Казимеж Брандыс - Граждане Страница 26

Вспомнив о Дзялынце, Агнешка недовольно сдвинула брови. На днях должен был собраться педагогический совет, чтобы обсудить инцидент в одиннадцатом классе «А». Дзялынец все это время в школе не появлялся — говорили, что у него затяжной грипп, — и заседание откладывали до его выздоровления. Но столкновение его с зетемповцами какой-то тучей висело над всей школой. Мнения преподавателей расходились. Некоторые — с заместителем директора Шнеем во главе — охотно замолчали бы всю историю. Эта группа состояла главным образом из старых учителей, которые считали, что политика вносит вредное брожение в школьную жизнь и давать волю зетемповцам попросту опасно. Агнешка слышала раз обрывок разговора в учительской между географом Гожелей, человеком желчным и озлобленным, и математиком Шульмерским. Шульмерский пил чай и брюзжал:

— Помяните мое слово, через год-два к каждому из нас приставят какого-нибудь сопляка в красном галстуке, и будут они за нами следить днем и ночью. Вам не позволят утверждать, что дважды два — четыре, пока не проверят, согласен ли с этим Ленин…

— Гм! Кха-кха! — Гожеля предостерегающе кашлянул, увидев Агнешку, и оба замолчали.

Инцидент с Дзялынцем и связь его с рядом других фактов обсуждались на партийном собрании. Агнешке было ясно, что здесь не случайное недоразумение. В школе шла война, в классах и учительской проходила «линия фронта», и то, что произошло в одиннадцатом «А», только отчетливее выявило ее. Четверка зетемповцев, обвинявшая Дзялынца — Кузьнар, Свенцкий, Збоинский и Вейс, — были лучшими учениками в школе и представляли как бы центр школьного коллектива. Замазывать идеологическую борьбу, игнорировать ее существование — значило бы обманывать мальчиков, потерять их доверие. И Агнешка считала, что случай в одиннадцатом «А» замалчивать нельзя, хотя бы в других отношениях это было выгодно.

На партийном собрании тоже высказывались различные точки зрения: например, молодой преподаватель русского языка Сивицкий винил и себя и других в том, что они недооценили роли воспитательной работы, какую должна вести партия в школе. Кто руководит ячейками ЗМП? Бюро ЗМП? Этого мало! Партийная организация не уделяет им достаточного внимания. Кузьнар и Свенцкий, быть может, — мальчики выдающиеся, но не более как мальчики, и этого не надо забывать. Ни одному из них еще нет 18 лет.

— В их возрасте еще можно делать глупости, но в нашем уже нельзя, — говорил Анджей Сивицкий (ему было 25 лет, он недавно сдал последние экзамены в Варшавском университете, и на его розовых щеках едва пробивался светлый пушок). — Не слишком ли много воли даем мы этим мальчикам? Вот извольте — приходят и требуют: выгнать Дзялынца в шею! А мы не знаем, как быть, потому что вся эта история застала нас врасплох.

Агнешка мысленно соглашалась, что он во многом прав, но в то же время ей было обидно за мальчиков. Ведь намерения у них самые лучшие. И сколько в них искренней горячности! Она любила их, в особенности Антека Кузьнара, с которым вне школы была на «ты». Впрочем, и с Юзеком Вейсом они тоже называли друг друга по имени. Агнешка считала, что за этих ребят Сивицкий может не опасаться. Пусть старый чудак Гожеля их не терпит, а заместитель директора Шней в глубине души их побаивается, — в конце концов, в этом выступлении зетемповцев ничего плохого нет! А сколько раз они вызывали восхищение всех классов! Рефераты Стефана Свенцкого читались вслух в других школах. А кампания борьбы с хулиганством, которую поднял и провел Антек Кузьнар? Тот же Антек побил всеваршавский рекорд на школьном состязании в прыжках с шестом, а прошлой весной спас тонувшую в Висле девочку… Лешека Збоинского, когда он раз вечером после заседания бюро ЗМП шел домой, ранили финкой хулиганы «бикиняры», которых Лешек знал в лицо, так как младший брат одного из них учился в восьмом классе. И после того случая Лешек и Вейс взялись за воспитание этого младшего брата: теперь он в зетемповском активе.

Агнешка о каждом зетемповце думала с горячим товарищеским чувством и возмущалась, когда кто-нибудь из учителей, особенно лицемер Шульмерский, говорил о них пренебрежительно. Они знают о мире больше, чем этот пожилой педагог, и во сто раз честнее его и чище душой! Она угадывала чувства и стремления, которые они стыдливо скрывали, маскируя их удальством или насмешливым хладнокровием. Гожеля, или Шульмерский, или учитель закона божия ксендз Лесняж были бы способны понять их детские мечты, если бы они были более похожи на настоящих людей. Даже Анджею Сивицкому, в общем хорошему товарищу, Агнешка не могла простить тот сухой тон, каким он говорил о зетемповцах. Может, они иногда и слишком много себе позволяли, но зато кто, как не они, впустил в школу свежий ветер, веющий по всей стране? Не они ли вели за собой остальных учеников? Это бесспорно. И Агнешка «совершенно объективно» считала зетемповскую организацию своей школы лучшей из всех варшавских школьных организаций.

Однако на партийном собрании, кроме речи Сивицкого, прозвучали и другие голоса. Сидя рядом со сторожем Реськевичем, Агнешка, красная от гнева, слушала учителя истории в классах «Б» Постылло, который уже с полгода был кандидатом партии и проявлял необычайную прыть, всем своим видом как бы подчеркивая, что от его бдительного ока ничто не может укрыться. Постылло в своей речи предостерегал партийную организацию против некоторых воспитателей молодежи.

— И не только таких, как профессор Дзялынец, товарищи, — говорил он тихо и внушительно, — ибо профессор Дзялынец не так опасен, хотя бы потому, что он не особенно ловко маскируется. А вот другие…

Слово «другие» в устах Постылло звучало грозно, хотя он произносил его своим обычным тоном, учтиво, без всякого подчеркивания. После этих слов наступила тишина. Постылло все побаивались, он умел нападать с неожиданных сторон. Агнешка считала его карьеристом и была уверена, что директор Ярош о нем того же мнения. Когда была произнесена фамилия Моравецкого, она сердито поджала губы. Ну, конечно, от Постылло этого можно было ожидать! Он не прочь напакостить именно Моравецкому, который тоже преподает историю в параллельных классах. Агнешка с холодным омерзением следила, как тонко Постылло плетет свою сеть: он указывал на подозрительную дружбу Моравецкого с Дзялынцем и одновременно — столь же подозрительную близость с зетемповцами.

— Заведомо работает под маской благодушной аполитичности, — говорил Постылло, пренебрежительно усмехаясь.

«Ложь!» — подумала Агнешка. Ее мучило беспокойство за Моравецкого и почему-то представлялось, как валится с глухим стуком на землю этот тяжеловесный, неловкий человек, которому надо помочь. Она попросила слова. Ярош внимательно посмотрел на нее, а сторож Реськевич шепнул что-то ободряющее.

Но Агнешка не сумела как следует сказать то, что думала о Моравецком, — потому ли, что он был сложный человек, или, быть может, она боялась показать свое расположение к нему. Смутный инстинкт подсказывал ей, что это человек доброй воли. Она знала или, вернее, сердцем угадывала, что не следует мешать его напряженным исканиям, надо дать ему время… Но все это были лишь домыслы, неясные и, в сущности, ни на чем не основанные! Агнешка скоро поняла, что ей не убедить слушателей. От нее не укрылась ироническая улыбочка Постылло и огорченный взгляд Сивицкого, который отвел глаза, как только она на него взглянула. Упустив нить мыслей, она запнулась и умолкла. И хотя обвинений Постылло никто не поддержал, на Моравецкого пала тень каких-то подозрений. Агнешка понимала, что теперь ему будет еще труднее. Так всегда: камень, брошенный в воду, падает на дно, но долго еще расходятся круги по воде. Постылло, конечно, выступит со своими обвинениями и на педагогическом совете. Если даже он не сможет серьезно навредить Моравецкому, — кто знает, не навредит ли Моравецкий сам себе, отвечая на эти обвинения. Бывает и так…

Непонятно, откуда эта дружба между Моравецким и Дзялынцем? Ведь они совершенно разные люди, неужели же их в самом деле что-то связывает? Агнешка смотрела просто на отношения между людьми: под дружбой она понимала полную общность чувств и мыслей. «Нет, — твердила она себе, качая головой, — не может у них быть такой общности, один из них, наверное, обманывает другого». А Моравецкий обманывать не способен — в этом она была уверена.

Агнешка пошла на Хмельную — несмотря на плохое настроение, она помнила, что там есть магазин, где можно купить теплые перчатки на меху, а когда наступят холода, их, конечно, уже нигде не найдешь. Магазин этот она отыскала скоро: он помещался в том самом доме, куда ее во время восстания отвели прохожие. Ее тогда ранило в ногу осколком, и в этом доме ей оказала первую помощь красивая женщина, глазной врач.

Агнешка улыбнулась, вспоминая этот случай. Как давно это было! А ведь несмотря на свой возраст, она тогда держалась молодцом!