Розамунда Пилчер - Снег в апреле Страница 14

— Если ты не хочешь меня видеть, — произнесла она, — скажи и я уйду.

— Кто сказал, что я не хочу тебя видеть?

— Я подумала, может быть…

— Не надо так думать. Пойдем, я угощу тебя чашечкой кофе. Я и сам не прочь выпить кофе, и мне надоело сидеть в одиночестве.

Он двинулся в кухню и, придержав дверь бедром, пропустил Лиз вперед. Ее свежий, принесенный с улицы запах, смешивался с ароматом «Шанели № 5».

— Поставь чайник, — сказал он, — а я пойду все это выкину.

Он прошел через кухню к черному ходу, вышел на зверский холод и умудрился высыпать мусор из корзины в контейнер, не позволив ветру почти ничего унести. Водрузив крышку контейнера на место, он поспешил вернуться в теплую кухню. Лиз, смотревшаяся там чужеродно, стояла у раковины, наполняя чайник водой из-под крана.

— Господи, холод-то какой! — сказал Оливер.

— Не то слово, и это еще весной называется. Я шла от нашего дома пешком и думала, что умру.

Она донесла чайник до плиты, подняла тяжелую крышку, поставила его на конфорку и, оставшись у плиты, наклонилась, чтобы погреться. Они смотрели друг на друга через всю комнату. А затем одновременно заговорили.

— Ты постригла волосы, — сказал Оливер.

— Так жалко Чарлза, — произнесла Лиз.

Оба умолкли, и каждый ждал, что другой продолжит разговор. Затем Лиз смущенно ответила:

— Я сделала это ради плавания. Я гостила у своего друга на Антигуа.

— Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты пришла вчера.

— Я… Я никогда еще не была на похоронах.

В ее глазах, подкрашенных карандашом и тушью, неожиданно заблестели слезы. Элегантная короткая стрижка открывала ее длинную шею и четкую линию решительного подбородка, который она унаследовала от отца. Он смотрел, как она расстегивала пуговицы своего полушубка: ее руки тоже были покрыты загаром, миндалевидные ногти покрашены бледно-розовым лаком, на пальце поблескивало большое золотое кольцо с печаткой, а на одном из тонких запястий — гроздь тонких золотых браслетов.

— Ты выросла, Лиз, — сказал он неожиданно.

— Конечно, мне уже двадцать два. Ты забыл?

— Когда мы последний раз виделись?

— Лет пять назад? Не меньше пяти лет.

— Как быстро течет время!

— Ты был в Лондоне. Я уехала в Париж и всякий раз, когда я наведывалась в Росси-хилл, тебя тут не оказывалось.

— Но здесь был Чарлз.

— Да, здесь был Чарлз, — она повертела в руках крышку от чайника, — но если Чарлз и замечал, как я выгляжу, он никогда об этом не говорил.

— Он все замечал. Он просто толком не умел выражать свои чувства. Но для Чарлза ты всегда была прекрасна. Даже когда тебе было пятнадцать и ты носила косички и пузырившиеся на коленях джинсы. Он только и ждал, когда ты вырастешь.

— Не могу поверить, что он мертв, — произнесла она.

— Я тоже не мог до вчерашнего дня. Но, кажется, сейчас я уже смирился с этой мыслью.

Чайник начал свистеть. Он достал кружки, банку растворимого кофе и бутылку молока из холодильника.

— Папа сообщил мне о вашем поместье, — сказала Лиз.

— Ты имеешь в виду его продажу?

— Как ты вынесешь это, Оливер?

— У меня нет выбора.

— Даже дом? Дом тоже будет продан?

— А что мне с ним делать?

— Ты мог бы сохранить его. Приезжать сюда на выходные и в отпуск, просто чтобы сохранить здесь корни.

— Мне это кажется сумасбродством.

— Вовсе нет, — она немного поколебалась и возбужденно продолжила: — Когда ты женишься и обзаведешься детьми, ты будешь привозить их сюда и они будут играть здесь в те же славные игры, в которые играл ты сам. Бегать сломя голову, строить шалаши в ветвях бука, скакать на пони…

— Кто сказал, что я собираюсь жениться?

— Папа сказал, что ты не собираешься жениться, пока не станешь слишком стар для всего остального.

— Папа слишком много тебе рассказывает.

— И что это значит?

— Он всегда так делал. Он баловал тебя, и никогда у него не было от тебя никаких секретов. Ты знаешь, что была маленькой испорченной шалуньей?

Ее это позабавило.

— Оливер, ты сейчас договоришься!

— Я даже не знаю, как ты выжила. Единственный ребенок, в котором души не чаяли родители, жившие порознь. И если этого тебе было недостаточно, в твоем распоряжении всегда был Чарлз, который портил тебя еще больше.

Чайник закипел, и он подошел, чтобы снять его с плиты. Лиз положила крышку обратно на плиту.

— Зато ты ничем не портил меня, Оливер, — ответила она.

— У меня было больше ума.

Он налил в чашки кипяток.

— Ты меня вообще не замечал. Всегда говорил мне, чтобы я не болталась у тебя под ногами.

— Ну, так было, пока ты была маленькой и еще не стала такой шикарной девушкой. Между прочим я тебя вчера не узнал. Я понял, кто ты, только когда ты сняла свои темные очки. Должен сказать, я очень поразился.

— Кофе готов?

— Да. Садись пить, пока он не остыл.

Они сидели за истертым кухонным столом лицом друг к другу. Лиз держала кружку так, словно пальцы у нее до сих пор не отогрелись. Выражение лица у нее было задорное.

— Мы говорили о том, как ты женишься.

— Я об этом не говорил.

— Как долго ты тут пробудешь?

— Пока со всем не разберусь. А ты?

Лиз пожала плечами.

— Я должна ехать на юг. Мать и Паркер сейчас в Лондоне — приехали по делам на несколько дней. Я звонила ей, когда приехала из Прествика, рассказала о том, что случилось с Чарлзом. Она хотела, чтобы я немедленно вернулась к ним, но я объяснила, что собираюсь пойти на похороны.

— Но ты так и не сказала мне, как долго собираешься еще пробыть в Росси-хилл.

— У меня нет никаких планов, Оливер.

— Тогда останься ненадолго.

— Ты хочешь, чтобы я осталась?

— Да.

Когда вопрос был улажен и эти слова произнесены, остатки напряжения между ними исчезли. Они сидели и болтали, забыв о времени. Лиз встрепенулась лишь тогда, когда часы в холле пробили двенадцать.

— О господи, неужели уже полдень? Мне пора идти.

— Зачем?

— Обед. Помнишь такой нелепый старомодный обычай? Или ты не обедаешь?

— Вовсе нет.

— Пойдем со мной, пообедаешь с нами.

— Я отвезу тебя домой, но на обед не останусь.

— Почему?

— Я и так уже половину утра потерял, пока лясы с тобой точил, а еще кучу вещей надо сделать.

— Тогда приходи на ужин. Сегодня вечером.

Он подумал и, по разным причинам, отказался и от этого приглашения.

— Может быть, завтра?

Она пожала плечами и с легкостью согласилась, проявив образцовую женскую сговорчивость:

— Когда угодно.