Арфеев - Даниил Юлианов Страница 11

По отсутствию писсуаров Рома догадался, какой именно.

— Что ты д…

— Послушай, — его руки легли на её хрупкие плечи и легонько сжали, но всё же достаточно крепко, чтобы удержать на месте, — ты видела, как она себя ведёт. Это одинокая, разменивающая уже шестой десяток женщина, а ты знаешь, что нет на свете ничего хуже, чем одинокая старая баба.

Свет в туалете был не намного бледнее, чем в коридоре, но даже так сияющие лампы играли бликами на блестящих глазах Насти. Краска ещё не успела сойти с её лица, а наоборот — ещё больше разукрасила нежно-красным, где-то даже розовым цветами проступившие скулы. Рома чувствовал исходящий от неё жар, видел тёмные, пока не очень большие пятна под мышками и ощущал всем своим телом, как бешено бьётся сердце его девушки.

Он опустил голову, закрыл глаза. В сознании возникло два мутных огонька, отдававшихся слабой-слабой зеленью. За ними — толстые линзы, за ними — горячий воздух. Секунды одна за другой пробегали мимо, утопая в напряжённой тишине, компанию которой составляло лишь жужжание ламп. Это проклятое жужжание ламп… С закрытыми глазами оно казалось армией летающих насекомых, что вдруг решили…

— Ром! — Он открыл глаза и встретился с другими — серо-голубыми. — Время идёт, а дела и так пошли хреново. Что ты хотел мне сказать?

Он молча смотрел на неё, думая, что делать. Проклятие мужчин (настоящих мужчин) заключается в том, что принятие важных решений ложится именно на их плечи, и ответственность за последствия, соответственно, тоже несут они. Порой жизнь ставит человека перед выбором, кажущимся незначительным, но имеющим колоссальное воздействие на светлое, а может и не совсем светлое будущее. И сильный, грамотный человек (а именно таким должен быть мужчина в семье) обязан распознавать подобные выборы. Иногда решения даются с трудом. Иногда — с невероятно большим трудом. Но одно остаётся неизменным: если уж взял ответственность на себя, не разыгрывай драму и по возможности не заставляй своих близких волноваться, ведь ситуацию под контроль берёшь именно ты, поэтому и оставайся внешне спокойным.

Зачастую людей больше всего выбешивает именно спокойствие. Умело орудуя им, сохраняя холодный рассудок в самых горячих ситуациях, можно выйти победителем из любой схватки.

Рома ощутил, как одна крупная капля пота на загривке медленно скатилась по шее и врезалась в воротник рубашки. Почувствовал, что воздух вокруг вновь становится горячим, проникает в лёгкие и обжигает их, пока жужжание сотни насекомых пыталось свести его с ума. Но нет, он должен оставаться спокойным, если и вправду хочет, чтобы мечта Насти исполнилась. Сейчас им обоим удалось схватить её за хвост, но если рука кого-то хоть чуточку дрогнет, то сразу окажется пуста.

Поэтому хватка обязана быть крепкой, сильной и пропитанной спокойствием.

Спокойствием…

— Ром? — Её голос слегка подрагивал, и даже глухой мог уловить в нём намёк на скорые слёзы. — С тобой всё хорошо? Ты выглядишь больным, мне это не нравится. Мы можем уйти отсюда — так будет лучш…

— Сними футболку. — Она замолчала, непонимающе уставившись на него. В ответ на это он убрал руки с её плеч и повторил. — Сними свою футболку. Сейчас же.

— Зач…

— Ладно, я сделаю это сам. — Он ухватился пальцами за самый низ футболки и мягко, чуть ли не трепетно попросил: — Подними руки вверх.

Настя молча сделала то, что он ей сказал, не проронив слова. Когда по её упругим грудям проходила ткань, сама она ощутила себя маленьким ребёночком, которого раздевают родители после детского сада. И в какой-то степени она хотела, хотя бы на одно мгновение, стать легкомысленным, беззаботным детёнышем, не волнующимся о вопросах взрослого мира. И это чувство — желание стать меньше пылинки на этом полу — не прошло и тогда, когда на неё посмотрел Рома, уже со снятой футболкой в правой руке.

Он бросил её в корзину для мусора, краем глаза заметив, как при этом дёрнулись руки Насти. По шее пробежала ещё одна капля пота, оставив после себя прохладный ручеёк.

— Зачем ты её выкинул?

— Я куплю тебе новую, не волнуйся. — Его глаза излучали умиротворённость, а взгляд сквозил уверенностью, так что когда Рома подошёл ближе, эта уверенность частично передалась Насте. — Послушай меня сейчас очень внимательно, Рапунцель. Этот крейсер под названием я-ненавижу-весь-мир будет бомбить тебя по всем фронтам и не успокоится, пока не увидит, что ты тонешь. Твоя задача — покорить её и не показать слабину. Будь упёртой и настойчивой, слышишь? Я запудриваю ей мозги, но всё равно, ты же понимаешь, что многое зависит не от меня, а именно от тебя. От тебя, Насть. Ты волнуешься, я вижу, но…

— Ты тоже, — она дотронулась до его лба и чуть не обожглась. На кончиках её пальцев заблестел пот, отражаясь бликами от нависших над головой ламп. — Господи, Ром, у тебя жар!

— Я знаю, но это не от волнения. Это другое, скоро пройдёт. Сейчас тебе важно думать о самой себе, а не обо мне.

— Что ты несёшь?! Как я могу…

— Вот так! — Она замерла, когда его крик разнёсся по всему туалету. Впервые за всё время Рома повысил на неё голос. И как только он увидел настоящий, неподдельный испуг в её глазах, как резко она дёрнулась и сделала шаг назад, тогда до него дошло, что сорвалось с его губ.

Отвернувшись от Насти, Рома спрятал лицо в ладонях, вытер ими пот и, расстегнув ещё одну пуговицу рубашки, вновь повернулся.

— Прости, я… Я не знаю, у меня, похоже, приступ клаустрофобии. — Увидев, как широко раскрылись её глаза, он тут же поспешил её успокоить. — Всё нормально, это у меня с детства, я тебе просто не рассказывал. Не хотел, прости.

Рома взглянул на Настю — такую прекрасную и молодую. Волосы свободно падали на плечи и ластились дальше, к грудям. На их поверхности игриво переливались мелки капли пота, поднимаясь и опускаясь вместе с самой грудью. Она была обтянута простым чёрным бюстгальтером, замочки которого Рома выучил назубок. Прямо под ним дышал плоский живот, несомненно, такой же горячий, как и щёки Насти. Вся она, казалось, пылала и готова была сгореть прямо здесь, в этом проклятом туалете. В этом безумно маленьком туалете!

Рома видел серьёзную озабоченность в серо-голубых глазах и возненавидел себя за то, что вызвал её. Где-то глубоко внутри разрастался сумасшедшей силы огонь, а окружавшие их стены (слишком огромные стены) только