Жан Фрестье - Отей Страница 13

Чудесное приспособление к сложившимся обстоятельствам. Замечу, что я не только победил в себе ревность к мужу, но еще и – вывернув мораль наизнанку – превратил адюльтер в нечто само по себе притягательное. Я провозгласил себя королем Ирэн. А из мужа сделал инструмент, некую совершенную машину, которой Ирэн может пользоваться в свое удовольствие, когда ей только заблагорассудится. Нельзя же ревновать к машине. Правда, кто знает, обо мне ли думает Ирэн во время работы этой машины?

К сожалению, – и вот тут-то моя теория наслаждения оборачивается против меня самого – я не в состоянии низвести до уровня механизма любого другого мужчину, которого Ирэн могла бы сделать своим любовником. Между мужем и предполагаемым любовником мое воображение установило одно принципиальное различие: у первого, как и подобает машине, есть четкие, внушающие доверие очертания. Но вот другой, неизвестный любовник, намеревающийся свергнуть меня с трона, – это не просто человек, это мифический персонаж: Супермен, Фантомас, Папай, подкрепившийся шпинатом.

Открытка из Рима: «С тех пор как я приехала в Италию, Жак ни на минуту не оставляет меня одну. Писать вам не могу. Как у вас дела? Ирэн»

Один и тот же текст, с разницей в несколько слов, всегда заканчивающийся вопросом, на который я не могу ответить. У меня в ящике стола – уже несколько открыток, написанных в таком стиле. Отличаются они в основном фотографиями: то Рим, то Барселона. Вариации же текста – самые незначительные, например, о погоде: «сейчас жарко» или о муже: «Жак сейчас просто невыносим».

В моем ящике я храню и несколько писем: они ни длиннее, ни красноречивее открыток. Я их перечитываю, они не оставляют в уме ни малейшего следа. Тогда, отказавшись от чтения, я начинаю следить взглядом за движением этого высокого угловатого почерка – абстракционистский рисунок любви Ирэн.

До знакомства с Ирэн я никогда не читал гороскопы в вечерних газетах, теперь я регулярно заглядываю в эту рубрику. Мое мнение об астрологии не изменилось: астрология – это Бог знает что. И все же я заглядываю в гороскоп. Сначала я читаю о Козероге, то, что касается меня, затем перехожу к Тельцу – Ирэн и сопоставляю полученные сведения. Если выходит, что Козерог и Телец сегодня вместе обретут счастье, то я облегченно вздыхаю, ни на секунду не пытаясь в этом усомниться. Но поскольку газету печатают не для меня одного, неизбежно наступают дни, когда я обнаруживаю, что вытеснен из сердца Ирэн какими-нибудь Весами или, что еще хуже, Близнецами, чья сдвоенность создает образ пугающей меня коалиции. И тогда я бываю недоволен. Мне приходится делать усилие, чтобы убедить себя в легковесности этого прогноза. А когда он вновь оказывается благоприятным и я вновь обретаю частичку свободы, для которой звезды начали было представлять угрозу, то тут же замечаю, что лишь сменил тюрьму. Моей участью распоряжается Ирэн, а не планеты. Ирэн руководит моей судьбой, а не гороскоп. В обоих случаях – не я.

За неделю – никаких новостей. Бессонница.

От Ирэн писем нет. Я все так же плохо сплю. Сегодня утром, после дурно проведенной ночи, разговор с моей домработницей.

Я: Я каждую ночь слышу, как эти Лакосты ссорятся, кто они такие?

Домработница: Муж – человек серьезный, работает в страховых компаниях, значит, человек способный. Жена – манекенщица в ателье. Не больно-то важная птица.

Я: Но она, по крайней мере, не гулящая?

Домработница: Может быть, но ведет себя не лучше проститутки. Днем и ночью в бегах. Каждую ночь ее привозят на разных машинах. Правда, с ней можно столковаться и без машины: хватит и велосипеда. Подмастерье булочника один раз спал с ней и заплатил за это, как за стакан аперитива.

Я: Да, в самом деле, очень дешево.

Домработница (вытирая со лба пот той же тряпкой, которой вытирала пыль): А вот парню показалось дорого. Он все время опасался, что что-то подхватил от нее. Эта женщина – такая неопрятная.

Уточнять подробности я не стал. Однако подумал, что если бы я расспросил домработницу Ирэн, то, наверно, узнал бы о моей любовнице сплетни, аналогичные тем, что ходят о моей соседке. Не буду я никого расспрашивать. Должно быть, эти сокрушительные факты и в самом деле существуют, но они остаются не выясненными, повисшими в воздухе между небом и землей. Знать наверняка я не желаю. И правда не всплывет наружу. Она, как надвигающаяся гроза, висит в воздухе, нагнетая атмосферу.

По-прежнему нет никаких известий. Я проезжал мимо дома Ирэн как раз в тот момент, когда вечерний почтальон звонил в дверь ограды. Пожилая женщина, кухарка, должно быть, уже его ожидала. Забрав целый пакет писем, она пошла обратно к дому, перебирая по дороге конверты. Я обогнул виллу. Проехал по улочке Платанов, где прошлой зимой так часто поджидал Ирэн. Заставив меня прождать слишком долго и предвосхищая мое дурное настроение, она направлялась ко мне со словами: «Как, вы еще меня ждете? Давно надо было уйти. Вам что, больше нечего делать, как ждать меня? Я в конце концов перестану назначать вам свидания».

Видя ее недовольство, можно было подумать, что она пришла на свидание вовремя или что сам я явился раньше. И в определенной степени так оно и было.

Я переводил стрелки своих часов назад. Сначала, чтобы Ирэн подумала, будто я вовсе ее не ждал, а потом – из страха, как бы ее опоздание, в случае если оно очень затянется, не отложило до следующего дня те ласки, о которых я мог вволю мечтать, ожидая ее. Каждые четверть часа, пока я ждал, я отводил стрелки часов назад, причем с большим запасом, учитывая одновременно и то, насколько она уже опоздала, и то, насколько она еще должна опоздать. Если Ирэн появлялась внезапно, сразу же после этой манипуляции, она заставала меня на улице Платанов в совершенно немыслимое время. Хотя у меня было целых две причины, по которым я должен был бы находиться где-нибудь в другом месте, но я по-прежнему находился там и позже, и вместе с тем раньше назначенного времени. Мое алиби ничего не стоило.

Писем по-прежнему нет. Мне вспоминается кризис чувств, который постиг Ирэн этой зимой. Конечно, он случился не впервые, но ему предшествовал очень счастливый период; контраст показался мне разительным. Целый месяц я не мог к ней притронуться. Не сказал бы, что она держалась со мной агрессивно. Она все так же вежливо улыбалась, когда я разговаривал с ней, но была далеко, где-то там, в облаках. Если я предлагал ей поехать в отель или ко мне, она в ответ только отрицательно качала головой или же говорила: «Не сегодня. Мне сегодня совершенно не хочется». И после того как я два или три раза спросил ее о том, что происходит, и никакого ответа так и не добился, мне оставалось лишь замолчать.