Семен Малков - Вертикаль жизни. Победители и побежденные Страница 6

Из Туркмении они выезжали крайне редко.

Вот и на этот раз в Лосинке за столом в большой комнате барака было тесно. Мало того, что старший сын привез всех своих, но и Борис, успевший получить квартиру и жениться, прибыл к матери вместе с женой Ирой: она уже была на шестом месяце беременности. Баба Ада с Феней наготовили всего полным-полно, каждый из гостей обладал здоровым аппетитом, и за столом было весело и шумно. Говорилось много тостов и обсуждались текущие дела.

Разговоры вертелись вокруг прихода к власти в Германии Гитлера и начавшегося там фашистского террора.

— Да уж, твою Пасху там сейчас вряд ли кто-то празднует, — объяснил матери Борис. — Нацисты считают евреев людьми второго сорта, грозят уничтожить, устраивают облавы и погромы. Бросают их вместе с коммунистами и прочими противниками режима в концентрационные лагеря!

— Им надо дать по рукам, пока силы не набрали и не сломили дух немецких антифашистов! — горячо произнес Илья, активный комсомолец, мечтающий о вступлении в партию. — Надо объявить Гитлеру войну и оказать интернациональную помощь коммунистам, пока их там всех не перебили. Я первый пойду добровольцем!

— Не готовы мы воевать, — возразил ему Борис. — Ведь только начали строить современную систему укреплений. Я как раз этим сейчас занимаюсь. И армию надо перевооружать. Нашей славной конницей немецкие танки не одолеть!

— А как же в кино мы всех побеждаем? — скромно подал голос младший из братьев, студент Дима. — Разве наша авиация, наши летчики не самые лучшие в мире?

— Летчики-то хорошие, но Боря прав, — сказал свое веское слово Сергей Ильич. — Наша промышленность только начинает набирать обороты, страна еще не оправилась от голода, да и братским компартиям приходится помогать. Не готовы мы еще к новой войне! — Он поднял свой бокал и провозгласил тост.

— Давайте лучше сначала укрепим свое государство, построим процветающее общество у себя. Выпьем же за победу коммунизма в отдельно взятой стране! Ленин учит, что это возможно!

Все дружно выпили, хорошо закусили и молчавшая во время разговора о политике баба Ада с нескрываемым скепсисом произнесла:

— А вы что, дети, и правда верите в победу этого, — она запнулась, произнося трудное слово, — коммунизьма? Сколько лет об этом все талдычут, а чтобы это все сготовить, — указала рукой на стол, — я на базаре за один раз истратила столько, сколько мой дед за месяц зарабатывает. — И не без ехидства добавила: — Вот вы у меня все такие партейные, а мою Пасху уважили. И молодцы. А ваши вожди — непутевые, раз веру преследуют. Бог не даст им удачи!

Ее слова вызвали легкий шок, и Сергей Ильич, как старший, счел нужным внести ясность.

— Мы здесь собрались не Пасху праздновать, тем более еврейскую, а чтобы повидаться и поесть твоей вкусной стряпни. А раз ты сама об этом заговорила, то и я скажу прямо, — нахмурив брови, посмотрел он на мать. — Не делом ты занялась, что собираешь у себя верующих старух. На всех нас бросаешь тень! Вот отец ведет себя умно — за что ему большое спасибо.

Но маленькая баба Ада обладала сильным характером.

— Господь накажет вас, безбожников. Совсем загнали народ! Разве так люди жили при прежней власти? Вот ты, Сергей, вроде большой начальник, а ведь еле с семьей перебиваешься! Ты дай людям хорошую жизнь, а не энтот… тьфу, — опять запнулась старуха, — коммунизьм.

Братья, как по команде, переглянулись, и в их испуганных глазах можно было прочесть: «Не дай Бог кто-нибудь услышит!». Первым опомнился Борис.

— Ну, мама, ты и даешь, — строго произнес он. — Не смей нигде высказывать такое! Даже своим старухам! Ты же не хочешь закончить жизнь в тюрьме и всех нас потащить за собой?

Наступило тяжелое молчание, но по виноватым глазам бабы Ады было видно, что она сожалеет о своей вспышке. Поэтому на политические темы больше не говорили.

Всю ночь валил снег, но наутро выглянуло солнце, и Анна Михеевна предложила детям пойти на прогулку. Тёма охотно согласился, а Леля отказалась наотрез. Очевидно, ей хотелось еще немного поспать.

Тепло одевшись, не спеша отправились по протоптанной тропинке в сторону железнодорожной станции. Стоял легкий морозец, и долгое время шли молча, с наслаждением вдыхая чистый сельский воздух. Но когда повернули обратно, Тёма не выдержал и спросил то, что давно вертелось у него на языке:

— Мам, а это правда, что баба Ада жидовка и против советской власти?

— Это кто же тебе сказал такое? — поразилась Анна Михеевна.

— Сам слышал, что она у себя старых жидовок собирает, а вчера против вождей говорила. — Тёма решил не выдавать своего друга Николку. — Я же, мам, не маленький!

— Не смей так говорить! — сердито одернула его Анна Михеевна. — Только плохие люди и фашисты обзывают евреев жидами. Тебя же учат, что все нации равны. Ты — октябренок и должен быть интернационалистом. Не надо стесняться того, что баба Ада еврейка! И великий вождь всех трудящихся Карл Маркс был евреем.

— Выходит, и он тоже жид? — вытаращил глаза Тёма.

— Да потому, что евреи ничуть не хуже других людей, и среди них есть те, каких почитают миллионы, — уже спокойно объяснила ему мать.

Ее доводы обескуражили Тёму, но оставалось главное сомнение, которое не давало ему покоя.

— Но ведь правда, что бабушка против советской власти? Ты ведь слышала, что она вчера говорила, — снова пристал он к матери. — Они с дедом ненавидят революцию, потому что раньше были богачами и у них все отняли. Баба Ада сама мне рассказывала. Выходит, они — скрытые враги?

Анна Михеевна так растерялась, что не нашла слов для ответа и лишь смотрела на сына, словно увидела впервые. А Тёма продолжал излагать то, что тяготило его детскую душу.

— Разве честно выдавать себя за рабочего? Какой же дедушка рабочий, если раньше был купцом? — забросал он мать вопросами. — Выходит, и папа, и дяди всем врут, что они из рабочих, а на самом деле — из класса угнетателей, но это скрывают?

— Да что с тобой, сынок? Почему тебя это беспокоит? — не на шутку обеспокоилась Анна Михеевна. — Никто ничего не скрывает! Дедушка Илья, как ты знаешь, простой рабочий-столяр. Какая тебе разница, кем он был раньше?

— Ну как ты, мамочка, не понимаешь? Вот нам в школе все это объяснили, — назидательным тоном ответил Тёма. — Как оказалось, дедушка Илья и баба Ада — представители класса эксплуататоров, скрытые враги советской власти. Их надо разоблачать и не давать никому пощады!

— Даже если это твои родные? — не веря своим ушам, переспросила его Анна Михеевна. — Ты можешь такое сделать по отношению к своим близким? К деду и бабушке, которые тебя так любят?

Ее взволнованные слова смутили Тёму, и он ответил уже не так уверенно:

— А почему же нет, мама? Вот Павлик Морозов так и сделал! Нам всем его приводят в пример, как настоящего героя.

— Ну, что же, сыночек. Вопрос этот очень серьезный. — Анна Михеевна справедливо решив, что к продолжению разговора нужно привлечь мужа: — Мы его хорошенько обсудим дома, в Москве. Надеюсь, что папа все тебе объяснит лучше, чем я.

При упоминании об отце, Тёме стало не по себе, у него сразу зачесалось то место, которое обычно подвергалось наказанию ремнем. Он быстро сообразил, что, если отец узнает о его намерении разоблачить бабушку и деда, наверняка учинит жестокую порку. Утешала лишь мысль, что скорее всего не до смерти и его не постигнет судьба Павлика Морозова.

Еще до отъезда домой по мрачным взглядам отца Тёма понял, что мама ему обо всем рассказала. Поэтому, прощаясь с родными в Лосинке, и в дороге ни о чем не мог думать, кроме грозящей ему экзекуции. Он был уверен, что как только за ними закроются двери квартиры, папа, как обычно безо всяких разговоров, возьмется за ремень. Но на деле все произошло совершенно иначе. Они сначала пообедали, потом родители прилегли отдохнуть в своей комнате, а детей отправили в их чулан. И лишь когда сестра ушла к подружке, у них с отцом состоялся мужской разговор.

— Значит, если я правильно понял маму, ты решил последовать примеру Павлика Морозова и донести на своих родных, — присев к нему на постель, без всякой угрозы в голосе спросил он сына. — А ты уверен, что этот мальчик поступил правильно?

Поскольку Тёма не осмелился ответить и лишь утвердительно кивнул, отец задал новый вопрос:

— А как у вас в школе, да и во дворе, ребята относятся к тем, кто ябедничает, доносит учителям и родителям на своих товарищей? Одобряют таких?

Тёма снова промолчал, начиная догадываться, куда клонит отец, а Сергей Ильич тем же ровным голосом продолжал:

— Думаю, как и мы в детстве, вы презираете ябед и доносчиков. Так чем же, по-твоему, от них отличается этот Павлик? — он пристально посмотрел на сына, с интересом ожидая ответа.