Бессмертная любовь (Нет голода неистовей) - Коул Кресли Страница 8

Глава 4

У него перехватило дыхание.

Вампирша едва удерживала равновесие на перилах балкона, а ее волосы и сорочка развевались на ветру. Лахлан I судорожно сглотнул.

– Спускайся оттуда.

Почему его грудь сжала такая тревога?

Эмма стремительно повернулась к нему, каким-то чудом сохранив равновесие. У нее был вид раненой лани, ее сияющие глаза наполняла боль.

Она прошептала:

– Почему вы творите со мной такое?

«Потому что мне захотелось получить то, что мне принадлежит. Потому что ты мне нужна и ненавистна».

– Спускайся! – приказал Лахлан. Эмма медленно покачала головой.

– Ты не сможешь умереть от этого. Ты можешь сгореть на солнце, можешь лишиться головы – ноне умрешь от падения с высоты. – Его голос звучал спокойно, хоть он и не был уверен в собственной правоте. На каком они этаже? А если она слаба…

Она посмотрела через плечо вниз, на улицу.

– Нет, в таком состоянии я могла бы умереть. Почему-то он ей поверил – и его тревога резко усилилась.

– В каком состоянии? Из-за солнца? Проклятие, говори! Эмма снова повернулась к улице и подняла одну ногу.

– Стой! – Лахлан бросился к ней. – Я больше не буду это делать. Не буду, пока ты сама не захочешь. – Ветер усилился, облепляя ее тело красным шелком. – Когда ты проснулась… я хотел дарить, а не брать.

Она поставила ногу обратно и повернулась к нему.

– А когда я отказалась от дара? – воскликнула она. – Что это было?

Если она умрет… Страх за нее вернул ему ясность мысли впервые после огня. Двенадцать веков он ждал ее.

По непонятной причине мир даровал ему вампира – и он толкнул ее на такое? «Уничтожишь то, что тебе даровано».

– Пойми: я был… заперт на сто пятьдесят лет. Без отдыха, без женщины. Я вырвался на свободу всего неделю назад… я еще не привык…

– Почему вы ведете себя так, будто меня знаете?

– Я был сбит с толку. Я знаю, что мы никогда не встречались.

– Кто вы?

Считанные минуты назад он был готов овладеть ею – даже не назвав своего имени!

– Я – Лахлан, глава клана оборотней.

Он услышал, как ее сердцебиение испуганно участилось.

– В-вы вервольф? Немедленно отпустите меня!

Эмма казалась потусторонним существом – струящиеся волосы, белоснежная кожа. Она была совершенно другая, чем он, и он понятия не имел, как с ней надо себя вести.

– Отпущу. После полнолуния. Клянусь.

– Я хочу уехать сейчас.

– Ты мне нужна… чтобы добраться до дома, – сказал он, смешивая ложь с правдой. – И я больше не стану делать тебе больно.

Наверное, это тоже было ложью. Она горько рассмеялась.

– Вы только что хотели взять меня силой, а этим утром я чуть не умерла. От солнца! – Это слово она произнесла шепотом. – Вы знаете, каково это? Как больно?

Он чертовски хорошо это себе представлял. На ее лице вдруг отразился ужас, словно она вспомнила кошмарный сон.

– Я не ощущала солнца на коже, – она покачнулась на перилах, – с тех пор, как мне было три года.

Осторожно приблизившись, с пересохшим от страха ртом он сказал:

– Я не знал, как о тебе заботиться, но ты мне скажешь. И такого больше не повторится.

– Мне не нужна ваша забота. Вы… вы меня пугаете. Конечно, он ее пугает! Его приступы ярости потрясают даже его самого.

– Я понимаю. А теперь спустись. Я знаю, что ты не хочешь умереть.

Эмма взглянула через плечо на молодой месяц. Порыв ветра обернул прядь ее волос вокруг шеи. За всю свою жизнь Лахлан не видел такой невероятной картины, какую являла ее светлая кожа, оттененная кроваво-красной сорочкой, – и сияющий у нее за спиной месяц.

Эмма не ответила – только устало вздохнула и снова покачнулась.

– Посмотри не меня!

Она не послушалась. Она посмотрела вниз.

– Смотри на меня!

Эмма словно очнулась – ее брови сдвинулись, взгляд был безрадостным.

– Я просто хочу домой, – проговорила она едва слышно.

– Ты поедешь домой. Клянусь. – «В твой новый дом». – Просто помоги мне.

– Если я вам помогу, вы отпустите меня?

«Никогда».

– Да.

– Вы не причините мне зла?

– Нет.

– И вы можете это обещать? Кажется, вы… не владеете собой.

– С каждым часом я владею собой все лучше.

Эмма не приняла его руки, но спустя несколько мучительных мгновений все-таки спустилась, каким-то невероятным движением. Она просто шагнула, словно прогуливалась по улице, и, не сбиваясь с шага, спокойно сошла с края тротуара.

Лахлан встряхнул ее, взяв за плечи.

– Больше никогда такого не делай!

Он почувствовал странное желание прижать ее к груди, но поспешно отпустил. Эмма потупила глаза.

– Не буду.

Он сердито нахмурился.

– Мы договорились?

Когда Эмма кивнула, Лахлан попытался понять, что заставило ее согласиться. Ему показалось, что на короткий миг в ее взгляде промелькнуло сострадание – в тот момент, когда он признался, что находился в плену.

– Тогда мы сегодня вечером отправляемся в Шотландию.

Она изумилась.

– Я не могу ехать в Шотландию. Я собиралась составить вам маршрут. Или, вернее, найти его на компьютере, – добавила она смущенно. – Как вы рассчитываете туда попасть? Ведь я могу заживо сгореть на солнце! – Она паниковала все сильнее. – Мне… трудно путешествовать. Никаких регулярных авиарейсов. Никаких поездов. Солнце…

– Я взял машину. Мы поедем на машине. – Он был горд тем, насколько непринужденно об этом говорит: ведь еще неделю назад он вообще не знал, что такое эти чертовы машины. – И будем останавливаться каждый день задолго до рассвета. Служащий внизу составил мне маршрут.

– Вы умеете водить машину?

– Я не умею водить, но ведь ты умеешь.

– Я ездила только дома и совсем мало.

– Когда-нибудь бывала в горной Шотландии?

– Н-нет, но…

– А хотела бы?

– Кто же не хочет!

– Тогда ты поедешь со мной.

Эмма поднесла дрожащую руку к своим волосам и спустила прядь к глазам. Увиденное привело ее в ужас: выгорели на солнце!

Лахлан отпустил ее принять душ и одеться, и, оставшись одна в ванной, она потрясенно взирала на свидетельства того, насколько близко подошла к гибели. Эмма выскользнула из ночной сорочки и покрутилась перед зеркалом, чтобы оценить состояние своей кожи.

Вся ее кожа оказалась нетронутой – бледной и восстановившейся, не так, как в прошлый раз. Она посмотрела на тыльную сторону своей кисти и ощутила прилив тошноты.

Слава Фрейе, воспоминания об ожоге были, как всегда, благословенно туманными. Хотя Эмма не могла вспомнить подробности, она хорошо усвоила этот урок, избегая солнца уже почти шестьдесят семь лет, однако перед рассветом провалилась в забытье, не успев ни сбежать от этого Лахлана, ни умолить его задвинуть шторы.

Содрогнувшись, Эмма включила душ и встала под струи воды, стараясь не задеть разбитый мрамор. Намыливая и прополаскивая волосы, Эмма вспоминала свою обычную неделю, из тех, что предшествовали этой злосчастной поездке. С понедельника по пятницу она добывала данные для своего ковена и тренировалась, а потом смотрела ночное кино с тетками. В пятницу и субботу приходили ведьмы со своей игровой приставкой и блендерами, полными напитков разнообразных нежных цветов. В воскресенье вечером она ездила верхом с добрыми демонами, которые часто крутились у их поместья. Если бы ей удалось чуть улучшить пару мелких аспектов своей жизни, то все было бы просто идеально.

Эта мысль заставила Эмму нахмуриться. Как прирожденный вампир, она не способна была лгать окружающим. Если ей в голову приходила какая-то уловка, и у нее возникало желание ею воспользоваться, ей становилось плохо. Нет, Эмма не могла лгать окружающим – но она всегда обладала талантом обманывать себя. Пара мелких аспектов? Если говорить честно, то это было болезненное одиночество и не оставлявший ее страх собственной природы.

Насколько Эмма знала, подобных ей созданий больше не существовало. Она ни для кого не была своей, и хотя ее тетки-валькирии ее любили, она ощущала свое одиночество так остро, словно оно было кинжалом, ежедневно разящим ее сердце.