Хорошие девочки попадают в Ад - Марина Эльденберт Страница 2

когда-то. К сожалению, с ней я разорвала все отношения, и мне очень хочется сказать «из-за Роба», но чем я тогда буду отличаться от него? Из-за себя. Из-за того, что была полной дурой, из-за того, что доверилась тому, кому доверять не следует. Я чувствовала себя отвратительно в последний год: каждый раз, когда заходила на ее странички в социальных сетях и видела ее жизнь. Я ей завидовала. Я ее ненавидела, я хотела, чтобы у меня было так же… Я надеялась, что у меня будет так же. Но становилось только хуже.

У меня до сих пор был ее номер, кто бы знал, как это было страшно — писать ей и просить о встрече. А как будет страшно просить у нее денег… тем более, что я не представляю, когда смогу их вернуть. У меня ни опыта работы, ни представлений о том, чего я на самом деле хочу. Хобби Роб тоже не одобрял, он считал, что мне вполне хватает того, что есть между нами. Вот выбор новых наручников он одобрял. Или нового ошейника. Никогда не забывал говорить о том, как в Москве все дорого, и на какие жертвы он идет ради меня. Мы переехали в обычную «свечку» на Белорусской два с половиной года назад, поэтому сейчас, когда он открыл рот, я предупредила:

— Не ори. Соседи нажалуются.

Под нами жила бабуля, которая неоднократно стучала на нас арендодательнице. Когда мы немного «увлекались». Наверху — семейные с тремя детьми, которые регулярно стучали по голове уже нам, в смысле, у них было три сына, пяти, семи и девяти лет, поэтому в любое время дня и ночи мы слышали топот, драки, плач, ругань, что-то громко падающее на пол или ударяющееся о стену и прочие составляющие простого семейного счастья. К счастью, квартира сбоку давно стояла закрытая, и в ней никто не жил.

— Ты… — начал было Роб. — Ты-ы-ы…

Но договорить не успел: в дверь позвонили. Он сверкнул на меня глазами и пошел открывать, а спустя полминуты ввалился обратно в комнату. Держась за ребра, с выпученными теперь уже от боли глазами, хватая ртом воздух. Следом за ним вошли трое, все как на подбор. Бритоголовые, крепкие, в коже. Прямо экскурс в прошлое моих родителей или «Слово пацана».

— Деньги до конца года отдашь, ушлепок, — сказал один из мужиков, очевидно, главный. — Или тебе пиздец.

Выдержал драматическую паузу и посмотрел на меня:

— А ты поедешь с нами. Прямо сейчас. По-хорошему или по-плохому.

В моей жизни случалось всякое. Отец тоже не ягненком был, и ему приходилось решать разные вопросы с разными людьми, но прямо сейчас я поняла, что это пиздец. Потому что Роб скукожился и отполз в сторону, явно не собираясь меня защищать и вообще как-то возражать бритоголовым.

— Мы можем решить это иначе, — сказала я. — Я сейчас позвоню отцу…

— Ебал я твоего отца, детка, — осклабился главный. — И тебя тоже выебу, если прямо сейчас не закроешь хлебальник и не пойдешь за мной.

Он — шестерка, при всей его браваде. С ним говорить бесполезно. И в том, что он свою угрозу может исполнить, я тоже не сомневалась. Удивительно, но при всей патовости ситуации мои мысли выстроились в логическую цепочку похлеще логарифмических уравнений. Я могу заорать, добьюсь того, что меня вырубят, могу попытаться сбежать — еще смешнее, из квартиры мне не выскользнуть. Могу попытаться сделать и первое и второе, когда мы будем идти к машине, но здесь итог будет плюс-минус таким же, если не хуже. Мы хоть и живем в двадцати минутах ходьбы от станции метро Белорусская, полицию здесь днем с огнем не сыщешь. Коренные обитатели этих дворов — пенсионеры, мамочки с колясками и редкие прохожие, которые свернули не туда или решили довериться навигатору и срезать угол.

Нет, это не вариант. Надо ехать и говорить с тем, у кого мозги еще не отбиты.

— Хорошо, я поеду, — говорю я.

— У твоей девки и то мозгов больше, чем у тебя, — хмыкает главный, неприязненно глядя на Роба. Сплевывает прямо на ковер, а потом издевательски отступает, пропуская меня вперед.

— Мне надо переодеться.

— Ага, щас.

В итоге я как была, в простой домашней пижамке выхожу в коридор, накидываю длинный пуховик с капюшоном и вбиваю ноги в ботинки. Они тоже простенькие, с маркетплейса, я так никогда не одевалась, как в последние три года. Но не рвутся — и это главное. По крайней мере, для московской зимы подходят.

— Мобилу дай.

Не дожидаясь моего согласия, он выдергивает смартфон у меня из рук, бросает на пол и со всей дури наступает на него своим военным башмаком. Я морщусь, но ничего больше не говорю, иду к лифту, в который мы втискиваемся вчетвером. Раньше здесь были старые лифты, но пару лет назад, как раз почти сразу после нашего переезда их отремонтировали. Я смотрю в зеркало и отмечаю, как дико смотрятся три бугая с минимальной печатью интеллекта на грубых лицах и хрупкая, миниатюрная блондинка с каре. Почему-то в эту минуту мне кажется, что все это происходит не со мной, поэтому я почти смотрю фильм. В отражении. Который быстро заканчивается.

Пасть лифта выплевывает нас в затоптанный предбанник, знакомо пищит домофон на двери. Бритоголовый заталкивает меня в машину без малейшей учтивости, его коллеги садятся справа и слева.

— Дебил, — говорит он, и это вообще непонятно к кому относится.

То ли к Робу, то ли к парню, чуть не попавшему под колеса, когда мы выезжаем из двора. В машине тепло, воняет сигаретами, но не теми, от которых хочется выплюнуть легкие, чтобы это расчувствовать. Нет, здесь курят что-то подороже, тем не менее этот сладковатый, не менее химозный аромат, уже впитался в кожу сидений.

— Таха звонил сегодня, — неожиданно произносит главный. — Вы прикиньте? Совсем охерел…

Мне стоит немалых усилий «выключиться» из их разговора, потому что вникать в него совершенно не хочется. Мне надо основательно подумать: от того, что я скажу, зависит моя жизнь. По большому счету, единственный мой козырь — мой отец. Я бы ни за что к нему не обратилась, но в таких ситуациях выбирать не приходится. Хотя, конечно, Москва и регионы — это полюса. Если в своем родном городе я могла назвать имя своего отца, Леонид Савицкий,