Однажды ты пожалеешь - Мария Летова Страница 10

Я не знаю, куда хочу двигаться. Кем хочу быть, где хочу быть. Это рождает в душе тревогу, которую я упорно игнорирую.

«Я в городе. Если ты проснулась, могу заехать через пятнадцать минут», — пишет мне Данияр.

Я не ожидала, что он вернется так рано, вообще не представляю, во сколько Осадчий для этого проснулся.

Сегодня очередной жаркий день, я чувствую это даже через стены и поток холодного воздуха, идущий из кондиционера. Он охладил мою комнату, и по ощущениям, если его отключить, здесь можно будет умереть.

Толком подумать о том, какие у меня сегодня планы, я не успела. В любом случае я бы провела этот день с Данияром, поэтому можно закрыть глаза на то, что он объявился в такую рань.

Я не хочу садиться за руль, чтобы ехать к нему самой. Ненавижу искать в городе место для парковки, ненавижу стоять в пробках. Дан знает, что я не очень люблю сидеть за рулем, я предпочитаю быть пассажиром.

Я получила машину на восемнадцатилетие. Отец купил мне права, и все навыки вождения, которые у меня есть, — это то, чему меня научил Дан. Он часами катался со мной по городу, разжевывая азы. Мой стиль вождения — это его стиль вождения. Это тоже одна из тех естественных вещей, которые просочились в мою жизнь.

Поджав губы, я все же открываю сообщение, позволяя Осадчему увидеть, что оно прочитано…

Глава 9

В машине помимо Данияра находится Платон.

Я замечаю его на заднем сиденье за водительским креслом, как только сажусь в салон. Он в небрежной позе. Делает вид, что спит, скрестив на груди руки и прикрыв глаза.

Его веки слегка ползут вверх, и я встречаю направленный на меня взгляд. Этот взгляд, как всегда, прохладный, сдержанно Платон произносит:

— Привет.

— Привет, — отзываюсь я вскользь.

Однажды мой брат подрался в школе. Откуда-то просочились слухи. Грязь. Всякая грязь о наших родителях, и эта грязь прилипла к нам до самого окончания школы. Я научилась давать сдачи, и очень хорошо, так что легко добавляю своему голосу ненавязчивое безразличие.

Я перевожу взгляд на Данияра, отмечая погустевший на лице загар, пробившуюся на щеках щетину, «дачную» одежду — спортивные шорты и майку без рукавов, измятые, будто одевался мой парень наспех. Он выглядит так, словно сел в машину сразу, как открыл глаза.

Дан кладет руку на спинку моего кресла, плечом отгораживая нас от зрителя. Подавшись вперед, обнимает мое лицо ладонью второй руки и целует.

Кофе, мята жвачки.

Его язык раскрывает мои губы, скользит внутрь, и у меня по животу растекается вязкая волна возбуждения.

Я не удерживаю тихий прерывистый вдох, слепо провалившись в ощущения, к которым не успела подготовиться.

— Доброе утро… — Осадчий заглядывает мне в лицо, выпустив губы.

Я не успеваю до конца поднять веки.

Чувствую предательскую дрожь внутри от того, как совпадает его пожелание с моими ощущениями.

Я с силой раскрываю глаза, наполняя взгляд легким вызовом, чтобы спрятать то, в какой кисель только что превратилась.

Дан поднимает уголки губ в улыбке, поймав мой взгляд. Возвращается в кресло, убрав руку, а меня насквозь прошивает ощущение, что эта его улыбка — нечто вроде удовлетворенности, которую Осадчий не показывает в открытую.

Что-то подобное происходит каждый раз, когда он проверяет, насколько я готова к сексу. Дан всегда проверяет. Прежде чем в меня войти, проверяет, насколько я мокрая. И мы оба знаем, что я мокрая всегда, когда ему это нужно. Это одна из тех реакций, которые не скрыть, не замаскировать, даже если мы в ссоре.

Дан мог бы давно прекратить свои проверки, нам они не нужны, но он не прекращает.

Дернув ремень, я пристегиваюсь, а Осадчий надевает солнечные очки, которые висели на горловине его футболки.

— Забросим Платона домой, — говорит Данияр.

Прежде чем он успевает тронуться, я протягиваю руки и снимаю с него очки.

Дан не сопротивляется, не двигается. Снова поднимает вверх уголки губ, дожидаясь, пока я его ограблю.

Я опускаю его очки себе на нос и проваливаюсь в ленту новостей, откинувшись в кресле.

Машина трогается. Всю дорогу до своего дома Платон не издает ни звука. Обычно даже в моем присутствии он не отказывает себе в том, чтобы болтать с братом, но сегодня младший явно в плохом настроении, потому что, прощаясь у ворот, бросает Данияру лишь скупое «пока».

На Осадчего это не производит никакого впечатления. Он отвечает на сообщение в телефоне, не спеша трогаться с места.

Город выглядит соответствующе утру воскресенья: редкие прохожие и пустые дороги. Я даже не пыталась позавтракать — на кухне было тихо, дом спал, а сама я на нашей кухне редко хозяйничаю.

— Коле доставили байк, заедем посмотреть? — обращается ко мне Дан.

— Как хочешь, — пожимаю я плечом.

Через десять минут мы добираемся до автосалона Осадчих, где на задней стоянке толпятся знакомые парни. Когда Дан паркует машину напротив, я вижу, что в центре их внимания — черный мотоцикл с литыми формами; это все, что я понимаю, я в байках не разбираюсь.

У Осадчего был байк. Ему было восемнадцать, когда он попал в ДТП на том байке и его лишили этой игрушки. Это случилось до нашего знакомства, но я знаю, что он сдал ключи почти добровольно. Решил не искушать судьбу, так он мне сказал, и сейчас, стоя в стороне, я наблюдаю за тем, как Данияр изучает мотоцикл вместе друзьями: они щупают колеса, сидя на корточках, рассматривают двигатель, галдят…

Выпрямившись, Дан вдруг берет у одного из парней шлем и надевает на голову. Так же неожиданно, без каких-либо сигналов, он перебрасывает через сиденье ногу и усаживается на мотоцикл.

Я остаюсь в чертовом ступоре, когда эта махина под управлением Данияра срывается с места…

Глава 10

Все это настолько неожиданно, что первым делом меня посетила бесконтрольная эмоция — беспокойство.

На Осадчем нет никакой защиты, кроме этого шлема. Он обут в кеды на босу ногу! Первое, что я чувствую, — это беспокойство о том, чтобы его руки и ноги остались целыми после неожиданной поездки. И в действительности я понятия не имею, как хорошо Дан умеет управлять мотоциклом, я никогда не видела его рядом с этим зверем. То, что вместе они выглядят единым целым, ничего не меняет!

Данияр пересекает стоянку автосалона и