Елизавета Луговская - Вы прекрасны, вы грустны Страница 43

Она встречалась с королем ежедневно, давала ему различные советы в области политики, религии, быта, и это не раздражало короля. Де Ментенон делала все это ненавязчиво, и все происходило очень естественно. Вскоре король почувствовал, что, когда Франсуазы нет рядом, ему ее не хватает. Он понял, что она нужна ему.

Король смотрел на Ментенон не только как на друга, помощника и советчика. Она нравилась ему и как женщина. Он с удовольствием бы заключил ее в свои объятия и уложил в постель. Но ее строгое поведение пока не давало к этому никакого повода, и король даже думать об этом боялся. В то же время это только подстегивало интерес Людовика, который привык, что ему не оказывают никакого сопротивления.

Значит, Людовик снова был влюблен? Об этом при дворе много спорили, встречались мнения противоположные, одно исключало другое. Многие говорили только о благородном уважении. Мадам Сюар в своих сочинениях считала, что последователи этой точки зрения ошибаются. Она писала:

"Король любил мадам де Ментенон со всей пылкостью, на которую был способен. Он не мог расстаться с ней ни на один день, почти ни на одно мгновение. Если ее не было рядом, он ощущал невыносимую пустоту. Эта женщина, которая запретила себе любить и быть любимой, обрела любовь Людовика Великого, и это именно он робел перед ней!"

А вот письмо самого короля к де Ментенон:

"Я пользуюсь отъездом из Моншеврея, чтобы заверить вас в истине, которая мне слишком нравится, чтобы я разучился ее повторять: она состоит в том, что вы мне бесконечно дороги и чувства мои к вам таковы, что их невозможно выразить; в том, наконец, что, как бы ни была велика ваша любовь, моя все равно больше, потому что сердце мое целиком принадлежит вам. Людовик".

Король полагал неприличным делать любовницу из женщины, которая так хорошо воспитала его детей. Впрочем, сдержанность Франсуазы де Ментенон пока к этому не давала никакого повода. Ее строгое поведение исключало всякую мысль о грехе. Лечь с ней в постель можно было, только женившись на ней. Мадам де Ментенон - королева Франции? Вопрос деликатный. Такой брак вызвал бы насмешки народа, король женился на немолодой вдове хромого поэта! Стыд! Но как же тогда быть? Оставалось жениться тайно. Людовик раздумывал. Он советовался с Бюссоэ, и тот не был против. Тогда король решился.

Однажды утром он послал своего исповедника отца де Лашеза к Франсуазе с предложением. Мадам де Ментенон была столь же очарована, сколь удивлена и поручила священнику передать королю, что "полностью ему принадлежит". Она согласна.

Тайный брак был заключен в кабинете короля, где новобрачных благословил монсеньор Арле де Шанваллон в присутствии отца де Лашеза.

Такие новости разносятся по двору на следующий же день. У дверей есть уши и глаза. Но на этот раз конфиденциальность брака была подготовлена настолько тщательно, что в течение нескольких месяцев никто даже ни о чем не подозревал.

Но у придворных всегда была очень мощная интуиция - главное их оружие и средство к жизни. И старожилы стали замечать, что в поведении мадам де Ментенон появились неуловимые нотки, отличающие ее от других женщин, как бы совсем незаметные, она держала себя с остальными немного снисходительно, чего раньше за ней не водилось. Дальше - больше. Она прогуливалась наедине с королем; она занимала апартаменты, ничем не уступающие королевским. Людовик XIV называл ее Мадам, выказывал к ней величайшее почтение и проводил в ее покоях большую часть дня. Она на несколько секунд поднималась, когда входили дофин и Месье, но не считала нужным утруждать себя аудиенцией для принцев и принцесс. Наконец, она была допущена на заседания Государственного совета, где сидела в присутствии министров, государственных секретарей и самого монарха.

Придворные не знали, что и думать о подобной немыслимой милости, пока герцог Орлеанский не зашел как-то к королю и не застал его и мадам де Ментенон в неглиже.

Король ничуть не смутился. Он вообще любил сцены, напоминающие драму или водевиль. Сделав театральный жест, он сказал с улыбкой:

- Брат мой, по тому, что вы видите, вы можете понять, кем для меня является Мадам...

Герцог Орлеанский понимал, что, если король так долго молчал об их связи (или их тайном браке, в чем он не сомневался после слов короля), значит, разглашать этого нельзя. И королевский секрет еще очень долго не выходил на поверхность.

А народ не ведал об этом браке аж до 1690 года, целых пять лет. Когда же истина выплыла наружу, Версаль был буквально заполнен волной оскорбительно-дерзких куплетов, в которых упоминался маленький горбун поэт Скаррон, которому наставил рога величайший король мира.

Людовик быстро пожалел, что связал свою судьбу с такой правильной женщиной. А вернее, ханжой. Король был мужчина еще не старый и полный сил, ему было всего сорок восемь лет. Он, конечно, больше не находился под действием сильных возбудителей, но и без них долго без женщины обходиться не мог. Холодная и слишком стыдливая, его супруга болезненно реагировала на его прикосновения, что короля не на шутку бесило.

Тогда король пожаловался исповеднику жены, монсеньору Годе де Маре, епископу Шартрскому, что его жена старается избегать выполнения супружеских обязанностей. Епископ выслушал короля с пониманием и успокоил его, обещая, что исправит дело. И, чтобы добиться цели, написал Франсуазе игривое послание:

"Должно служить убежищем слабому мужчине, который без этого неизбежно погубит себя... Как отрадно свершать по велению добродетели то самое, что другие женщины ищут в опьянении страсти..."

Но это мало помогло. Во всяком случае, даже ложась теперь чаще с королем в постель, де Ментенон делала это, как будто выполняла тяжелую, но необходимую повинность. "Свершать это" ей было вовсе не "отрадно", Людовик видел это по ее лицу и злился еще больше.

Ее повышенное благочестие распространялось не только на интимную жизнь с королем. Де Ментенон основала в Сен-Сире воспитательное заведение для девиц благородного происхождения. Там был организован школьный театр. Жан Расин отдал туда для постановки свою "Андромаху". Расин сам репетировал спектакль, и он, и девушки были страшно увлечены. Наконец наступил день премьеры. Присутствовал весь свет и, конечно, сам король с мадам де Ментенон. Успех был оглушительный. Но это было первое и последнее представление в театре.

На следующий день де Ментенон написала Расину: "Наши девочки сыграли "Андромаху" настолько хорошо, что больше играть ее не будут, равно как и любую другую из ваших пьес".

Даже в этой высокой трагедии она обнаружила падение нравов, античность она рассматривала только как язычество. Король был очень печален. Он жалел о женитьбе.

Он пожалел бы о ней гораздо больше, если бы ему открылось невероятное. Мадам де Ментенон вовсе не была такой фригидной, очевидно, Людовик просто не волновал ее как мужчина.

Старожилы двора жалели Людовика, зная его пылкий нрав, а некоторые говорили, что он "пустил в постель толстую и холодную гадюку". Но и они с их интуицией не все знали.

Мадам де Ментенон оказалась хитрее всех, вовсе она не была холодной гадюкой, а, как выяснилось, очень даже страстной. Неожиданно поползли сплетни, что де Ментенон взяла себе в любовники одного из своих камердинеров. Сначала это воспринималось как анекдот, потом многие современники короля говорили об этом с полной уверенностью. Вот что пишет Бюсси-Работен, состоявший в свите де Ментенон, в своей хронике "Галантная Франция":

"Однажды лакей, служивший ей для любовных упражнений, отпросился у нее на два дня в деревню, но то ли он встретился с кем-то из знакомых, то ли хотел набраться побольше сил, он задержался там дольше, чем было условлено. Его не было целую неделю, и мадам де Ментенон, которая не привыкла к столь долгому воздержанию, написала ему послание и отправила с ним доверенную девицу. Однако к этой девице уже давно пристраивался другой воздыхатель прекрасной Франсуазы. Этим воздыхателем был не кто иной, как преподобный отец де Лашез, исповедник Людовика XIV".

О времена, о нравы! Но дочитаем до конца откровенные "показания" Бюсси-Работена.

"Ему (отцу де Лашезу. - Е.Л.) удалось выпросить у девицы послание де Ментенон, отрывок из которого мы приводим: "Возвращайся и не оставляй меня в одиночестве при короле: я люблю тебя в десять раз больше, чем его. И если не хочешь, чтобы я заболела или умерла, приходи в полночь прямо в мою спальню, я распоряжусь, чтобы дверь не закрывали, и ты сможешь войти..."

Дальнейшему изложению событий позавидовал бы и сам Боккаччо с его "Декамероном".

Прочитав записку, священник тут же придумал, как ему занять место лакея. Бюсси пишет, что он сразу же написал молодому человеку, сообщая, что отец его тяжело заболел, а сам назначил свидание в полночь фрейлине мадам де Ментенон.

Придя в назначенное время, он обнаружил поджидавшую его сообщницу. Дальше вновь процитируем Бюсси: