Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ) - "Волосинка на губе" Страница 38

Он остановился у ивы, которая редкими ветвями, что остались после войны, пыталась спугнуть чужака, ступившего на её территорию. Драко сделал затяжку, понимая, что в пачке осталась последняя сигарета — новых ему не удалось купить. Он смаковал дым на языке, облизывал зубы, чувствуя горькую слюну со вкусом вишни. И мысленно шептал заклятие, наблюдая, как ива, будто сгорбившись, опускала ветви на землю.

Уже в подвале он заметил какой-то подвох. Здесь пахло Грейнджер…

Почти неуловимо, мягко…

Запомнить запах её шампуня удалось ненарочно. Слишком часто она попадала в его личное пространство. Как заноза, угодившая под ноготь. И больно, и избавиться без физической силы невозможно.

Он пытался её напугать.

Угрожал.

Отталкивал.

Но, чёрт возьми, Грейнджер была не занозой, а долбанным стволом дерева, вонзившегося в него с корнями.

Он замер, когда вошёл в комнату на первом этаже. Даже зажёг люмос, потому что ему казалось, что это мираж.

«Какого хрена…» — заклокотало во рту, так и не выскользнув наружу.

Два кресла, явно из чьего-то общежития. Судя по потёртости и расцветке — Гриффиндор. Даже маленький столик рядом с этим импровизированным «удобством». Драко хотел уйти, потому что ему откровенно не нравились эти перемены. Для чего это здесь? Драко привык к пустоте, точно такой же, как у него в душе. Так было комфортней. Так было правильно. И только он хотел подняться на второй этаж, из-за спинки появилась голова.

— Грейнджер… — не выдержал он.

Он погасил люмос, погрузив комнату во тьму, лишь из окна полоска света облизывала одно из кресел. Будто показывала путь, куда ему нужно сесть. Ему не хотелось. Ему не хотелось так. С ней.

Не хотелось показывать свою боль. Не хотелось, блять!

— Осталось завести собаку и купить в этот дом ковёр в кредит, — произнёс он, но всё же подошёл ближе, глядя на книгу в её руках. Очередной магловский роман. — Почти идеальная семья, купившая домик на последние деньги. Чувствую себя одним из Уизли.

— Не льсти себе, — ответила она, раскрывая книгу. — Не хочется приходить сюда и сидеть на полу.

Салазар…

— Так не приходи.

Малфой повалился в кресло, закинув ногу на ногу, и потёр переносицу. Болела голова, и скоро станет хуже.

— Кто тебя так? — её вопрос прозвучал таким тоном, что, казалось, ей было плевать. Но Драко знал, что это ложь, которую она так плохо скрывала. Грейнджер заноза — он помнил об этом. Врезалась под кожу всё глубже.

— Грейнджер, я совершенно не намерен тебя здесь терпеть. У меня нет сил, чтобы выпихнуть тебя отсюда. Уйди сама…

Руку обожгло, и он прикусил губу. Чёрт возьми, как не вовремя. Это убивало его сейчас.

Он ненавидел её за это.

Ненавидел за глупость. За львиную кровь, которая текла в её венах. За её помощь, которую он не просил.

Он завидовал. Зло и громко. Завидовал её жизни. Её обычной жизни, которую она тратила сейчас на него. На бесполезный разговор. На бесполезное времяпрепровождение.

Ей бы жить счастливо дальше, а она смотрела назад. Оглядывалась на его ещё полуживой труп. Непростительная глупость.

— Грейнджер… Спрошу единственный раз, просто, чтобы убедиться в твоей невменяемости. Зачем ты здесь?

«Со мной», — так и осталось за кадром.

Гермиона ковырнула пальцем уголок книги. Томик был порядком уже затёрт. Она думала. Слишком громко, мать её, думала. Проще залезть в её голову, но он не успел, потому что прилетел ответ:

— Не хочу, чтобы ты что-то сделал с собой…

Он засмеялся. Горько, задымленными лёгкими.

Чушь, что она сейчас сказала, откровенно смешила его. Как же бесило это всё. Он ненавидел это! Ненавидел. Даже она пыталась вмешаться в его жизнь и изменить её. Сделать так, как хотела Грейнджер. Как, думала, будет правильно. Вновь не спрашивая его мнения.

Дьявол.

Ногти уничтожали обивку подлокотников. Хотел бы вцепиться так же в её горло, чтобы обозначить, как он зол…

— У тебя проблемы с памятью? — голос стал ниже. Он смотрел вперёд, в окно, на редкие звёзды. — Или ты слепая? Я тебе всё показал, кто я и кем являюсь.

Гермиона громко захлопнула книгу и положила её на столик рядом с собой.

— Ты не плохой.

Малфой резко вытянул руку в её сторону, чтобы магией оттолкнуть кресло к стене. Она с вскриком схватилась за подлокотники, чтобы не упасть, удержать равновесие. Теперь Грейнджер в тени. Видны лишь ноги.

Почти один. Почти ничто.

Он знал, что Гермиона видела в оскале его злющих глаз всю ненависть на тот абсурд, что она сказала.

«Не плохой».

Он поднялся с места и диким зверем, хромая, направился к ней. Её колени мгновенно вжались в мягкую обивку кресла. Ей страшно.

Хорошо…

Он размял шею и наклонился, впечатывая ладони в кресло по бокам от Грейнджер, и даже не испугался, что из темноты на него нацелилась палочка. Вот она. У кадыка. Вжималась в кожу.

— Я ненавижу это в тебе, — шепнул Драко. — Всегда ненавидел, — он наклонился ближе, ощущая острие древка на шее. — Твою гуманность ко всем. К убогим и слабым. Вот только я, Грейнджер, не тот и не другой.

В лёгкие заплыл запах, сладкий и мягкий. Долбанный запах от её волос. До тошноты неприятен. Драко вытянул руку, резко хватая её за затылок и вжимая пальцы в кудрявые волосы. ОН потянул их на себя, чтобы Гермиона поднялась, встала напротив. Вышла на свет.

Теперь они на равных.

К его глотке приставлено оружие. А в его руках её страх, дрожащий на кончиках пальцев.

Он осмотрел её лицо как в первый раз. На острых скулах — веснушки, на сухих губах — недосказанность.

Она полная его противоположность. Целая, не разбитая. Как горный хрусталь — редкая, сохранившая рассудок после войны. И Драко просто не мог понять, не мог принять тот факт, что ей не всё равно. А должно быть, чёрт возьми, должно быть!

— Не заставляй делать тебе больно, — он потянул её голову назад, открывая шею и чувствуя, как древко сильнее впилось в горло, видя, как перекатывались на горле сухожилия. — Но если ты по-другому не понимаешь…

— Не сделаешь, — резко ответила она, рукой хватаясь за затылок, вжимая пальцы в его руку.

И всё произошло быстро.

Он уже был там. В её голове. Драко умело заходил без спроса. Умело пачкал всё грязью. Он отыскал её родителей, их внешность. Нашёл и спокойно, почти мёртво, произнёс:

— Ошибаешься…

И Грейнджер закричала. Уронив палочку, попятилась назад, зарываясь пальцами в волосы. Сгорбившись, она качала головой.

— Нет! Это не правда! — кричала она. — Это мираж…

Драко стоял в её видении, в ложном мире, который он только что создал. Он исполнил свою угрозу. На полу двое — её отец и мать. Бледные и мёртвые.

— Это неправда, — резко распрямилась она, глядя прямо в его глаза и ломано улыбаясь. — Ожидала от тебя большего… — но в уголках глаз заблестели слёзы.

Больная… Больная Грейнджер…

Голова болела. Словно стучало молотом прямо в висках. Совсем не вовремя, чёрт возьми. Фантазии больше не осталось, и Драко, вынырнув из её сознания, отшатнулся. Это началось…

— Уходи…

Она будто не услышала, сделав шаг вперёд.

— Я сказал убирайся!

И наступил конец его терпению…

Кресла взорвались от его бомбарды, тараня деревянными ошмётками всё вокруг. Его тело, ноги. Он не отвлекся на глухой звук падения. Не отвлекся и на сдавленный стон.

Малфою всё равно. Ему глубоко всё равно. Он отвернулся к окну, потянулся к пуговице на мантии, чтобы расстегнуть её и наконец снять. Жарко, как в ёбанном аду. И как только его рука скользнула к карману, он почувствовал неровность. Почувствовал что-то, чего не должно было там быть — кроме сигарет. Он вытянул сложенную вдвое бумажку.

Крылья носа раздулись. В груди сердце таранило рёбра. Его дыхание стало горячим. Он облизнул губы, и сильная судорога прошибла тело, когда Малфой прочитал несколько слов, написанных до боли узнаваемым почерком:

«Тик-так, Драко… тик-так».

Ладонь обожгло огнём сгоревшего зловещего послания из прошлого, и он наконец сломался.