Аркадий Крупняков - Вольные города Страница 44

Сардар похвалил Кара-Кучука за храбрость и отвагу, потом обратился к хану, сказал:

—     Совет великого бакаула, да продлит его жизнь аллах во веки веков, хорош, но не в этой битве. Он донесения наших ер­таулов слушал плохо, над ними думал мало. Раньше, когда Русь была слаба, никакой другой совет, кроме этого, не годился. Те­перь, воюя, считать надо. А по рассказам наших ертаулов, пусть они и преувеличены, может быть, у московитов рати на рубежах поставлено по шесть крат сто тысячей. Справа у нас лежит Рязан­ское княжество, раньше через него мы ходили вольно, теперь ря­занцы сами Москвы боятся. Казанский хан слаб — надежды на не­го нет, сзади Менгли-Гирей. Он, того и гляди, копье в спину метнет.

—     По-твоему, идти на Москву нельзя? — крикнул Кучук.— По- твоему, домой возвращаться, снова баранов пасти?!

—     Ты же сам сказал — основная рать у русских между Колом­ной и Серпуховом. Зачем же нам идти там, где сила? Не лучше ли обойти их слева? По верховским княжествам мы пройдем сво­бодно — они литовскому королю в рот глядят, а княжество Литов­ское с нами давно в дружбе. Ертаулы говорят, что на реке Угре рати Ивановой нет, переправы и перевозы целы. Вот куда нам на­до идти. И если мы от Угры ударим на Медынь, Боровск и Мо­жайск— главные силы обойдем и Москву схватим за горло. И спи­на у нас Литовским княжеством будет прикрыта.

—     Угра далеко. Пока мы до Угры идем, нам русские все пятки отдавят. Да и до Угры им ближе, чем нам. Они и туда успеют. А нам, великий хан, медлить нельзя. Иди на Москву прямо.

—     Еще раз выслушай меня, блистательный и мудрый,— Сардар низко поклонился Ахмату.— Раньше мы не раз ходили на Москву, но это были легкие походы. Помнишь, дошли мы до Алексина, судьба была неблагосклонна к нам, мы вернулись, и ничего худо­го не было. Этот поход — великий поход. Он не из-за даней и по­чинков собран. Этим походом судьба наша решается. Или нам сыть в Москве и вся земля эта твоя, или конец могуществу наше­му. Решай, великий хан, твоя теперь воля.

Ахмат долго думал над словами своих сераскиров, потом воз­дел руки к небу и сказал:

—     На волю аллаха уповая, идем на Угру. Орду поведет Сардар.

На рассвете орда тронулась с места и сошла с Муравского шляха -на Пахнутцев шлях, к литовским границам...

...Русские доглядчики, посланные Иваном, зорко глядели за ордой Ахмата. И стоило ей свернуть на запад, как великому кня- по стало об этом известно. Был он в это время в Коломне. За не­сколько дней до этого Иван Васильевич побывал в Тарусе, где с полками стоял его меньшой брат Андрей, и в Серпухове, где вдру- | орядье были поставлены ополченцы под рукой его сына Иоанна.

Весь левый берег Оки, от Тарусы до Коломны, на сто двадцать верст ощетинился русскими копьями и мечами. Сам великий князь решил стать в Коломне вместе с князем Холмским на левом кры­ле войск, на самом опасном месте.

Весть о том, что ордынцы свернули с прямого пути, испугала князя: западные рубежи защищены были слабо. По-быстрому в Коломне был собран совет, на нем были Андрей Меньшой, князь Холмский и сын великого князя Иоанн. При Иване Васильевиче, как всегда, был дьяк Васька Мамырев, Никита Чурилов и два боярина: Григорий Мамон и Иван Ощера.

Великий князь вышел на совет одетый по-боевому: синего сукна корзно[16], подбитое дамасским алым шелком, застегнуто на правом плече золотой застежкой. Корзно собрано так, что все левое плечо закрыто, а правая рука от сукна свободна, в таких плащах князья сысстари хаживали на битву, боевое корзно не ме­шало орудовать мечом. Под плащом князя кафтанец темно-крас­ного цвета до колен. Полы кафтана затканы золотом. Широкий кожаный пояс с серебряными пряжками затянут натуго. На нем висит меч, перешедший князю еще от деда, а может быть, и от прадеда.

—     Стало нам ведомо,— сказал великий князь,— что татарове пошли Пахнутцевым шляхом к нашим западным рубежам. Где они замыслили в земли наши войти, должно нам предугадать. Молви ты, князь Данила Холмский.

—     Вестимо, хан лазейку в наших заставах удумал найти. Ина- ко зачем ему крюк великий было делать? До града Калуги таких лазеек нету, стало быть, еще дале орда пойдет. А там незащищен­ная Угра.

—     Разнюхали-таки, нехристи, — произнес молодой князь Иоанн.— Пусти меня на Угру, отец, с моими полками. Все одно я здесь вдругорядье стою.

—     Один супротив всей орды встать хочешь? На гибель верную?

—     Пусти, брате, меня с ним,— сказал Андрей. — Здесь ты и князь Данила со своими полками останетесь. Хватит в случае чего.

—     Быть по сему. Придите оба со своими полками по-быстрому, на берегах Угры встаньте, перевозы все как есть отымите, пере­правы закрепите. И еще одно велю: на правый берег не ходить, сражение, елико можно, оттягивать.

—     Прости меня, княже, бездельное стояние на Угре нам во вред пойдет, хану на пользу. Нам до зимы с ордынцами надобно рассчитаться. Стояние долгое на нашем берегу ратников токмо ис­портит, а хан, укрепившись на том берегу, до зимы по-доброму до- оидит, а как река льдом встанет, полки наши сомнет. Проку от се­го стояния не вижу.

—      Татаре нас через реку засмеют,—запальчиво произнес князь Иоанн.— Трусами почтут всех!

—      Ежели не сражаться, зачем в такую даль идти? — спросил Андрей.— Надобно непременно Угру перейти, тайно на берегах тех укрепиться и по святому примеру великого предка нашего князя Дмитрия Донского вторую Куликовскую битву ордынцам устроить и не токмо волю нашей земле добыть, но и славу великую. Верно сын твой изрек: аль мы трусы? Ответь, княже, чего мы тем стоя­нием добьемся?

—      Еще раз говорю: на правый берег ходить не велю,— упрямо твердил великий князь.— Своевольничать не след, единым замыс­лом войско сильно, а не разнобоем. Придет пора, скажу: «С богом, на битву!..» А пока...

—      Для чего же, отец, в наши руки полки даешь? — крикнул мо­лодой князь.— Вон, Ваську, дьяка, пошли тогда,— пусть стоит. А мы воеводы!

—      Береженого бог бережет, сынок,— мягко промолвил Иван Васильевич.

—      Тебе в Коломне теперь никто и не грозит. Чего беречься? А мы орду как-нибудь встретим.

Все замолчали. Великий князь изменился в лице, все думали, вспыхнет сейчас, опалит сына гневом. Но Иван Васильевич по­смотрел на сына не то с упреком, не то с сожалением и неожидан­но тихо сказал:

—      Нам, сынок, как-нибудь нельзя. Не ты и не я на орду идем. Вся земля русская поднялась, весь народ. А народ беречь надо, ому дел впереди много: отчизну свою устраивать надо. Не забывай сего и ты, брат Андрей, и все вы не забывайте. И сегодня же, с бо­гом, ведите полки на Угру. Медлить нельзя. Я больше не держу вас, воеводы.

Когда Холмский, Иоанн и Андрей вышли, Иван Васильевич сказал:

—      А теперь давайте о мирных делах посоветуемся. Скажи-ка мне, Григорий сын Андреев,—он обратился к боярину Мамону,— как нам пропитание на Угру подвозить? И где его взять? И не возьмешь ли ты эту заботу на себя?

—      Возьму, государь,— басом ответил дородный Мамон,— со- лонинки у меня в запасе достаточно, говядины я в Боровске за­куплю, просо в Медыни мне обещано. Прокормим угрянские пол­ки с божьей и твоей, князь, помощью.

—      Дарует бог нам победу — сочтемся, боярин. А коли под ко­пыта ордынские ляжем, бог простит.

—      Я не к расчетам сказал...

—    Я тоже. А ты, Иван сын Васильев, сказал бы мне, чем нас до се давила орда? — спросил князь.

—    Известно чем — конем,— ответил Ощера.

—    Истинно так: конем. И нам пришла пора против седла вра­жеского свое седло ставить. Не поехать ли тебе к казанским куп­цам да и не купить ли у них елико можно больше лошадей? Денег я в своей казне малость поскребу, да и ты земле русской помоги. Поедешь?

—    Поеду, государь. Завтра же и поеду.

—    Ну с богом, бояре.

—    Уходя, мы бы тоже советец тебе, князь, дали. До-зволь? — спросил Мамон.

—    Молви, боярин.

—    Не слушай ты воевод, только что ушедших отсюда. Дани- ла-князь тщеславен, сын твой молод и горяч, брат твой, сам знаешь, против тебя мятежен — береги себя. Ты нам богом на счастье дан, ты не простой воин. Отца своего вспомни. Тоже так было: нашлись горячие головы — воеводы, батюшку твоего, вечная ему память, в суздальский бой втравили, а что вышло? С воевод— как с гусей вода, а батюшку татары заполонили и били смертным боем.

—    И еще великого князя Дмитрия вспомни,—заметил Още­ра, — не ушел бы он от Тохтамыша в Кострому, а бился бы с ним, как ему советовали, и не сносить бы ему головы. А он н голову со­хранил, и княжество.

—    Спасибо за совет, бояре.

Когда Ощера и Мамон вышли, Иван сказал дьяку Мамыреву:

—    А ты, Василий, немедля правь гонца в Донскую степь. Пусть ватага Сокола Сарай-Берке грабит, пусть разъезды ордынские ло­вит, пути меж ордой и Сараем пресекает. Пора, самое время. По­глядим, как Ахматыга зашевелит своим толстым задом, коли уз­нает, как его хатуни с разбойниками спят, его сундуки с награб­ленным трещат. А ты, Никитушка, снесись с нашим молодым послом у Менгли хана — пусть он намекнет сему Гирею, что не ме­шало бы и ему свою орду на Казимира двинуть. И нажива ему бу­дет, да и от меня большие поминки. А то, не дай бог, король поль­ский и литовский на помощь Ахмату бросится.