правда, ко всему великолепию прилагался муж, но ему, как я поняла, не было до меня никакого дела. Теперь, как женщина, я не представляла интереса. Во всяком случае, пользоваться мной Егор не собирался.

– Я спать.

Пробравшись в спальню, тихонько прикрыла дверь и улеглась на кровать, не раздеваясь.

Закат над Сеной. Я не любила Францию. Для восторженной девочки-подростка, поездка на родину мушкетёров казалась захватывающим приключением. Но серость города любви, воспетого Дюма, обескуражила. Лувр я представляла тоже по-другому. А когда узнала, что в париках прекрасных дам водились вши, а благородные кавалеры справляли нужду по углам дворца, вообще расстроилась. Готическая архитектура не вдохновляла, Эйфелева башня находилась на ремонте, окутанная со всех сторон строительными лесам, а на сбитых деревяшках огромными буквами было написано по-русски «Я сюда нассал». Мне стало противно и обидно за нас, за тех самых русских, но отец доходчиво объяснил, что такие козлы существуют, и у них нет национальности, только порода, мелкие и рогатые. Потом мы приезжали во Францию ещё дважды. Полюбить страну не получилось, но именно в Париже я вдруг ясно осознала, что обожаю Россию, золотые купола церквей и колокольный звон, берёзки, речки и бездонные озёра. И это были не пустые слова. При воспоминании об озёрах меня опять захлестнула волна жалости к себе. Ванька! Где ты? На кого смотришь своими голубыми глазами, кого ласкаешь, кому шепчешь на ушко слова, которые лично меня заставляли краснеть и задыхаться?

Егора дома не было. На столике нашла ключи и записку.

«Наслаждайся жизнью. Когда вернусь ― не знаю».

Ладно. Наслаждайся, так наслаждайся. В ванной комнате я провела ровно час. Натянув джинсы и свитер, накинула на плечи курточку и, положив пластиковую карту в рюкзак, вышла в холодный вечер. Телефон, отключённый от звука, сообщил, что семнадцать раз звонила мама. Я набрала номер.

– Привет, мамуль. Да, долетели нормально. Выспались. Теперь гулять пошли. Да, я тепло одета и горло закрыто. Папе привет. До связи.

Меньше всего хотелось волновать родителей.

Я огляделась по сторонам. Париж! Париж! А ты не так уж плох в огнях! Конкретной цели не было. Хотелось пройтись и где-нибудь поужинать. Да, в ресторан в таком виде меня, явно, не впустят, а вот в кафе… В соседнем доме обнаружилась булочная. Запах свежей сдобы кружил голову. Когда пухленькая продавщица упаковала в бумажный пакет багет, два круассана и бриош, я невольно задумалась, а не буду ли я вот такой же сдобненькой и аппетитной уже через месяц? Решив запить непозволительную для фигуры роскошь чашкой горячего шоколада, примостилась за крохотным столиком в углу. Чудесная булка с ароматом свежего сливочного масла просто таяла во рту. Что ж, постараюсь сделать, если не семейную, то хотя бы будничную жизнь максимально приятной. Колокольчик над дверьми известил о новом посетители. Высокий старик с гривой седых волос и мольбертом за плечами стянул длинный шарф и поставил палитры в угол. Девушка за прилавком приветливо улыбнулась. Видимо, уличный художник был завсегдатаем этого милого заведения.

– Как дела, месье Ван Гог?

Я спрятала улыбку под воротником свитера.

– Не жалуюсь.

– Как всегда?

– За три года, что ты здесь работаешь, должна была привыкнуть.

На плоской тарелке появились две французских булки, а рядом возник стакан с травяным чаем.

– Приятного аппетита, месье Ван Гог!

Старик немного потоптался и подошёл к моему столику.

– Позволите, мадемуазель?

Я улыбнулась и поправила.

– Мадам.

– О, простите, ради Бога! Просто Вы так молоды, что подобным обращением я боялся оскорбить Ваш нежный слух. ― Он снял берет и положил на стул. ― Разрешите представиться. Каспер Ван Гог.

– Каспер? А я думала, Винсент.

Художник аккуратно отломил кусок булки.

– Что Вы, дорогая! Винсент Виллем скончался в 1890 году.

– 29 июля.

– О, браво! Приятно вести беседу с такой образованной девушкой.

Я только пожала плечами.

– Семь лет художественной школы плюс прекрасная память.

– Вы не француженка? О, молчите. Я сам угадаю с трёх раз. Полька?

– Не засчитано.

– Возможно, шведка?

– Опять не попали. Ладно, подскажу. Я из холодной страны, где медведи играют на балалайках.

Ван Гог стукнул себя ладонью по лбу.

– Как же я сразу не догадался! Эти глаза и волосы, и стать… Позвольте, я напишу Ваш портрет. Вы сможете подарить его мужу, ну, скажем, на Рождество.

– Договорились. Завтра в десять устроит?

Художник расплылся в улыбке.

– Я обычно творю на набережной Жоржа Помпиду. Если погода будет хорошей ― приходите.

Допив свой чай, старик положил вторую булку в холщовую сумку, натянул берет и обмотался длинным шарфом.

– Позвольте откланяться, мадам. Был рад нашей встрече.