Элизабет Питерс - Обнаженная дважды Страница 5

Она говорила правду, когда заверяла Криса в том, что мнение окружающих ее не волнует. Другое дело — ее собственное мнение. Могла ли она подняться до тех высоких стандартов мастерства, которые установила сама для себя? Ответ был гнетущим: «Может быть, и нет».

У нее не было иллюзий относительно собственного дарования. Жаклин обладала небольшим добротным талантом, честным и вполне отвечающим тем целям, которым он служил до сих пор. Написать продолжение, равное предшествующему роману, требовало несколько большего мастерства.

Причины, толкающие на какой-либо шаг, никогда не бывают простыми или единственными; решения принимаются после долгого обсуждения множества положительных и отрицательных факторов. Один фактор, несомненно, влиял на изменение позиции Жаклин — это число кандидатов-соперников и их мастерство. Новость была объявлена неделей раньше, и уже образовалась длинная очередь желающих, которая благодаря неопределенному жанру «Обнаженной» представляла собой широкий спектр претендентов. Здесь присутствовали авторы исторических, любовных романов и боевиков. Среди них были и Джек Картер, автор «Красного флага, красной крови» (в его книге заговор Советов с целью убить президента Соединенных Штатов был провален прекрасной русской женщиной-агентом, влюбившейся в красивого соперника из ЦРУ), и Франклин Дюбуа, оттачивавший свое перо на быстролетных и несколько странноватых сексуальных связях деловых людей с Уолл-стрит, который заявил, что политические и финансовые сложности доисторической культуры требуют от писателя познаний в этих сферах деятельности. Но одно имя заставляло Жаклин взъерошиться и склоняло чашу весов ее выбора в пользу решения бороться за книгу — это было имя Брюнгильды Карлсдоттир.

До того как Жаклин дебютировала со своим романом, Брюнгильда была непререкаемой Королевой Первобытных Потрошителей Корсажей — слово «первобытная» относилось не к качеству или содержанию ее прозы (хотя такая интерпретация не раз высказывалась в печати), а к историческому периоду, на котором она специализировалась. Средневековая Британия, Галлия железного века, любая страна бронзового периода — все эти темы лили воду на мельницу Брюнгильды, но ее настоящим коньком стали викинги; возможно, как заметила Жаклин (и при этом не была единственной), потому, что она своим видом походила на самые крупные их экземпляры.

Брюнгильда не присутствовала на съезде, ставшем для Жаклин первой не особо приятной встречей с королевами романов, чье имя было легион, потому что рекламные «толкачи» наградили призом за лучшую романтическую новеллу о шестом веке какого-то другого автора. Они не встречались лицом к лицу до тех пор, пока первая книга Жаклин не вытеснила произведение Брюнгильды из списка «Таймс». Выстроившее между ними стену соперничество носило не вполне профессиональный характер. Это была ненависть с самого первого взгляда, чистая, прозрачная и крепкая. Как зерновой спирт. Жаклин поклялась, что она скорее отдаст Бутону Стоксу двадцать пять процентов или переспит с ним, лишь бы не видеть, как Брюнгильда получит заказ на продолжение «Обнаженной во льду».

Она изучила многочисленные фотографии Стокса, украшавшие стены приемной его офиса. Бутон с Лиз Тейлор, с мистером Т., с защитником, игравшим в прошлом году в Суперкубке («автором» «Убийства на Суперкубке»), с бывшим штатным сотрудником Белого дома, чья книга о его нравах разошлась тиражом в полмиллиона экземпляров. «Конюшня» авторов Стокса была, без сомнения, впечатляющей, если не в литературном смысле, так в денежном. И он всем был обязан Катлин Дарси. Она была его первым значительным клиентом, его первым автором, написавшим бестселлер. Ее успех проторил дорогу в его офис и для остальных писателей.

Взгляд Жаклин был прикован к фотографии размером пятнадцать на восемнадцать, на которой Стокс был изображен вместе со своей наиболее знаменитой клиенткой. Она была окаймлена широкой полосой черного бархата; на столе под ней, в вазе, сделанной в виде бутона, стояла одинокая белая (шелковая) роза. Катлин, казалось, была закрыта кольцом обнимающих ее рук Стокса. Головой она слегка прилегла ему на плечо, а в ее широко раскрытых глазах сквозила невиновность. Катлин выглядела много моложе своего возраста. «Обнаженная во льду» вышла в свет, когда ей было двадцать восемь.

Глаза Жаклин остановились на ее лице. Катлин, казалось, переполняло признание, которое она получила, однако, несмотря на это, ее лицо выражало силу и лучилось юмором; губы были плотно сжаты, взгляд тверд. Кто бы мог вообразить, что спустя два года она будет мертва и возможной причиной смерти станут ее собственные руки?

Жаклин было трудно это представить. И именно по этой причине она приняла вызов, первоначально ею отвергнутый.

Она была вынуждена признать первой, что любопытство было одной из ее наиболее выдающихся черт. И что ей хотелось задать этот вопрос — что в этом плохого? Вопрос был чисто риторический, потому что она никогда никому не давала шанса ответить, отвечая за своего собеседника сама: «Любопытство повлекло Колумба через океан в этих маленьких утлых суденышках. Любопытство вдохновило все главные научные открытия. Без любопытства мы все сидели бы в пещерах, чеша спины друг другу и поедая сырое мясо. Если бы не было любопытства…»

Кто-нибудь обычно прерывал ее речь в этот момент, и она позволяла это сделать, так как считала, что уже доказала все, что хотела доказать.

Мягко говоря, Жаклин всегда интересовали обстоятельства смерти Катлин Дарси. Как и многие читатели романа Катлин, она обожала не только книгу, но и ее автора. Почему молодая, здоровая и необыкновенно одаренная женщина захотела положить конец своей жизни? И если она этого не сделала, то что же с ней случилось? Этот вопрос изводил ее долгое время. Нельзя сказать, что из-за него она проводила бессонные ночи — очень редкие заботы могли так подействовать на Жаклин, — но это была одна из многих неопределенных вещей, беспорядочно загромождавших ее разум. Будучи в сущности чрезвычайно рациональным, как и любопытным человеком, она знала, что ее шансы разрешить тайну были ничтожно малы. Но тогда у нее не было разумной причины рассчитывать на то, что ей предоставят покопаться в бумагах Катлин и в ее прошлом. Такому искушению невозможно было противостоять; да и она сама не видела оснований для сопротивления.

Ее пристальный взгляд оторвался от лица Катлин и перешел к мужчине, стоявшему позади нее. Стокс тогда выглядел стройнее и имел более спортивный вид. В его внешности не было ничего неприятного, за исключением хитрых, близко поставленных глаз. Поздние фотографии запечатлели несколько расплывшуюся фигуру и появление еще одного подбородка. Но несмотря на это, он сохранил свои густые, волнистые темные волосы. По крайней мере, Жаклин надеялась, что так оно и есть. Тащить с собой в постель парик довольно мерзко. Было время…

Вспомнив о времени, она поднялась на ноги.

— Я не могу больше ждать, — заявила Жаклин. — Скажите мистеру Стоксу…

Словно по мановению волшебной палочки, внутренняя дверь открылась.

Что бы там ни делал Стокс, но некоторое время он явно наряжался. Никто на его месте не смог бы так походить на голливудскую версию занятого литературного агента без определенных усилий. Закатанные рукава рубашки обнажили волосатые запястья, тяжелый шелковый галстук слегка сбился в сторону, а одинокий локон по-мальчишески завился на лбу. В одной руке он держал ручку, а в другой была зажата пара очков в роговой оправе. Стокс кивнул Жаклин и оскалился, обнажив комплект ослепительно белых зубов.

— Миссис Кирби! Мои огромные извинения! Я униженно преклоняю колени и умоляю меня простить.

— Прошу вас, не стоит извиняться. — Жаклин показала в ответ свои зубы, которые были такими же белыми и такими же большими. Но ее зубы были обязаны своим совершенством скорее природе, чем мастерству дантиста.

— Заходите, — пригласил Стокс. — Кофе? Чай? Устраивайтесь в этом кресле, оно самое удобное. Я звонил в Лондон. Эти британцы такие болтливые…

Она уселась, умиротворенно скрестив ноги и примостив сумочку на колени. Стокс с любопытством рассматривал этот объект, который, как и все сумочки Жаклин, был преувеличенных размеров и так набит, что внешне походил на свинью, находящуюся на последнем месяце беременности.

Стокс напялил очки на нос. Они придавали выражению его лица легкий налет интеллектуальности и увеличивали его глазки почти до нормального размера.

— Не могу высказать вам, как я был польщен, услышав ваше предложение, — заверил он Жаклин. — Я должен позвонить Крису и поблагодарить его за то, что он рекомендовал именно меня. Как мы будем обходиться без него, нашего славного малого! Он — блестящая звезда нашей профессии. Или, возможно, точнее будет сказать, что он — яркая планета на небесном своде, изливающая на всех нас свет своей честности.