Дик Портер - Преданное сердце Страница 110

— Конечно, нельзя Эсель купить лошадь, а Элизабет — нет. А Мэри Кэтрин с таким увлечением копит деньги, что мы просто обязаны положить хотя бы немного на ее счет.

— Может быть, ты с девочками выяснишь что надо про лошадей? Мне нужно только знать, сколько они стоят.

— Хэмилтон, ты не представляешь себе, как девочки обрадуются! — В первый раз за все утро Сара Луиза улыбнулась, захлопав при этом ресницами, все еще влажными от слез.

Она пошла принять душ, а я направился к своему шезлонгу у бассейна. Кофе уже остыл, настроение было препротивнейшее, но меня немного утешил Арт Бухвальд.[95] Потом я занялся светской хроникой и узнал, почему Кэндис Берген[96] так ни разу и не вышла замуж и что сталось с Джулиет Проуз.[97] В эту минуту из дома вышла Эсель и, как обычно, не говоря ни слова, села рядом со мной.

Через какое-то время она подняла валявшуюся на земле газетную страницу и, ткнув пальцем в какое-то место, спросила:

— Как тебе ее нос?

Я пригляделся: предо мной была фотография Фарры Фосет.[98]

— Неплохой нос, — ответил я.

— Неплохой? И это все, что ты можешь сказать?

— Ну, она вообще недурна собой.

— Я говорю про ее нос. Ты не считаешь, что у нее потрясающий нос?

— Да, превосходный.

— И у меня тоже мог бы быть такой нос.

— Такой, как у кого?

— Как у Фарры Фосет. Я тут говорила с Мэй Бет Гриззард, у нее папа хирург-косметолог, прямо настоящий волшебник, и Мэй Бет сказала, что за тысячу долларов он исправит мне нос.

— А зачем тебе нужен нос, как у Фарры Фосет?

— Потому что мой нос никуда не годится, — ответила Эсель, поморщившись, словно от боли. — Из-за него-то мальчишки и не желают со мной встречаться. Если его исправить, у меня сразу станет красивое лицо.

Я хотел было сказать, что она мне нравится такая, какая есть, но тут мой взгляд упал на фотографию Фарры Фосет. Разница во внешности между нею и Эсель была столь разительна, что у меня язык не повернулся соврать. Вместо этого я спросил:

— А с мамой ты говорила?

— Да, она сказала, что не против, если ты тоже не против.

— Не хочешь ли побеседовать с доктором Гриззардом?

— Я уже договорилась пойти к нему в среду.

Только я опять погрузился в чтение светской хроники, как Эсель спросила:

— А как тебе ее улыбка?

— Обворожительная.

— А зубы?

— Изумительные.

— У меня тоже могли бы быть такие же. Надо только поставить коронки.

— Постой, я, кажется, догадался: у одной твоей подруги папа — зубной врач, и он поставит тебе коронки практически задаром.

— Да, и я договаривалась пойти к нему в пятницу. Ты не против?

— Если мама не против.

— Она не против. Ах да, она еще сказала, что ты разрешил купить мне лошадь.

И, похлопав меня по руке, Эсель встала и заковыляла к дому. Глядя на ее удаляющуюся мешковатую фигуру, я представил себе, как в один прекрасный день Эсель обнаружит, что на свете есть лечебные курорты и врачи-психиатры. Наступит время, и я буду с благодарностью вспоминать сегодняшнюю недорогую жизнь, когда дело ограничивалось исправлением формы носа и зубов. Злясь на своих женщин, а еще больше — на самого себя, я решил поискать спасения в комиксах. "Боперов ковчег" вызвал у меня улыбку, а над «Дунсбери» я даже посмеялся. Если удастся днем основательно пробежаться, подумал я, то, может, все еще и обойдется. В эту минуту Сара Луиза с Эсель запели "С днем рождения", значит, Элизабет, наконец, проснулась — сегодня ей исполняется семнадцать лет. Я еще немного посидел — не выйдет ли она ко мне поздороваться, но, так и не дождавшись, пошел в дом.

— С днем рождения, дорогая, — сказал я Элизабет и сделал движение, чтобы ее обнять.

Она подставила мне щечку для поцелуя — в точности так, как это делала Сара Луиза, когда к нам приходили гости. Стоявшие кругом коробки, разбросанные по полу обновки и обрывки нарядной оберточной бумаги указывали на то, что в данный момент происходит осмотр подарков. Сара Луиза успела еще сообщить, что ничего, кроме денег, дарить Элизабет не нужно и что я буду просто прелесть, если выпишу ей чек. Как я и предвидел, получив конверт с чеком, Элизабет сказала: "О, папа, ты просто прелесть", и, не распечатав, отложила его в сторону.

— Может быть, вы разбудите Мэри Кэтрин, — предложил я, — а я пока займусь завтраком.

Мои женщины снисходительно разрешали мне готовить по воскресеньям завтрак, и сегодня, в честь Элизабет, я решил угостить их чем-нибудь особенно вкусным.

— Как, разве ты не знаешь? Мэри Кэтрин ночевала у Хедера.

Потом все пошли загорать к бассейну, и я приступил к приготовлению яиц бенедикт. Только я начал разрезать булочки, как позвонила Мэри Кэтрин.

— Папа, — сказала она, — мы тут, понимаешь, вчера познакомились с одним ценным человеком — может, удастся сделать пластинку, — и он нас позвал сегодня позавтракать. В общем, передай маме, ладно?

— Хорошо, я передам.

— Позвоню днем, — сказал Мэри Кэтрин и повесила трубку.

Мне захотелось чего-нибудь выпить, и я смешал себе "кровавую Мэри", подумал и сделал еще три таких же коктейля — для женщин: им это должно показаться изысканным. Когда я принес им поднос с напитками, Сара Луиза и Элизабет взяли по бокалу, наградив меня мимолетной улыбкой, и тут же вернулись к прерванной беседе, а Эсель скорчила гримасу, словно я предложил ей жабу, и сказала:

— Неужели нельзя хоть раз обойтись без спиртного!

— Хорошо, давай отнесу обратно, — ответил я, и она с отвращением поставила бокал на поднос.

Я варил яйца, когда опять зазвонил телефон, — не иначе, как Мэри Кэтрин понадобилось еще что-то передать. Однако, сняв трубку, я услышал разговор двух девушек. Одна из них была Элизабет — вероятно, она успела вернуться в дом так, что я не заметил, — а другая — ее лучшая подруга Лора Энн Оуэн. Должно быть, мы с Элизабет подошли к телефону одновременно, девушки не подозревали, что я их слышу.

— Ну, и что тебе подарили? — спросила Лора Энн.

— Мама — дивное бикини и совершенно феноменальные духи.

— И все?

— Ну, еще кое-какие тряпки. Мы с ней вместе ездили за ними в Атланту. Помнишь, я тебе рассказывала о той восхитительной женщине, которая обслуживала нас у Неймана Маркуса?

— А папа?

— Ах, пожалуйста, не говори мне о нем.

— Он что, ничего не подарил?

— Знаешь, что сделал этот старый скупердяй? Дал чек на пятьсот долларов.

Возникла пауза: наверно, Лоре Энн потребовалось время, чтобы осознать всю чудовищность происшедшего.

— Пятьсот долларов? — переспросила она. — Ты шутишь.