Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая) Страница 51

— Недобрые это шутки!

— Так мусульмане не шутят…

— Наверное капыр какой-то подшутил.

Позже всё объяснилось. Оказалось, что какие-то жулики связали друг с дружкой двух тощих бродячих псов и бросили им мясо. Когда голодные собаки подняли свирепую грызню, жулики завопили: «Люди, бегите!.. Собаки бешеные!.. Спасайтесь, люди, кто может!..». В поднявшейся суматохе они схватили часть товаров и скрылись.

— «Ай, плохо люди живут, обманывают, обижают один другого», — подумал Мурад-ага и снова увидел шумную, хохочущую толпу. Люди образовали круг, в центре которого дрались два петуха. Гребень одного из них сильно кровоточил, второй боец не имел заметных ран. Возле петухов, поочерёдно подминая под себя друг друга, два человека молча и деловито тузили друг друга. Зрители криком и свистом подбодряли дерущихся.

— Вот молодцы, ай да молодцы!

— Куда лучше своих петухов схватились!

— Победившему петуху приз был в шесть рупий, а здесь, интересно, сколько?

— Шесть плетей! — резонно заметил кто-то и оказался прав. Протолкавшийся к центру круга базарный надзиратель крепко стегнул несколько раз плетью по драчунам. Опомнившись, они вскочили, кинулись в толпу. На бегу один из них подал другому папаху, обронённую тем в драке. Люди засмеялись, но сразу же замолчали под грозным взглядом надзирателя.

— Почему они дрались? — полюбопытствовал Мурад-ага.

— Эти люди, — пояснили ему, — постоянно устраивают на спор петушиные бои и хитрят, чтобы друг друга провести. Сегодня один из них намазал своему петуху гребень жиром. Второй заметил это — вот и драка.

Не переставая удивляться человеческой несправедливости, Мурад-ага протискивался к площадке батраков. Однако сделать это было не так-то просто: на всём квадратном километре базара кишмя кишел народ. Кого тут только не было! Люди в тельпеках и кепках, в тюбетейках и чалмах, обутые и босоногие, в шёлковых халатах и жалких отрепьях — все они искали на базаре свой маленький кусочек счастья, свою выгоду. Едва ли не треть всех присутствующих составляли нищие. Они сидели в каждом удобном и неудобном месте, — юродивые, калеки, дряхлые старики — и наперебой умоляли правоверных о помощи. Матери тянули к людям своих почерневших, голых, рахитичных детей, слепцы со струпьями гноя в углах выеденных трахомою глаз призывали милость всевышнего. Из Ирана и Афганистана, из горной страны белуджей пришли они на Марыйский базар, бросив свои нищие лачуги и голодающие семьи, пришли без желаний и надежд — просто тоскливо было умирать от голода, сидя на одном месте.

Среди базарного люда проворно бегали с кувшином на плече водоносы, бойко покрикивая: «Божья вода! Вот божья вода!». Некоторые носили кальяны и сувчилимы — примитивные курительные приборы, сделанные из сухой оболочки тыквы. Кальяны ужо дымились, их владельцы предлагали всем получить райское наслаждение от двух-трёх затяжек табаку. Степенные покупатели, с руганью наступая нищим па ноги и на чашки для подаяния, приценивались к товарам.

За «стоячим базаром» прямо на земле длинными рядами лицом друг к другу расположились продавцы с малюсенькими весами. «Неужели на таких весах можно заработать себе пропитание?» — удивился Мурад-ага. Некоторые из продавцов кричали: «Иглы! Вот иглы большие, вот маленькие! Бери да шей!». Другие, соперничая с ними, зазывали: «Вот шёлковые нитки! Нежные шёлковые нитки!» Это было понятно Мураду-ага, но что продают люди с крошечными весами? И слова они выкрикивали совсем необычные: «Квасцы! Вот нашатырь! Купорос, нафталин! Вот далчын, воск, зенджебил! Келепче, гармала от ста болезней избавление, не скупитесь, правоверные, не проходите мимо своего здоровья!». Мурад-ага догадался: «Табибы! Травы целебные продают…» На его глазах продавец положил на весы игрушечную гирьку, отвесил немного зелья, небрежно бросил в кошелёк поданную покупателем серебряную монету. Мурад-ага застыл от удивления: он знал эти корешки, они не обладали никаким целебным свойством. Почему же за них на базаре платят серебро? Спросить у продавца или это — опять обман?

Около продавцов наса Мурад-ага стал свидетелем смешного и грустного происшествия. Один из водоносов, поспешая на зов, споткнулся, упал и уронил кувшин. Кувшин разбился, вода хлынула на зелёную горку паса. Тёртый табак мгновенно втянул её в себя, почернел и стал похож на кучу свежего верблюжьего помёта.

Это вызвало оживление среди зрителей, но рассерженный торговец накинулся на водоноса, требуя уплатить стоимость испорченного товара. Водонос пытался оправдаться, однако торговец, прекрасно понимая, что бедняк не в состоянии заплатить, с воплями продолжал колотить его на потеху окружающим, которые покатывались со смеху, глядя на измазанную окровавленную физиономию водоноса, тщетно пытавшегося вырваться из цепких рук мучителя.

— Эй, дядя, довольно кулаками махать! — высокий сухощавый русский оттолкнул разошедшегося торговца, помог подняться водоносу. — Высохнет, твоя жвачка, ничего ей не сделается… Ишь, измордовал парня за пустяк! — Говорил он по-туркменски, лишь изредка вставляя русские слова. — А ты, горемыка, чего губы развесил, сдачи толстобрюхому не дашь?

Приятель русского, плотный широкоплечий туркмен в сдвинутой на затылок папахе, усмехнулся.

— Божью воду разносишь, а бог тебе не помогает. Как же так получается?

— Не знаю, братец мой, сам не знаю, — шмыгая разбитым носом, азербайджанской скороговоркой ответил водонос. — Утро бегаю, день бегаю, вечер бегаю, всем воду даю, а мне тумаки остаются.

— Держи деньги, горюн, кувшин себе новый купишь, — сказал русский. — Да бога тревожь поменьше. С утра целый день ему покоя не даёте, вот он и сердится на вас. А ты дай ему покой, чай, и ему отдых надобен. Попробуй сам со своими делами справиться, без бога. Глядишь, старик позавидует, что у тебя ладно без него получается, сам свою помощь предложит… Пошли, Клычли!

После их ухода, зеваки принялись судачить о случившемся.

— Умно этот урус сказал!

— Видать, смелый парень.

— Не зря он бога-то помянул.

— Этот русский имя божье оскорбил! — запоздало возмутился кто-то из ревнителей веры. Но его не поддержали.

— Никого он не оскорблял!

— Умный парень. Его послушать, так…

— Не из тех ли умников, что царь сюда высылает?

— А белый царь всех высылает, кто умнее его окажется! Хочет сам быть наибольшим умником.

— Не так! Царь высылает тех, кто ему на дорога становится, хочет себе царское богатство забрать.

— Эх, и много же у царя добра!

— Вот разбогатеет кто-то!

— Выслали человека, а там семья осталась, дети, друзья…

— Верно!

— Правильно говоришь!

— Тоскливо, ему на чужбине жить, хоть и пострадал за царское богатство.

— Замолчи! Вот уж правильно говорят, что верблюд ишачий рёв за рык барса принял! Причём туг богатство! Те, кого высылает к нам царь, хотят, чтобы все бедняки богатыми стали, чтобы каждый и землю имел, и верблюдов, и воды на полив, сколько надо…

— Правильно, люди!

— Таким любому мусульманину не грех помочь.

— Конечно! Бедняки в ссылке маются, а дома детишки голодные плачут…

— А кто поможет? Ты поможешь?

— Я? Я бедный человек…

— Тогда помолчи лучше, помощник!..

— Чего вы спорите! — сердито сказал продавец паса. — Не ссыльный этот русский. — Это — местный русский. Мастером работает на тех машинах, что орошают поля Эгригузера. Он и родился, говорят, тут. Сын десятника на плотине Эгригузера. Сергеем его зовут. А товарищ его, Клычли, тоже при машинах работает, арбакешем. Чёрное масло для иих из города возит.

Не став слушать дальнейший разговор, хотя он и был очень интересным, Мурад-ага заторопился к «площадке батраков». Неподалёку от неё он обогнал задержавшихся Сергея и Клычли. Клычли поздоровался со стариком и, когда тот отошёл, объяснил своему спутнику: «Это отец той девушки, что Бекмурад-бай увёз». «Голову бы ему свернуть, как курёнку, твоему баю и всем подобным», — пробормотал в ответ Сергей.

Мурад-ага просидел довольно долго и уже подумывал о том, что, видно, придётся не солоно хлебавши домой возвращаться, когда к нему подошёл рослый, длинноногий, черноусый джигит с ковровым хурджуном под мышкой.

— Хочешь наняться, отец?

— Хочу, сынок… Нужда моя хочет… — вздохнул Мурад-ага.

— А ты случайно терьяк не куришь? — Что-то очень ты бледный.

— Нет.

— Подозрительный у тебя вид, — гнул своё черноусый. — Наверно бегаешь по ночам в курильню, а а по утрам ходишь, как больной.

— Если так думаете, ищите себе другого работника! — не сдержался Мурад-ага.

К ним подсел сутулый белобородый старик в небогатой одежде.

— И ты здесь, Чары? Работника хочешь нанять?

— Здравствуйте, уста-ага[91]… Да, Бекмурад просил подыскать. Хотел вот этого яшули нанять, да уж очень вид у него… доверия не внушает. Подозреваю, что терьяк покуривает потихоньку, хотя мне и не признается.