Три ступени вверх - Олег Юрьевич Рой Страница 16

Поэтому принимала Мия его приглашения нечасто. Как правило, все с той же милой дежурной улыбочкой отнекивалась – под благовидным каким-нибудь, разумеется, предлогом.

Петенька принимал отказы так, словно ничего другого и не ожидал.

И продолжал в том же духе.

Эйнштейн – про это рассказывала школьная психологиня Леди Гага – говорил, что повторять одни и те же действия, надеясь получить иной, нежели раньше, результат, и есть настоящее безумие. Но тогда в безумцы можно записать половину человечества, так что Петенька сумасшедшим, разумеется, не был. Ну, тормоз. Ну, со странностями. А у кого их нет?

Летом между первым и вторым курсом Петя осиротел. Родители его (Мия почему-то до этого момента полагала, что Петеньку воспитывает одинокая мама), возвращаясь на своем роскошном «Инфинити» с парголовской дачи, угодили под колеса гигантского большегруза. Водитель, работавший без напарника, от усталости задремал за рулем и выехал на встречку. Водителя посадили, да что толку?

В сентябре Петенька явился на занятия с котом на плечах. Охрана его не пропустила, разумеется. Но Петенька – кто бы мог предполагать такие коммуникативные таланты! – довольно быстро договорился с главной гардеробщицей. Гардероб по теплому времени еще не работал, и могучая Зинаида Ивановна, которой было скучно дома, «присматривала за порядком». Петенька объяснил, что кот не привык оставаться один и теперь орет целыми днями. Звукоизоляция в их доме прекрасная, так что соседи не сердятся, но кота – жалко. Зинаида Ивановна прониклась состраданием – не то к осиротевшему Пете, не то к его коту – и, вздохнув, разрешила оставлять питомца в гардеробе. С суровым требованием приличного поведения, разумеется.

Петенька на всякий случай таскал с собой переноску, но кот изображать узника не желал. Предпочитал восседать на отполированной за десятилетия гардеробной стойке либо возлежать на верхней полке одной из вешалок. И вообще вел себя достойнее английского лорда. Те, как известно, время от времени и напиться могут, и вообще «нашалить» (нашумевшая история с якобы сверхъестественно удачным замужеством звезды подиумов Натальи Водяновой тому пример). Кот же ни, само собой, к пьянству, ни к прочим безобразиям был не склонен. Даже более того.

В первую же неделю, освоившись в гардеробе, кот отправился изучать прилегающие к нему пространства – Зинаида Ивановна ахала «да где же этот паршивец», грозила, «если что», карами небесными и полным изгнанием. Но не успела она еще толком проклясть «пропащего», тот вернулся. С добычей. Положил к ногам оторопевшей женщины здоровенную задушенную крысу, вспрыгнул на стойку и принялся умываться. Ясно, что после этого гардеробщицы на своего постояльца едва ли не молились. Очередная добыча – то пара-тройка мышей, то крыса – обсуждалась ими дня по три. Гардеробщицы во главе с Зинаидой Ивановной просили хоть раз оставить красавца на ночь – чтоб всех серых и усатых переловил, – но Петенька не соглашался: нельзя кота надолго бросать, он от стресса с ума сойдет. Даже в перерывах между парами Петенька спускался в гардероб, сажал питомца на плечи, выносил на крылечко «подышать».

Звали кота незатейливо – Смоки, что, как известно, по-аглицки означает «Дымок» или «Туман». Серо-голубая плюшевая шкура действительно цветом напоминала не то дым, не то туман. Не питерский, мертвенно-сизый, а скорее лондонский, больше коричневатый, чем серый, так что имя было в самый раз.

Устроившись на широком подоконнике крайнего окна, Мия нередко подолгу наблюдала за величественно восседающим на гардеробной стойке Смоки.

Хотя вообще-то кошек не любила. Поначалу, в детстве, была к ним просто равнодушна (ну, забавные, ну, пушистые, но чем они симпатичнее, к примеру, белок?), а после начала натурально их бояться. С тех самых пор, как застала соседского Мурзика на теле отчима. Сперва ее тогда охватил мгновенный обжигающий восторг: сдох все-таки, паразит! Отчим то есть, не Мурзик. Но ослепительный восторг моментально сменился столь же пронзительным разочарованием – когда отчим шевельнулся и открыл глаза.

И после сразу нахлынул страх. Почти первобытный ужас. Словно она точно знала: взвившийся пружиной испуганный Мурзик сейчас вцепится прямо ей в лицо. Перепрыгнет через стоявшего впереди Витька – и вцепится. Когтями и зубами вопьется в лицо и… Ей тогда все придумалось, конечно. Но с тех пор при виде кошек след того ужаса холодной лапой трогал сердце.

Но даже если ты кого-то не любишь или боишься, это не означает, что у них нельзя научиться чему-то полезному. У кошек уж точно можно.

Так что Петенька вспомнился с пользой.

Останавливать можно не только взглядом.

Мия сосредоточилась… Никаких резких движений. Просто думать о разделяющей тебя и этого, за спиной, пропасти. Чтобы мысли пропитали все тело, придавая нужную форму мышцам, связкам… Чтобы даже запах изменился, сигнализируя: пошел прочь, дрянь!

Минуты через полторы до наглого типа все-таки дошло, он хмыкнул что-то невразумительное и удалился. Вот было бы здорово, если бы он оказался из другого вагона. И ведь это очень даже могло быть! На перроне, предъявляя пожилой равнодушной проводнице билет, Мия этого тощего, с тоннелями и мерзким голосом, не видела.

В поезд она садилась в Турку.

Нет, не из финансовых соображений, денег она набрала бы. Но время, время! От Стокгольма до Питера – слишком долго для первого раза. Утомительно. За это время первая эйфория успеет смениться рациональностью, а ей нужно было поставить точку именно на взлете эмоций. И не точку, разумеется, – многоточие.

Это путешествие являлось лишь первым этапом. Даже не закладкой фундамента будущего «дворца», а скорее выбором участка, где этот дворец вырастет. Или не дворец? Да, пожалуй. Не дворец – цветущее апельсиновое дерево. Оно непременно вырастет – Мия уж постарается, будет его и поливать, и пропалывать, и укутывать от холодных ветров. (Что там еще полагается делать с апельсиновыми деревьями? Впрочем, неважно, любая метафора неточна.) Оно непременно вырастет. Главное – правильно выбрать время и место.

Выбрать, да.

Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять: она – не из тех, кого выбирают, она из тех, кто сам имеет право выбирать. Смотреть с нарочитым равнодушием на «прилавок» с выставленным «товаром», одним движением брови обозначив выбор: да, вот ты, можешь приблизиться…

Она выбрала.

В темном стекле вагонного окна сияло лицо сказочной красавицы. Ее, Миино, лицо! Высокие резкие скулы, широко расставленные глаза, то горящие темной медью осенней листвы, то наливающиеся прозрачной зеленью весенней, детский капризный рот, узкий подбородок…

В гламурных журнальчиках то и дело писали, что такой подбородок нынче в большой моде, и «звездочки» разного пошиба платят немалые деньги пластическим хирургам, дабы те сотворили им то, на что поскупилась природа: хрупкость, свежесть, изящество. Да можно