Аркадий Крупняков - Вольные города Страница 24

Ночная Кафа насторожена. Темно, тихо. Ватажник Назарка несет дозор на крепостной стене. Жутко   и                                                                  жалобно ухает   где-то

сова, нет-нет да и просвистит пущенная неизвестным злодеем        стре­

ла. Назарка крестится и шепчет:

—     Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, спаси и помилуя МЯІ

Вдруг внизу атаманов голос:

—     Кто на стене?

—     Это я, Назарка. И не страшно, атаман, по городу в ночи бродить?

—     А тебе на стене не страшно?

—     А что ж делать?

Рядом с Соколом Назарка видит Ивашку. Назарка рад людям. Спустился со стены, подошел к Соколу.

—     Как, Назарка, живешь?

—     Жирных вроде бы одолели, атаман, только свободы для простого люда нет. Вот хожу я по стене и думаю: сколь здесь ни жить, все самих себя сторожить. А мне бы в поле выйти, землю пахать, хлеб растить. Если честно сказать — не любо мне здесь. Как и прежде, на Дон тянет.

—     Стало быть, воля здешняя тебе не по нутру? — спросил Ивашка.

—     Какая тут воля! Погубим мы себя здесь.

—     Иди, Назарка, на свое место и не беспокойся, не погубим. На Дон уйдем в сохранности. Спокоен будь.

Осмотрев посты и дозоры, Василько и Ивашка пошли в дом к Чуриловым. Несмотря на поздний час, Никита и сын не спали. С ними вместе сидел священник церкви Благовещенья отец Ро­

дион. Родион был из греков, много жил в Киеве, потом уехал в Константинополь. На склоне лет судьба занесла его в русскую церковь в Кафе, где он был уважаем прихожанами за великие знания, доброту и мудрость.

Видно было, что пригласили Родиона специально для совета. Прикрыв выпуклые глаза, поп медленно говорил:

—     Более ста лет во граде Сионе люди тощие, аки и ныне, взя­ли власть, одначе справиться с нею не сумели. Управлять оным городом не знали как. Чего ради мятеж сотворили — не ведали. Старые уставы порушили, а новых дать народу не могли. И оттого погибли, как и у нас погибнут здесь.

—     Сто лет—велик срок,— сказал Семен.—Времена меняются.

—     Так было и будет так. Глаголел ми фряжский монах, что недавно в королевстве Людовика взбунтовались работные люди и також погубили множество животов своих всуе. И вы забыли, грешники, что несть власти, да не от бога.

—     Что нам делать, посоветуй, отче? — спросил Никита.

—     Не ждите силы карающей, думайте о мече разящем. Пока не поздно, от места сего бегите, травой укройтесь, с землей срав­няйтесь, живите тихо.

—     А город, а люди? — тихо спросил Ивашка.

—     Отдайте судьбы их в руки бога. Мудростью народною ска­зано: повинную голову меч не сечет.

—     Ох, не так, отче,— сказал Семен.— За нас с батей, в случае чего, в первую голову возьмутся.

—     Лесных людей, на господа бога надеясь, проводите подале, они, многотерпеливые, всю вину на себя примут. Ты, Никита, и ты, Семен, скажите, что принудили вас. Удалитесь в Сурож — там тише.

—     Как ты, Вася, думаешь? — обратился к Соколу Никита.

—     На всех нас перед ватагой вина большая,— заговорил Со­кол.— Поманили вольным городом, а где он? Приуныли ватажни­ки, мысли о волюшке в сердцах притушили, а коль мысли о сво­боде умрут средь нас, то станем мы самые что ни на есть настоя­щие разбойники. Посему понять надо — в Кафе доле ватагу держать нельзя. Вспомни, Никита Афанасьевич, что боярин нам советовал: уходить на вольные земли.

—     Про вину перед ватагой — это ты, атаман, зря,—сказал Ивашка.— Слыхал условие: за битого семь небитых дают. Про се­бя скажу — за эти дни я про вольный город, который мы в сердце вынашиваем, в три раза боле узнал, чем за долгое время, что у Камня жили. Теперь, ежели даст бог, попадем на Дон, я ужо знаю, с чего начинать. Да и ватажники науку здесь добрую прош­ли. А теперь, Никитушка, сполняй обещание, что послу государеву дал,— провожай нас в дальний путь. Соберем ватагу, сядем на кораблики, махнем на Дон, да и дело с концом! А вы здесь на нас всех собак вешайте — не жалко. Нам в Кафе невест не выбирать, детей не крестить!

—      Резок ты, Иванко, однако справедлив,— произнес Никита,— мешкать, видно, нельзя. С утра бегите с Семенком в порт, готовь­те корабли. Отправлю вас на вольную волю, а сам здесь умирать буду.

Когда отец Родион, Ивашка с атаманом и Семен поднялись, Никита сказал:

—      Ты, Вася, останься. Поговорить с тобой по душам хочу.

Никита сел против Сокола и просящим голосом заговорил:

—      Оставайся у меня, Вася, а? Отпусти ватагу на Дон, с Ива- шей. Им что ты, что другой — лишь бы голова светлая да рука твердая. А Ольгунка моя зачахнет без тебя, изведется. И оборо- нить-то ее будет некому. Я стар, у Семена своя семья, у Гришки — тоже. Кто защитит ее с дитем на руках в это тяжкое для нас время? Подумай.

—      Думал я о сем много...

—      Ну и как порешил?

—      Остаться мне здесь пока нельзя,— ответил Василько, не глядя на Никиту.— Потому в тайне сие не сохранить, и навлеку я на вашу семью беду. Да и смогу ли я один, без ватаги, защитить вас? — Помолчав немного, добавил: — К тому же братьев моих, товарищей оставить нельзя. Дал я им слово привести на Дон— слово это порушить не могу. Они мне — как родные.

—      А дите, что скоро на свет появится, неродное? Сердце у те­бя есть али нет?

—      Прошу тебя, Никита Афанасьевич, пойми меня. Связала нас с тобой судьба одной веревочкой, а с ватагой я сотнями нитей скреплен. Бога ради помоги мне. Отпусти меня. Ольгу с дитем мо­им сохрани на время. Уведу людей на место — вернусь, если даст бог. В начале зимы вернусь.

Старый Чурилов долго молчал, потом поднялся, подошел к ок­ну, глухо сказал:

—      Я тебя, может, и понимаю, только она поймет ли? Сходи к ней.

В Ольгиной светелке Василько пробыл до утра. Вышел — руба­ха на груди мокрая от ее слез. В голове мутные мысли, спутан­ные мольбами, упреками. Дал слово любимой не уезжать с вата­гой, остаться в семье Чуриловых. Как теперь Ивашке, Кириллу и другим ватажникам в глаза смотреть?

А утром к атаману прибежал Пашка Батан весь в крови, упал на крыльце без памяти и только успел сказать:

—      Атаман, беда, наших бьют!

Схватив два заряженных пистолета и саблю, Сокол бросился в город. Около церкви Воздвиженья он увидел большую толпу ва­тажников. Подбежал, растолкал людей, вышел на середину. На лужайке лежит Кирилл с Днепра, около него бьется в тяжелых рыданиях Полиха. Ватажники стоят кругом, обнажив головы. Ва­силько снял шапку, склонился на одно колено, открыл воротник рубашки убитого. На левой стороне груди чернеет круглое черное пятно крови. «Шпагой пырнули, гады»,— подумал Василько.

—     Где Иваша? — тихо спросил он подошедшего Родионку.

—     Ранен Иваша. Унесли к лекарю.

—     К какому лекарю? А ну, веди туда сейчас же!

По дороге Родионка рассказал атаману о случившемся. На рассвете Ивашка и Семен пришли в порт, чтобы готовить корабли. Им понадобились люди, и Ивашка повелел собрать в одно место всех котловых, чтобы те готовили ватажников к дальней дороге, а заодно и выделили по десятку человек для погрузки. Вдруг со стороны Охотничьих ворот показалось множество вооруженных людей. А ватажников было совсем мало. В первую же минуту стычки был убит Кирилл с Днепра, тяжело ранен Ивашка. Хорошо дрался Грицько-черкасин, но потом тоже был ранен.

—     А Гришка где? — воскликнул Сокол.— Где же те, что Ки­рилла жизни лишили?

—     Пошли в крепость. От раненого мы узнали, что это пришла консулу подмога из Сурожа и Чембало.

Ивашка был в памяти, хотя рану получил большую. Лекарь- еврей перевязывал грудь и живот раненого большими белыми платками и поил настоями трав. Увидев атамана, Ивашка припод­нялся, подозвал его к себе и тихо сказал:

—     Если не поспешим, дела будут плохи. Знатные получили подмогу и сегодня непременно выступят из крепости. Беги в порт, собирай ватагу — и на корабли. Ждать нечего.

—     А ты?

—     Меня хлопцы приволокут прежде всех. О ватаге заботься.

—     Родионка, подь сюда! — позвал атаман. Мчись по котлам и зови всех ватажников в порт. Говори: «Спешно уезжаем»...

Семен Чурилов о стычке ничего не знал. Он успел за это время нанять двух капитанов и матросов на два корабля, побывал на «Святой Агнессе», все там привел в порядок, приказал вновь на­нятым матросам подвести трирему к причалу. Все съестное, что нашлось в порту, ватажники перетащили в трюмы. Сухари, соле­ная рыба, вино и пресная вода — запасы немалые.

Скрипят дощатые трапы — ватажники идут на корабль. Иваш­ка и Грицько перенесены на суда прежде всех. Лишился Василько верных помощников, про обещание Ольге и думать забыл. Мыс­лимое ли дело оставить ватагу без головы? Хорошо, хоть Федька