Татьяна Купер - РУССКАЯ ЖЕНА Страница 14

Обстановка в доме, как всегда, была напряженной, и я чувствовала, что папа готов был взорваться в любую минуту. Вскоре был найден подходящий предлог. Юля заметила, что бабушка помогала мне со стиркой, и тут же сообщила об этом папе – нужные кнопки сработали, и вот уже папа, полный гнева и негодования, срамит опозорившую его дочь! Все началось с маленького вступления: “Тебе не стыдно, что бабушка стирает твое нижнее белье?”, и закончилось привычным оскорблением: “Посмотри на себя! Только проститутки рожают без мужей!”.

Уже давно я поняла всю тщетность каких-либо оправданий или доказательств. Поэтому, почувствовав такое знакомое, обжигающее душу унижение, я молча вышла из квартиры, решив пожить недельку у матери. Когда они уехали в Москву, и я вернулась домой, бабушка начала оправдываться – она не хотела этой демонстративной стиркой спровоцировать папу. В это трудно было поверить, потому что все скандалы обычно начинались с бабушкиной подачи. Но всё же это было последней провокацией, и с рождением моего сына всё изменилось.

Странным образом, мой маленький сын, это маленькое чудо, подаренное мне жизнью и зачатое в День Святого Валентина, впервые за всю историю объединил всю нашу семью. Он принес с собой столько восторга, радости и смеха, что это смягчило наши сердца, и отношения в семье уже не были такими ненавистными или напряженными. Теперь мы могли оставить наши распри позади и сосредоточиться на любви и заботе о маленьком Викторе.

Даже папа немного смягчился, когда получил фотографии новорожденного, высланные бабушкой. Он приехал в очередную командировку в Киев, когда Вите было семь месяцев, и был в полном восторге от внука. И хотя он продолжал смотреть на меня как на «никудышнее» и «непутёвое» существо, он всё же признал: «Это единственно правильное решение, которое ты сделала в своей жизни!». Но даже это крохотное существо не смогло до конца растопить папино холодное сердце. Нет, он действительно немного смягчился, но я бы сказала, что растопилось только пару сантиметров двухтонной ледяной глыбы, а всё остальное осталось по-прежнему.

Прошел год. Виктор позвонил, когда моему сыну было девять месяцев. Я согласилась встретиться – мною двигало обычное любопытство и устоявшаяся привычка никогда ему не отказывать. Впервые он пригласил меня к себе домой, что показалось мне крайне удивительным. Его жена с дочкой были в отпуске, но, тем не менее, он не побоялся, что соседи могут увидеть его с другой женщиной, – как будто ему было уже всё равно.

Мы лежали в постели, когда он повернулся ко мне и спросил: “Ты меня еще любишь?”. Этот мужчина жил с другой женщиной, но по-прежнему терзался, и вот уже девять лет задавал мне один и тот же вопрос. Я удивленно посмотрела на него и честно ответила: “Я не знаю, Виктор. Ты сделал всё возможное, чтобы я тебя забыла. И я забыла. Ты не хотел, чтобы я тебя ждала, и я больше не жду”. Затем он спросил: “А как ты назвала сына?” – “Виктор“. Он изменился в лице и с любопытством спросил: “Скажи честно, это мой сын?” И я опять честно ответила: “Нет, не твой”. И добавила: “Даже если бы он был твой, я бы тебе всё равно об этом не сказала”. Он задумчиво согласился: “Я знаю…”

Он проводил меня до метро, и поцеловал в последний раз. Всё в этот вечер было последним, даже накатившаяся грусть при расставании. Последняя глава нашего романа была, наконец, закрыта – Виктор больше никогда не сделал попытку увидеться со мной. Я сказала правду – я действительно уже больше ничего не ждала. Хотя глубоко в душе во мне еще теплилась слабая надежда, что где-то в мире живет человек, который будет любить меня такой, какая я есть, без критики и осуждения, и который рано или поздно меня найдет. Или я найду его.

Но это будет потом, а пока я ехала домой, мысленно прощаясь со своей любовью и оставляя прошлое позади, и в этом было что-то освобождающее. Дома меня ждал маленький Виктор, которому я нужна была больше всех на свете. Теперь я знала, что я не только маленькая девочка-сирота, которую оставили родители. Мой сын подарил мне новую роль и долгожданное чувство принадлежности – роль Матери, за что я была бесконечно благодарна. И мучительный Голод, который все эти долгие годы был моим полновластным хозяином, временно отступил.

Глава 5. Депрессия

Однажды мне позвонила мамина сестра и сообщила, что маму забрали с работы на Скорой Помощи – у нее пошла горлом кровь. Мы тут же встретились с тётей Леной в больнице, и врачи сообщили, что сделали маме срочную операцию – вырезали желчный пузырь. Пока они больше ничего сказать не могли. Всё случилось так быстро и неожиданно. Мама, правда, жаловалась в последние месяцы на страшную усталость и боли в печени, но её лечащий врач не мог определить причину этой усталости.

Моему сыну было уже три года, и моя мама очень радовалась новой роли бабушки, навещая нас каждый выходной и проводя много времени с внуком. Она, правда, по-прежнему приходила с пустыми руками, что меня немного раздражало, но, несмотря на это, и другие давние обиды, я поощряла мамины визиты – ведь она действительно любила Витю и благодаря ей, у нас осталась большая коллекция его фотографий.

В реанимацию не пускали, и я получила от неё письмо, в котором она сообщала, что теперь, после операции, ей надо поменять режим и начать приспосабливаться к болезни. Мама пролежала там три недели, прежде чем её выписали в обычную палату, и я смогла навестить её после работы. Палата была огромная – в ней находилось еще человек двадцать. Когда я приблизилась к её кровати, моё сердце сжалось от жалости – мама очень похудела за это время и на лице появилась неестественная желтизна, к тому же она беспрерывно отхаркивала сгустки крови в носовой платок. Растерянно оглядываясь вокруг глазами загнанной лани, она сдавленным голосом повторяла: «Таня! Звони тете Лене, бей во все колокола! Пусть она придёт и поговорит с врачами. Я умираю…»

В ужасе отшатнувшись, я бросилась искать врача или медсестру и потребовала перевести маму обратно в реанимацию или немедленно что-нибудь для неё сделать. Но это было выше моих сил – вернуться обратно в палату, и опять посмотреть в ее страдающие глаза. Поэтому я просто медленно пошла к выходу. В тот день мы так и не попрощались, и не сказали друг другу ничего значительного. Тётя Лена пообещала подъехать в больницу на следующий день, и поговорить с врачами.

Утром позвонила Галя, дочка тёти Лены, и сообщила, что мама сегодня умерла. Потом я поехала в больницу, и нянечка рассказала мне о последних минутах маминой жизни. Она проснулась рано утром, проделала утренние процедуры, в последний раз посмотрела на еле пробивающийся за окном рассвет, глубоко вздохнула, и её сердце остановилось. Она умерла 25 декабря, в день католического Рождества, в полном одиночестве. Ей было всего 53 года. Она родила меняв день православного Рождества, а умерла в день католического. Какой знаменательный выбор дат для рождения ребёнка и своей собственной смерти!

Вскрытие показало цирроз печени, и врачи предположили, что, возможно, маме внесли гепатит С во время операции на аппендицит, которую она перенесла год назад. Всю свою жизнь она боялась умереть от рака женских органов, как это случилось с её матерью. У её сестры тоже был обнаружен рак, но после операции она успешно преодолела болезнь. Поэтому в возрасте сорока лет мама отправилась в больницу и попросила врачей вырезать «всё» – пытаясь таким образом избежать наследственного рака. Но смерть настигла её в другой форме – женщина, которая никогда не пила, умерла от цирроза печени, болезни алкоголиков. Как будто она пыталась избежать наказания за один грех, но была наказана за другой…

Какая ирония судьбы! Даже на смертном одре мама думала только о своей плоти, и последними её словами была мольба о помощи спасти эту плоть. Она обращалась ко мне только как к посыльному… Посыльному к той самой сестре, от которой она так изощренно пыталась избавиться много лет назад, попутно разрушив жизни стольких людей! А теперь она ушла, не проронив ни одного слова раскаяния или сожаления. Ни одного слова для меня…

Тётя Лена помогла мне организовать похороны, кремацию и поминки. Из Ленинграда приехали братья Феликс и Владик – попрощаться со своей младшей сестрой. Мы похоронили маму перед самым Новым Годом, в холодный декабрьский день. Помещение для церемонии кремации находилось посередине кладбища, прямо под открытым небом. Падал снег и завывал ветер, прерываемый похоронным маршем, который разрывал души всем присутствующим. По традиции все близкие на прощание поцеловали усопшую в лоб – только я одна стояла у гроба в каком-то странном оцепенении. Передо мной лежала жёлтая, совершенно неузнаваемая женщина, когда-то бывшая моей соседкой, и я не могла себя заставить её поцеловать. Ведь мне никогда не приходилось этого делать при её жизни. Я только вспомнила, что уже давно похоронила свою мать – в тот день, когда я прервала ее любовные утехи и она вышла ко мне обнажённая, недовольно спросив: «Что тебе надо?»