Роузи Кукла - Познание французского языка Страница 6

— Вы теперь будете со всеми ходить на лекции и так — до первой сессии и экзаменов. А там экзамены будете сдавать со всем потоком. И если сдадите на хорошо и отлично, то мы вас зачислим, а дальше вы учебу так и продолжите со всеми остальными. Главное — это хорошо учиться и сдать экзамены…

Я стою, страшно волнуюсь, лицо пылает! Неужели все — таки я попаду в университет, неужели все-таки я поступаю? Нет, не поступаю, пока что я условно зачислена! И не все мне понятно, тем более, очень смущает эта ее фраза об условном зачислении. И потому в голове все крутятся и крутятся эти ее непривычные слова: «условно зачислена, условно»…

— А почему условно? — вдруг неожиданно спрашивает Тенардье, — почему, не сразу нас зачислить? Мы что, не проходим по конкурсу? Мы же ведь так старались и потом, вы же все-таки нас выбрали…

— Да, по конкурсу вы не проходите, а вот я имею такое право, по результатам личного собеседования, потому и зачисляю условно, до результатов первой сессии. Обычно, сразу же, из вновь поступивших не все сдают первых экзаменов сессии, и мы вместо них зачисляем других — из резерва. Так что…

— Так мы студентки или…, — все уточняет девушка.

— Ну, почти…, — добавляет Жаннет. А потом, чтобы мы больше ей не докучали.

— Идите в канцелярию и получите справки. С ними вы и будете ходить до самого зачисления. А вот уже потом, после сессии.…Ну, что не понятно? Что?

— Понятно! — это я с радостью и толкаю перед собой Тенардье к выходу. А потом, обернувшись и желая ее горячо отблагодарить…

— Спасибо Вам! Ей богу, спасибо! Я уже и не думала!…

— Потом будешь благодарить! Потом! Главное — учитесь и сдайте хорошо первую сессию. Все! Идите уже!

Я быстро разворачиваюсь и натыкаюсь на Тенардье, которая, как мне показалось, не очень-то довольная и все медленно делает и тянет что-то. Мы с ней затолкались перед дверью, и я уже, открывая дверь, слышу:

— Да и вот еще что… А вот из общежития вам надо выбираться, вы должны выехать. Выехать придется. У вас хоть есть место, где остановиться?

Я оборачиваюсь и мотаю растерянно отрицательно головой, мол, нет никакого места.

— Так…, — снова для нас тревожно тянет Жаннет, — знаете, что?

Мы с надеждой обращаем к ней наши тревожные взгляды.

— Идите и забирайте свои вещи и через час…, -смотрит на настенные и большие часы, — нет, часиков в пять вечера.… Да! В пять, напротив, в кафе, вон видите.… Вот туда и придете с вещами. Подождете меня, и я вас отвезу на квартиру к моей хорошей знакомой. Там и будете пока жить. Понятно?

— Понятно! Спасибо, Вам, большое спасибо…, — и мы задом, задом, как раки и за дверь…

— Уф! Ну, что я говорила, Жаночка хорошая, хорошая! Ух, какая же она хорошая! Нет, честное слово, она хорошенькая!

— Не то слово, она умничка! И я ее расцелую в следующий раз! Ей богу расцелую! — Вторит мне Тенардье. И уже отходя от опустевшей двери, я так громко говорю и надеюсь, что та, что осталась за дверью и решала нашу судьбу все это услышала.

— Ну, какая же она умничка! Прелесть, а не женщина! Прелесть и такая красивая, настоящая Жанна Д Арк…

А тут с нами поравнялась какая-то девка накрашенная и видно — старшекурсница.

— Ты это о ком, о Дырке, что ли? — спросила небрежно и грубо, и даже остановилась.

— Ну, да! А что? Я о ней говорю, что Жаннет хорошая и потом она…

Девка не дает мне даже договорить и вдруг громко и матюгом, не стесняясь, под самой ее дверью.

— Да б…., она, сука хорошая! Хорошая — это пока вы к ней не попали в коготки! Поняли, вы дуры?

Мы опешили! О чем это она? Неужели же о такой доброй женщине? И тут же я, защищая и как бы отдавая ей должное:

— Наверняка ты что-то путаешь! Жаннет — классная! Классная она, поняла?

И даже не стала выслушивать ее возражения до конца, повернулась и, увлекая за собой Тенардье, пошла.

— Идем, Тенардье! Кстати, что это я все: Тенардье и Тенардье.… А зовут-то тебя как?

И то, что я слышу, меня заставляет невольно остановить ее и еще раз на нее глянуть как-то по-особому.

— Кто это тебя так назвал, неужели же мать? — спрашиваю ее.

— Мама. — Отвечает спокойно так и говорит о себе дальше, а я ее все переспрашиваю.

— Ей что, делать было нечего и так свою дочь назвать? Как ты сказала? Как? Матильда? Первый раз такое имя слышу у русской девочки.… А ты и не русская, а кто же тогда? Как это наполовину француженка?

И пока мы с ней спускаемся по лестнице и идем в общагу, я успеваю от нее узнать, что не все девочки у нас рождались русскими, и что матери наши, они тоже хороши были! Гуляли! Гуляли, а некоторые с французами, что к нам приезжали и помогали строить заводы и фабрики. Потому и такие русско-французские дети рождались от такой взаимопомощи.

— Это надо же, так своего ребенка мать назвала — Матильда? А как еще тебя можно называть?

— Да по-всякому: можно Мотя, Матя…

— Ну, а мама как?

— Мама?

— Да, мама твоя, как тебя?

— Не знаю…

— Как это?

— Да вот так, только ее фотография,… — сказала и стала вытаскивать из бумажника фотографию своей мамочки… — На фото красивая и счастливая пара — молодая женщина в обнимку с ним…

— А это твой папка? Похожа ты на него…

— Правда? А мне, все казалось, что я больше на маму похожая…

— Да! Похожа ты на них обоих, очень даже похожая…

А сама думаю, пока иду следом за ней и прихожу в себя от увиденного.…Ну, да, похожая? Мама и папа белые, а дочка….

Да, чуть не забыла об этом сказать вам! Матильда-то смуглая, мулатка она! Ну, такая, не шибко черная и кожа у нее не такая как у нас, но и не такая, как у эфиопки какой-то, а скорее, сильно загорелая, чем черная. И потом, у нее такие волосы пышной и густой копной, и все в завитушках мелких. Так что я оказалась условно зачислена вместе с какой-то мулаткой, условно русской и еще в придачу — Матильдой. Вот ведь как бывает. А вы говорите-негры. Не знаю, как там негритянки, а вот мулатки, те красивые! Да еще с такими именами волшебными, словно из сказки — Матильды!

И пока девочки, разговаривая между собой, отходили от двери, Жаннет прислушивалась, а потом. …

Нет, ей, конечно же, приятно было поначалу услышать о себе такие лестные отзывы, но что потом она услышала?

Какая же это паршивка встряла? Кто это? И она, повинуясь врожденному женскому любопытству и чувству оскорбленного достоинства, поднялась, подошла к двери и выглянула. Увидела спины двух уходящих девочек, которые только что ей так были благодарны, а перед ними, не очень-то уверенно, но различила спину.… Но чья же это? Маринки, Светки.… Неужели же это…Боже! Точно, ведь. И походка очень на нее похожая. Вот же паршивка!