Уходящее время - Владимир Алексеевич Колганов Страница 22

Ну а сейчас я остановился в нерешительности. Затем всё же подошёл к ней и спросил, не нужна ли моя помощь:

– Y a-t-il quelque chose que je puisse vous aider?

К моему удивлению, она ответила на чистом русском языке, без малейшего акцента:

– Сигарету дайте.

– «Жетан» сойдёт? Только они очень крепкие.

– Так даже лучше.

– Ну, смотрите…

Сказал это с сомнением в голосе. Так врач не решается что-то запретить безнадёжно больному пациенту. Что теперь сделаешь, если уже всё равно.

Незнакомка закурила сигарету, изящно выгнув длинные пальцы, и глубоко затянулась. Я даже испугался, мне показалось, что это я сам по неосторожности вдохнул в лёгкие табачный дым. Сейчас у неё закружится голова, чего доброго, упадёт в обморок. Но обошлось. Видимо, обстоятельства были таковы, что… Вот и тому, что в Париже встретила русского, она ничуть не удивилась.

– А выпить не найдётся?

Надо признать, для здешних мест редкая у этой дамы непосредственность. С таким нахальством я встретился впервые. Выставить на бутылку «шардоне» или коньяка первого же встречного мужика, это, скажу я вам… Это, знаете ли, поступок!

– Вот даже как! – эти слова я произнёс даже с некоторым восхищением, к которому, что вполне естественно, примешивалась изрядная доля озабоченности.

– Что вас удивляет? – парировала незнакомка.

– Да нет… Хотел бы предложить вам скотч со льдом, но…

Я развёл руками и улыбнулся, словно бы оправдываясь. А про себя подумал: «Ну вот опять!» С сигаретами вроде бы разобрались, а с выпивкой оказывается всё куда сложнее. Конечно, я не ходячий магазин, но стоило бы в будущем быть чуть предусмотрительнее. То есть совсем не помешала бы фляжка с коньяком.

– Мне лучше безо льда, – всё так же мрачно уточнила леди свой заказ по поводу бокала виски.

В том, что он я имею дело с дамой из каких-то недоступных для меня кругов, я уже не сомневался. Но вот причина её появления здесь по-прежнему оставалась неизвестной. Где это видано, чтобы леди бродила по ночам, да ещё в полном одиночестве?

– Что это на вас накатило? – последовал вполне резонный вопрос.

– Да вроде бы всё хорошо… Только чего-то не хватает, – леди глубоко затянулась. – А потому что жизнь не удалась. Теперь вот совсем одна…

Ну что тут скажешь? Это уже за гранью безысходности. Надо бы как-то успокоить.

– Не всё так скверно. Остались, наверное, подруги, родственники, – меня так и подмывало добавить что-то о любовниках, личной парикмахерше и массажистках. Но, согласитесь, это было бы чересчур: – У вас дети есть?

– И что я им скажу? – последовал вопрос.

Пожалуй, это тот самый случай, когда невозможно разобраться без рюмки коньяка.

– Так всё же, как насчёт того, чтобы нам выпить? Тут, рядом ресторанчик есть…

– Не могу видеть никого!

– Так мне уйти?

Был ли я искренним в своём ответе, этого и сам не понял. Во всяком случае, после джем-сейшн в «Бильбоке» желание обойтись без пустопорожних разговоров и поскорее лечь в койку – конечно, одному! – было бы вполне логичным и не требовало оправданий.

– Да вы не в счёт.

– И на том спасибо, – это было странно, но я вдруг испытал приятное чувство облегчения от того, что меня воспринимают как некий бестелесный дух. – Тогда, может быть, зайдём ко мне? Здесь рядом, я живу в гостинице… Угощу вас хорошим коньяком. Нельзя же вот так сидеть на скамейке до утра.

– Ладно уж, ведите.

Чего было больше в этих её словах – надежды, безразличия или обречённости, я так и не понял. Впрочем, не всё сразу…

Пока поднимались в лифте на седьмой этаж, оба молчали. Я – оттого, что просто не представлял, что бы ещё такое ей сказать. Видимо, выговорился за день. Она… А кто их, этих женщин, знает? Кстати, только теперь я разглядел, что уже не молода – лет сорок или сорок пять. Хотя при надлежащем уходе вполне можно выглядеть и на двадцать пять, особенно, если смотреть на неё издалека или ночью в парке.

Пока я пытался навести сколько-нибудь приемлемый порядок в номере, леди успела рассмотреть лежащие на столе рукописи и книги. Я так и оставил их лежать после недавней встречи с продюсером и режиссёром – кое-что в диалогах им не нравилось, пришлось подправить.

– Так вы писатель?

– В данном случае только сценарист… Снимаем фильм по моему роману.

– Наверное, интересно?

Я усмехнулся.

– Да, если прилично платят.

Вот так всегда, любой разговор непременно сводится к деньгам. Ну никуда от этого не деться!

– А сейчас что-то пишете? – леди продолжала перелистывать книги.

– Как вам сказать… В общем-то сейчас не того. Очень трудно угодить всем, я имею в виду и режиссёра, и актёров.

– Я вижу, и у вас проблемы.

Пожалуй, в этих словах было слишком много равнодушия. Где уж ей понять!

– Да нет. Всё, в общем-то, путём.

– А вот это замечательно! – незнакомка держала в руках одну из моих книг. – Я её читала.

Книга мне и самому нравилась, поэтому и взял с собой, надеясь заинтересовать местного издателя. Однако не самое подходящее время, чтобы содержание моего романа обсуждать.

– Так что будем пить? Шампанское? Водку? Может, виски?

– Шикарный выбор! Мне кажется, вы говорили что-то про коньяк? – заявила леди с прежним равнодушием.

– Да-да, конечно, – ну что ж, коньяк так коньяк. Я достал из бара бутылку коньяка, рюмки, шоколадные конфеты. – Прошу простить, вот только лимона нет.

– Не важно…

Я налил в рюмки коньяк. Выпили не чокаясь, как на поминках.

– Кстати, позвольте представиться, Влад.

– Вероника, – после некоторого раздумья призналась гостья.

Хорошо, если так. Имя, и в самом деле, привлекательное. Мягкое, как атласный шёлк, и словно бы шепчущее что-то. Надо полагать, что-то приятное. Вот так южный ветер нежно шелестит в ветвях.

Стоило мне подумать об этих ветвях, как тут же представил себе одинокую женщину, сидящую на скамейке. И то ужасное признание… Трудно представить, что бы вот так, первому встречному открывали свою душу. Впрочем, до откровений дело ещё не дошло.

– Слушайте, Вероника! Если честно, до сих пор в это не могу поверить. Неужели в вашей жизни всё так плохо?

Молчит. Выпили ещё по рюмке коньяка, и тут её словно прорвало – так бывает, если долго сдерживаешься, изводя себя, выматывая душу. И вот оказывается, что уже невмоготу.