Виктория Холт - Властелин замка Страница 48

— Вы говорите так, словно до сих пор вне себя от возмущения, — с удивлением сказала я.

— О нет. Ведь потом была Революция. Тогда Бастиды и взяли реванш.

Это прозвучало несерьезно, потому что он сразу же рассмеялся.

Внезапно погода переменилась, виноградникам уже не грозила такая опасность, хотя, по словам Жан-Пьера, весенние заморозки более опасны для винограда, потому что подступают неожиданно.

Те дни были как-то особенно спокойны. Я живо помню наши маленькие радости. Мы с Женевьевой часто бывали вместе; наша дружба медленно, но неуклонно крепла. Я не предпринимала попыток ускорить это, потому что хотя я и становилась ближе к ней, были моменты, когда она казалась мне совершенной незнакомкой. Она была права, говоря, что в ней два «я». Иногда я замечала коварное выражение в ее глазах, в других случаях она была наивной и ласковой.

Граф не выходил у меня из головы, и когда он опять уехал, я в своем воображении принялась рисовать образ, как подсказывал мне разум, вовсе не соответствующий действительности. Я вспомнила, как он был терпелив, дав мне возможность продемонстрировать свои способности, как щедр, признав неправоту своих сомнений во мне, и признанием был роскошный подарок — миниатюра. Потом он вложил подарки в башмаки, продемонстрировав желание доставить радость дочери. Мне казалось, он был рад, что я получила изумрудную брошь. Почему? Видимо, потому, что хотел подарить мне что-то ценное, что-то на черный день в будущем?

При мысли о будущем меня бросало в дрожь. Я не могла оставаться в замке до бесконечности. Я восстановила несколько картин из галереи — именно те, ради которых меня и наняли. Работа не будет продолжаться вечно. И все-таки за все то время, что я прожила в этом сказочном мире, в моем сознании закрепилось убеждение, что моя жизнь связана с замком на долгое-долгое время.

Некоторые люди воспринимают мир таким, каким они хотели бы его видеть. Я никогда не относилась к этой категории… до сегодняшнего дня; всегда предпочитала смотреть правде в лицо и гордиться своим здравым смыслом. С тех пор, как я приехала сюда, я очень изменилась, но как ни странно, мне не хотелось разбираться в причинах этой перемены.

Пришло время ежегодного карнавала Марди Гра[1], и Женевьева волновалась так же, как Ив и Марго — они показали ей, как делать бумажные цветы и маски; я сочла, участие в этом празднике пойдет ей на пользу, поэтому мы поехали в городок в одном из экипажей Бастидов, и, скрыв лица за причудливыми масками, осыпали друг друга цветами.

Когда состоялась шуточная церемония повешения чучела Короля карнавала, мы были на площади и весело танцевали в толпе горожан.

Вернувшись в замок, Женевьева все еще находилась в состоянии радостного возбуждения.

— Я много слышала о Марди Гра, — говорила она, — но не знала, что это так весело.

— Надеюсь, — сказала я, — ваш отец не станет против этого возражать.

— Мы об этом никогда не узнаем, — хитро ответила она, — потому что мы ему не расскажем, правда, мисс?

— Если он спросит, мы обязательно должны рассказать ему, — возразила я.

— Он не спросит. Мы ему неинтересны.

Была ли в этом высказывании некоторая обида? Возможно, но ее уже меньше задевало его пренебрежение, чем это было раньше. И Нуну не возражала, коль скоро Женевьева была со мной. Ее доверие было мне лестно.

С нами в городок ездил и Жан-Пьер. Это он предложил такую увеселительную поездку, и Женевьеве было приятно его общество. Я уверяла себя, что для Женевьевы не будет никакого вреда от общения с Бастидами.

В первую неделю великого поста в замок вернулись граф и Филипп. По замку и городку моментально поползли слухи: Филипп был помолвлен. Он собирался жениться на мадемуазель де ла Монелль.

Граф навестил меня в галерее в самый разгар работы. Было прекрасное солнечное утро, дни теперь становились длиннее, и я больше времени проводила в галерее. Яркие солнечные лучи весьма выигрышно высвечивали плоды моей работы, и граф с удовольствием осматривал картины.

— Отлично, мадемуазель Лоусон, — проговорю! он; он смотрел на меня, на лице его было выражение, которое я никак не могла разгадать.

— Чем вы занимаетесь сейчас? — спросил он.

Я объяснила ему, что картина, над которой работала, ранее была сильно повреждена — отвалились куски краски. Я заполняла эти места гипсовой шпатлевкой затем, чтобы в дальнейшем восстановить слой краски.

— Вы художник, мадемуазель Лоусон.

— Как вы однажды заметили… несостоявшийся художник.

— И вы простили, хотя и не забыли это не слишком любезное замечание.

— Правда не нуждается в прощении.

— Вы необыкновенно умны. И нужны нам не меньше, чем нашим картинам.

Он шагнул ко мне, глядя мне прямо в лицо. Не восхищение ли было в его взгляде? Я прекрасно знала, как я выглядела. Меня никогда не украшал этот коричневый халат; волосы выскальзывали из-под шапки, я этого обычно не замечала, пока в том не возникало необходимости, — руки были измазаны краской. Вряд ли моя наружность могла заинтересовать его.

Так, конечно, ведут себя ветреные мужчины по отношению ко всем женщинам. Эта мысль в момент испортила мне удовольствие, и я постаралась отбросить ее.

— Не следует опасаться. — Краска, которой я пользуюсь, легко растворяется на тот случай, если ее потребуется снять. А грунт сделан из синтетической смолы.

— Я и не знал, — ответил он.

— Видите ли, когда эти картины писались, художники сами делали краски. Только они одни знали их секрет… и каждый художник делал их по-своему. Вот почему картины старых мастеров уникальны. Очень трудно делать с них копии.

Он склонил голову.

— Восстановление красок — очень тонкая работа, — продолжала я, — Естественно, реставратор не должен добавлять что-либо от себя к оригиналу.

Видимо, он понимал, что за разговором я старалась скрыть свое смущение и это его забавляло. Он неожиданно сказал:

— Я понимаю, что это было бы катастрофой. Это все равно как пытаться сделать человека таким, каким он, по-вашему, должен быть. Вместо того, чтобы помочь проявиться хорошему в нем… заглушить зло…

— Я думала только о живописи. Это единственный предмет, о котором я могу рассуждать со знанием дела.

— И воодушевление, с каким вы говорите о ней, подтверждает вашу компетентность. Скажите, каковы успехи моей дочери в английском?

— Отличные.

— И вам не трудно совмещать работу над картинами с этим менее приятным занятием?

Я улыбнулась.

— Оба эти занятия доставляют мне удовольствие.

— Я рад, что мы можем угодить вам. Я полагал, что вам скучно здесь, в провинции.