Константэн Григорьев - Нега Страница 4

— Это означает: «Я буду любить одного, как обещала», — стесняясь, прошептала малышка.

Константэн нежно опустил ее на каменное плато и наклонился, чтобы поцеловать. Она забилась в стальном кольце его объятий — под белым платьицем обозначилась юная грудь. Юнкер прижался губами к ее плотно сжатым горячим губам и вдруг почувствовал, как слабеет она в его руках, как отвечает на его поцелуй маленьким дрожащим язычком…

Звезды осыпали ее волосы.

Константэн подошел к Мари. В лагере сейчас никого не было: все отряды ушли в поход, у археологов был выезд в город, она осталась дежурной по корпусу. Ее беседка была увита плющом и цветами. Мари подняла ресницы, и ее губы встретились с губами юнкера…

Археологи угостили друзей дынями и засунули в срочно вызванный аэростат. Поднимаясь в воздух, Константэн пульнул в них зажженной сигаретой…

СНОВИДЕНИЕ ТРЕТЬЕ:

«Все парни трясутся в экстазе»

…сигарета, выписав немыслимую спираль в холодном февральском воздухе, опустилась за воротник подвыпившего панка, трясущего своим зеленым «ирокезом» у ДК имени Горбунова, где как раз происходил ежегодный «Фестиваль надежд». На этом фестивале московская рок–лаборатория проводила смотр новых групп и солистов.

Панк зарычал от боли, хитро изогнулся и достал сигарету из–за воротника. Докурил и проник в концертный зал. Его глазами спящий Константэн увидел все происходящее в зале. На сцене заканчивала выступление металлическая команда «Неистовый Виссарион». Их программа называлась «Харкая кровью». Зал бесился. Музыка группы представляла собой крутой коктейль из ранних «Напалм Дэт» и «Парадайз Пост» образца 91 года. Вокалист ревел всей своей стальной утробой.

— Кровь, кровь, новый террор! Глаза Левиафана глядят из Арктического склепа! Твои ноги у меня на плечах! Я — пожиратель трупов! Я всхожу на колокольню! О-о!

Шоу было мощным — пиротехники Шрам и Ваня Дик постарались. Над сценой был подвешен гигантский муляж птеродактиля с ярко горящими огнями в глазницах, и толстый вокалист все время норовил заехать ящеру по зубам двуручным мечом. Одновременно с настоящими взрывами по углам сцены откуда–то сверху с визгом падал подвешенный на канате карлик с огнеметом в руках. Из огнемета он поливал публику. Под самую завязку представления металлисты вытащили на сцену гроб и начали рубить его топорами, причем из гроба доносились сдавленные крики и во все стороны брызгала кровь.

В первом ряду сидели маньеристы во фраках. Они пили вино из узких хрустальных бокалов и одобрительно посмеивались. Константэн увидел себя в круглых золотых очках, брезгливо, но хладнокровно вытиравшего кровь с накрахмаленной манишки.

На сцену выскочили лохматые панки, во всем подражавшие «Эксплойтед». Это было скучновато. Они матерились и мочились в зал, а когда им отключили свет и аппаратуру, спели, обнявшись, свой главный хит «Я люблю тебя, рвотный поток».

Маньеристы аплодировали. Они существовали как бы вне зала. Их реакция была совершенно непредсказуемой — когда выступал клинический оркестр «Передвижная гармония Шашубая Кошкарбаева», Добрынин встал и в перерыве между песнями истерическим тенорком затянул «Черного ворона». А когда выступали «Вымроки и алорихи» — нудные арт–рокеры, утвердившие, что они осциллируют между психоделик и ломривайвал, Дмитрий Быков влез на сцену, растолкал музыкантов и начал читать вслух стихи Нонны Слепаковой.

Маньеристам было скучно. Они ждали выступления группы «ТБ». А пока приходилось размениваться на кроссовер «Альфреда Кубина», неумелый техно–трэш «Полночного землетрясения» и глуповатый анархически–казацкий саунд «Батьки Махно». Последняя группа выехала к зрителям верхом на ослах и во время выступления так ни разу с них и не слезла. А когда они отработали свои двадцать минут, выяснилось, что ослы назад не пойдут. Пришлось вызывать карлика с огнеметом.

Константэн уютно чувствовал себя в этом сне. Ведь если бы наяву кто–нибудь спросил его: «Что же ты предпочитаешь, музыку или полную глухоту?», Константэн прикрыл бы рукою глаза и произнес: «Я выбираю музыку…»

…Теперь вместо сцены был океан. На волнах покачивалась выдолбленная из ствола секвойи банановая лодка, и в ней сидели связанные по рукам и ногам, подобно спутникам Одиссея, куртуазные маньеристы. А в роли сирен выступали участники единственного в мире супермузыкального дуэта «Творческое бессилие». Константэн, будучи вокалистом дуэта, скорбно стоял в белой кувшинке посреди синего океана и перебирал струны. На нем была золотая рубашка без пуговиц. Чуть поодаль верхом на дельфине скакал по волнам гитарист «ТБ» Принц Нектар. Каждый раз, когда дельфин погружался в воду, его прекрасное и нескончаемо длинное соло внезапно обрывалось и каждый раз возникало опять, когда дельфин выпрыгивал на поверхность из тайных пучин. Вместо гитары в руках у Принца был сверкающий сгусток Энергии. Константэн вздрогнул и запел:

«Мы возвращались с попойки,был мой приятель угрюм.«Слушай, парень, — сказал он, —женщина — это зло».Я ничего не ответил,я продолжал мечтатьо том, как лунною ночьюмы прыгнем с тобой со скалы,Хуанита!Пара стаканов текилы,и я уже буду готовидти за тобой на край света,покачиваясь, как бык.Отец твой, старый полковник,разлив по чашкам мате,сказал мне: «Ты смелый парень,ведь ей уже двадцать лет».Хуанита…Ты мне прислала в подарокмаслом залитый псалтырь,брошюру о древоточцахи Бог знает чей портрет.Я думал, что это твой парень,но наш священник сказал:«Пако, к кому ты ревнуешь?Это ведь сам Колумб!»Хуанита…»

Маньеристы нестройным хором подпевали в припеве. В темноте вокруг каждого из них пылал ореол, как будто они были охвачены огнями святого Эльма. Ореол создавали крошечные существа — тэбаки, — поднявшиеся из глубин послушать свою любимую песню. Где–то на самом дне ворочался, переливаясь от радости всеми цветами радуги, Великий Тэбак. От него веерами разлетались электрические разряды. А в небе, отчаянно пища, реяли маленькие и толстые Желтые Щенки. Изредка в поле зрения спящего Константэна быстро проплывал истерически, но беззвучно вопящий киноартист Евгений Стеблов. Он делал непонятные пассы руками и как бы звал юнкера полетать с ним… Иногда весь экран заслоняла любопытная физиономия Теле — Балбошки, разглядывающая сновидца умными блестящими глазенками. Ветер доносил шелестящие вздохи Тихого Братства отовсюду — с площадей Тулы и степей Балхаша, кварцевая статуя Танцующего Будды вызванивала колокольчиками: «Трень!.. Брень!..» В Тихом Безумии покачивался над коралловыми рифами Тонущий Барсук, и в Тифозном Бреду порхали над лодкой Темные Бабочки… Из Туманной Бездны сквозили призрачные Тени Будущего — и вот наконец вскинулись в небо зеленые лучи лазеров, раздался удар грома, и над всею Трагической Бессмысленностью земного великолепия вспыхнул одетый облаками, осыпающий бриллианты сиреневый шар ТБ-ульса. Голоса неба и моря слились в едином порыве и вот, вслед за многократно повторенным эхом, наступила полнейшая тишина.

Стоящий в белой кувшинке посреди синего океана Константэн открыл глаза и внятно произнес слово «Нега».

Так, разбуженный высшей мудростью, наступил новый день.

СНОВИДЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ:

«За гранью добра и зла»

Проснувшись, Константэн ошалело уставился в окружающий его мир. Ранняя весна невидимой рукой открыла запыленную форточку, и хаотический, бессмысленно–яркий поток звуков наполнил комнату. Постепенно звуки стали узнаваемы, как если бы кто–то разложил их по полочкам сознания — птичий гомон, шелестенье солнца, детский недовольный рев и последний визг автомобилей. Стены комнаты из неопределенно–бурых стали радостно–зелеными, книжные полки напомнили о тщете всего земного, часы в красном пластмассовом чехле ласково что–то чирикнули.

— Мнимое, мнимое пробуждение! — простонал Константэн, зарываясь лицом в подушку.

Тут его кто–то позвал — все кругом угрожающе изменилось; сверху злобно и пристально наблюдали за ним звезды, куда–то заваливались баллоны с кислородом, в разрывах туч, балериной отставив ножку, стояла кубическая луна, а совсем другую луну с хихиканьем и лопотаньем проносили мимо японцы в одинаковых очках.

Константэна подняло и швырнуло навзничь — ахнув от неожиданности, он покатился вниз по темным зеркальным плитам. Наклон и скорость падения все увеличивались, уцепиться было не за что, бешено свистело в ушах, и вдруг он мягко воткнулся лицом и руками в мокрую блестящую траву.