Людмила Бояджиева - Умереть, чтобы жить Страница 22

— Это «техно». Вил пишет под неё фантазии на темы Босха… Послышался голос Карлоса. — А нам, пожалуй, лучше послушать это, правда? Медленно зазвучал барабанчик равелевского «Болеро».

Он появился с подносом и поставил его на столик за спиной Ани.

— Погоди, не смотри, следи только за моими руками. Раз! — Чиркнула спичка, в печке вспыхнул огонь. — Не буду закрывать дверцу, люблю смотреть, как танцует пламя… Два! — погас ряд ярких лампочек, освещавших центр мастерской. — Три!

Карлос сдернул лиловую косынку — на чеканном круглом подносе оказалась бутылка вермута, два бокала и апельсин.

— Еще есть сыр и коробка шпрот. Но к лиловому они не идут. Скажешь, когда захочешь.

— А что я ещё должна сказать?

Он сел на ковер у её ног. Достав перочинный нож, вонзил его в апельсин.

— Скажи, что волновалась, пока я был в парикмахерской. А я скажу, что сделал это ради тебя. — Тогда ты скажешь, что догадалась, и поэтому назвала меня Карлосом… А я признаюсь, что… Тсс… Молчок. — Палец прижался к её губам. — Выпьем за диалог без слов.

Они чокнулись со звоном, не глядя друг на друга, выпили. Он чего-то боялся, этот Карлос. Аня чувствовала, как излишне бойко звучит его голос.

— Ты хочешь забыть Ларсена? — Догадалась она и положила ладонь на его жесткие, кудрявые волосы.

— Очень хочу. — Он прижался щекой к её коленям. — Помоги мне — ты мне так нужна…

И тут лавина сорвалась с места — торопливые руки, снимающие одежду, горькие от вермута губы, апельсиновый дух, жар из открытой печи — все вплелось в ускоряющийся ритм болеро. Дрожащий отсвет пламени ласкал два тела, слившиеся в любовном танце.

«Может, ради этого и в самом деле стоит жить?» — промелькнуло в сознании Ани, не испытывавшей до сих пор ничего подобного. — «Это и есть близость. Блаженство. Страсть… Это значит — быть женщиной…»

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я — твоя женщина.

Карлос замер, вздохнул, закинул словно в мольбе голову и вдруг разомкнул объятия. Он лежал рядом с ней на ковре, глядя в огонь широко раскрытыми, ничего не выражающими глазами.

— Что-то случилось? Что? — Она прижалась к его груди, накрыв плащом длинных волос, золотисто-медных в отсвете пламени.

— Полежи спокойно, детка… Давай, не будем торопиться. Я так долго ждал этого. Семь лет… Оказывается, это много.

— Хочешь сказать, слишком много? У тебя есть другая?

— Тсс! — Карлос закрыл нежным поцелуем её губы. — Помолчим… Только не плачь. Мы устали — скоро утро. Там, в маленькой комнате, есть чудесный скрипучий диван. Поспи… А мне… мне надо порисовать…

Аня не могла уснуть — в мастерской горел свет и приглушенно звучала музыка — тот самый «тяжелый рок», которым когда-то увлекался Карлос. В узкой комнате с полукруглым окном у самого потолка было тепло. Очевидно, где-то рядом проходили трубы отопления. Громко тикали невидимые часы.

«Сумасшедший, таинственный Карлос… Что с тобой, что? Наркотики, нервы, пресыщенность любовными играми?» — спрашивала себя Аня. — Дура, неопытная дура! Он в прекрасной физической форме, просто ему нужна не ты. Не ты! Какая-то роковая стерва заморочила ему голову и заставляет мучиться, ревновать. Он схватился за тебя, как за спасательный круг. Он так надеялся, что ты сумеешь заставить его забыть обо всем… Эх… Алина бы сумела, подумала почему-то Аня, жалея сейчас о том, что не получила достаточного сексуального опыта. — Начала бы обучение с пятнадцати лет, вместо того, чтобы читать до утра Тургенева и Ахматову. А теперь мужчина, которого ты любишь, рисует портрет своей возлюбленной, утоляя страсть… — Аня хотела встать и посмотреть, чье лицо появилось под рукой Карлоса. Но, наконец, уснула.

— Карменсита… Нежная моя… Не открывай глаз — нюхай… — Аня почувствовала запах скошенного газона, — ей снилось лето в Ильинском, с васильками и колокольчиками в пучках срезанной травы. Она нехотя открыла глаза. — Огурец! И ананас? Откуда? — У её подушки стояло блюдо с вкуснейшими вещами, а рядом сидел Карлос, проводя под носом ломтиком ананаса.

— Посмотрела? Ничего не получишь в постели. Здесь темно и душно. Завтрак накрыт в банкетном зале, синьора.

…Круглый стол, стоящий у стеклянной стены, покрывала клетчатая скатерть. На ней разместилась целая живописная композиция: кофейник и блюдо с бутербродами, наполненная фруктами мельхиоровая ваза, прозрачные золотистые чашки. От заснеженных крыш в комнате разливался яркий праздничный свет.

— Как здорово! Словно в каком-то альпийском домике посреди снеговых вершин. Реклама австрийского масла. Не хватает кучи детишек и большого лохматого пса. — Аня села к столу, Карлос занял место напротив.

— Да, большого и лохматого. С рыжей умной мордой. Детишки… А за окном пусть лучше разливают медовый аромат цветущие сады Андалузии… Как часто я видел это во сне.

— У тебя все будет. Все, что задумаешь. Ты настойчив, изобретателен и невероятно заботлив. — Аня взяла бутерброд. — Королевский завтрак.

— Пожалуй, это все же обед. Ты проснулась в полвторого. Но сегодня так положено. Какое нынче число, ну?

— Тридцать первое?! Господи… мама волнуется.

— Звони. Телефон на диване. Скажи, что все заметили, какой клевый у тебя свитер. И ещё попроси сделать борщ.

— Борщ? В Новый год… — удивилась Аня.

— Не поверишь, — давно мечтаю о горячем борще. А все остальное мы привезем с собой.

Покидая мастерскую, Аня ненароком взглянула на мольберт с рисунком Карлоса. Он трудился долго, ломая угольки и пастель. Но потом замазал все широкой кистью, обмокнутой в красную тушь, торопливо и нервно. Среди алых потеков осталось жить смуглое колено и часть бедра, переходящего в нагую ягодицу.

Верочка раскраснелась, стоя у плиты. Она, конечно, запаслась вкусненьким для праздничного стола, но и не воображала, что получится такой Новый год! Бог мой! Нютка с высоким парнем стояли на лестничной площадке, загруженные до ушей — пакеты, коробки, елка! Настоящая, вместо старой пластиковой, «выраставшей» последние годы на телевизоре. Аня — сияющая, румяная, словно Снегурочка. А её кавалер — настоящий красавец, как из мексиканского телесериала. Жаль, соседи не видели. И ещё красную приплюснутую машину, оставленную во дворе.

— Мам, ты что, Карлоса не узнала?

— Это из Ильинского, что ли?! Ой, а я думала, в кино его видела, в мексиканском. Помню, а как же! Он ещё на гитаре играл…

— Правильно. Но теперь — танцует. Вместе со мной. — Аня чмокнула мать. — Тебе он понравится.

Верочке, действительно, было приятно смотреть на молодых. Аня рассказывала своему парню о каждой елочной игрушке, которую помнила с детства. Он помогал резать и смешивать салаты, пока Аня переодевалась. А появилась она в том самом синем бархатном платье, что надевала единственный раз на свадьбу Алины, а потом почему-то забросила, считая невезучим. Карлос остолбенел и умолял надевать это платье каждый раз в канун Нового года, значит, предполагает долго не расставаться. А что, не так уж плохо. Верочка звонко чокалась шампанским, изо всех сил желала молодым счастья в новом году и молила в душе всех святых сохранить их любовь… А когда закончился «Голубой огонек», деликатно удалилась в свою комнату, оставив на диване стопку нового красивого белья, сшитого собственноручно из штапельной шотландки.