Людмила Бояджиева - Уроки любви Страница 26

— Фи! Вот уж смех — меня пугали: сажали на цепи в подвал, заставляли отдаваться вонючим уродам, дебилам, атлетам, изображавшим из себя озверелых садистов… Даже пускали кровь… Они считали, что унижая меня, запугивая — уничтожают некие моральные табу и раскрепощают либидо!

— А разве это не так? Я хорошо знаю многих беснующихся в оргиях Братства «сестриц» — в Париже они известны как ханжи или добродетельные матери семейств.

— В обществе они изображают холодных, надменных дам, а в Братстве предстают в своей истинной сути — жадными самками, сдвинутыми на крутом сексе.

— Кем же оказалась моя загадочная Эжени?

— Самой собой, Шарль. Самой собой. Только они помогли мне узнать это. — Эжени задумчиво смотрела немигающими глазами на поднимающееся над полями солнце. — Наверно, когда-то, в какой-то другой жизни я родилась в племени — диком, варварском, страшном… Я принадлежала всем самцам. И царила над всеми. Это давало мне силу… Маскарадным «братьям» удалось пробудить в моем теле память о свободных совокуплениях, ритуальных слияниях — на теплой земле, в голубом свете луны, с воплями, стонами, криками тех, кто был заколот соперниками… Я знаю вкус горячей крови, знаю наслаждение безграничного подчинения и сладость власти — власти последней, — дарующей жизнь или отнимающей…

— Я, кажется, понимаю: тот первый парень, в которого ты была влюблена, и который предал тебя, — он нанес куда более серьезную рану, чем кажется. Ты отреклась от любви и упорно убеждаешь себя, что мужчину и женщину может связывать только физическая близость. Тебе ненавистно само воспоминание о человеке, сумевшем разбить твое сердце.

— Ничуть нет… Его образ частенько преследовал меня в Братстве. Отдаваясь другим, я воображала, что принадлежу Алексею или, напротив, — что он смотрит на нас, похотливых животных, и сходит с ума от отвращения и ревности… Я научилась наслаждаться любовью и местью одновременно. — Голос Эжени звучал сурово, — она не хвасталась, она безжалостно препарировала свои чувства, находя в их хитросплетении лишь изувеченные обидой обломки былых надежд и мечтаний.

Угрызения совести вдруг омрачили настроение Шарля — ему показалось, что он проделал над Эжени недозволительный эксперимент — разжег ее физиологические инстинкты вместо того, чтобы отогреть ожесточенное сердце любовью и нежностью.

— Эжени, детка, — Шарль погладил ее обнаженное колено. — Ты думаешь, я поступил жестоко, отдав тебя на растерзание этим орангутангам… Но так было необходимо, бесценная моя…

Эжени поймала его руку и, оголив живот, положила ее между ног.

— Сейчас мы приедем и я буду долго-долго доказывать тебе, что ты оказался прав.

— Увы. Крепко взявшись за руль, Шарль прибавил скорость — впереди, в утренней дымке над перелесками и полями виднелись крыши Парижа. — Увы, девочка. Завтра ты уезжаешь в Испанию. У меня все подготовлено для твоей миссии. Не скрою, предстоит серьезная и опасная работа. Надо еще раз хорошенько продумать.

— А Орловский? Там будет Альберт?

— Надеюсь, он примчится вскоре, как только узнает, что некая русская женщина — доверенное лицо Анастасии Барковской, стала агентом германской разведки. Согласись, ему придется здорово попотеть от страха.

Глава 14

Двор испанского короля Альфонсо XIII проводил жаркие майские дни на фешенебельном курорте Сан-Себастьян.

Побережье Бискайского залива, благоухающее щедрым цветением словно гигантская цветочная корзина привлекало счастливчиков, сочетающих завидные финансовые возможности с наличием свободного времени и пристрастием к светскому общению. В это время года здесь собирались отдохнуть, поправить здоровье и настроение самые густые «сливки» европейского общества. Уже вернулись после зимнего перерыва в свои белоснежные виллы истосковавшиеся по теплой морской волне владельцы, в отелях высокого класса, выстроившихся вдоль набережной рябило глаза от занявших шикарные апартаменты знаменитостей и даже самые дешевые гостиницы и пансионы могли продаваться наплыву солидных гостей. По вечерам н ярко освещенной огнями набережной гремели оркестры бесчисленных ресторанов, из-за цветущих изгородей разносились в морском воздухе заманчивые запахи пряной испанской кухни, а в дансингах, осененных, словно куполами, кронами высоких пальм расфранченные пары танцевали бурно вошедшее в моду танго. Андалузское, креольское и даже аргентинское танго исполнялось на эстраде и в аристократических салонах.

Все цвело, сверкало и наслаждалось жизнью. Потерявшие счет поцелуям новобрачные, почтенные супруги, окруженные выводком отпрысков, гувернанток и нянек, томные, яркоглазые жиголо, нарядные одинокие дамы, с загадочной улыбкой Джоконды, уличные торговки, расхаживающие между столиков с корзинами свежесрезанных роз, неутомимые смуглые гарсоны, влюбленные, воришки, почтальоны, разъезжающие по крутым улочкам на блестящих никелем велосипедах, завсегдатаи казино, сумрачные любители бильярда и даже тощий господин в пенсне, кидающий с мола в морскую волну палку своему резвому фокстерьеру — были довольны этой весной — весной 1914 года…

…— Я в этих краях впервые. Благодарю вас, сеньор Жордес, дом и впрямь прелестный. — Прибывшая из России дама, быстро обойдя комнаты двухэтажного особняка, вышла на балкон. Прямо внизу, за шелковистым газоном, усеянным водяными брызгами, розовели кусты цветущих рододендронов, и разбегались в разные стороны аллеи парка. Зеленые заросли, среди которых виднелись крыши богатых вилл, спускались вниз к самому берегу, изрезанному живописными бухточками.

— У вас весьма солидные соседи, сеньорита, а вон за тем изгибом берега виднеется край высокой стены с башенкой. Нет, это не крепость — резиденция нашего короля, который находится как раз здесь со всей своей свитой… Я учитывал разные обстоятельства, подбирая для вас дом, сеньорита. Тем более, что речь шла о долгосрочной аренде.

— Надеюсь, вас устроили комиссионные? Место выбрано со вкусом, я очень довольна.

Агент по недвижимости учтиво раскланялся. Клиентка из России оказалась совсем не капризной, как он предполагал по предварительным переговорам с ее секретарем.

Ромуальдос ожидал увидеть солидную даму с жемчугами до массивной талии, лорнеткой на шелковом шнурке и мопсом в полных, унизанных кольцами руках. Однажды подобная особа устроила ему сущий ад, перебирая предлагаемые апартаменты с дотошностью крестьянина, покупающего корову.

Эта же — юная, молчаливая и, по всей видимости, чертовски расточительная, не торговалась и не спорила по мелочам. Она даже не стала экзаменовать прислугу, а лишь велела перенести багаж в ее комнаты.