Сказка для Анжелики - Елена Казанцева Страница 17

— Боря, остынь! — за ними кидается Ярослав, за Ярославом на улицу вываливается вся компания.

Я бегу за мужчинами, в миг протрезвев, пытаюсь повиснуть на Пашкиной руке, но он отмахивается от меня, как от мухи.

А потом со всей мочи бьет Борю в ухо, тот кубарем катиться с крыльца, с двух сторон на него нападают Андрей с Кирилом, но Пашка машет руками, как мельница. Андрюха слетает с обледеневшего крыльца, едва успевая переставлять ноги. А Кирилл прыгает, как кузнечик, пытаясь изобразить из себя бойца ММА, но получает оплеуху. И покидает поле боя.

Ярослав мечется между ними, пытаясь урезонить дерущихся, но где там.

Он только распаляет драчунов еще сильнее. А я даже туда не лезу, бесполезно. Еще когда с ним в юности встречались, и у него происходили стычки с пацанами, он просил меня даже близко к нему не подходить в этот момент, вдруг случайно зашибет.

— Разойдись! — слышу команду Юльки.

Я даже опешила. Юля вылетела из дверей коттеджа со скалкой в руках. Это наша тихая и вечно забитая Юля! И тут она замахивается и зажмуривает глаза.

Кто ж знал, что именно в этот момент Ярослав бросится в эту кучу малу, удар. Он взмахивает руками и летит вниз. Крыльцо обледенело, я Юльку не успела предупредить, что надо почистить его, сама на него еле вскарабкалась. Ноги Ярослава соскользнули по ледяным ступеням.

Он падает, скатывается, ногами застревая в ограждении крыльца!!!!!

Его крик просто ножом по сердцу, кажется, он получил травму.

Драка замирает, все с ужасом смотрят на Ярослава.

— Вот это жесть! — на дорожке к коттеджу стоят Юлькины дети, вернувшиеся с прогулки, и смотрят на весь этот спектакль.

Мужики бросаются к Ярославу, того поднимают и укладывают на ровную поверхность. Борис оказывается травматологом. Он осматривает ногу, которая начинает на глазах распухать и синеть, и выносит вердикт: Перелом.

Тут все начинают нервничать. Потому что все пьяные и никто за руль сесть не может. Юлька та стоит тиши воды, руки от страха трясутся. Разве можно бедную девушку посадить за руль.

И тут Паша предлагает: Давайте я вас довезу до больницы.

Он вручает мне ключи от квартиры: Сейчас ты поедешь домой и будешь меня там ждать. Я до больницы и обратно.

Я лишь киваю головой. Мне надо будет потом еще ему что-то говорить в свое оправдание. Но Паша уезжает, увозя мужиков. А я стою и жду такси.

Такси прибыло достаточно быстро. За рулем теперь старый дедок, ворчливый и неприятный. Я называю ему адрес ресторана, там у меня в багажнике сумка с вещами.

— Не положено, сказано, везти вот по этому адресу, — сопротивляется дед.

— Ну, как мне вас объяснить? У меня там вещи, я должна их забрать, — и я протягиваю деду оплату в два раза превышающую стоимость поездки. Наконец дед соглашается.

И вот мы уже подъезжаем к ресторану. Вижу свою машину, зажатую, между другими авто на стоянке. Только вот сердце пронзает боль, вроде как что-то должно случиться.

Такси тормозит, я бросаю на ходу деду: Подождите здесь пять минут.

И бегу к своей машине. Только не успеваю ее даже с сигнализации снять, как сзади тормозят два черных внедорожника, сильные руки хватают меня и суют в багажник одной из машин. Машины стартуют с пробуксовкой, и в нос бьет запах жженой резины. А мне колют в плечо какую-то гадость.

Свет меркнет.

Очнулась я уже днем. Яркий свет бьет в окна под потолком. Окна пыльные, давно не мытые, в углах скопилась паутина и засохшие мухи. С трудом поворачиваю голову. Перед глазами все кружится, как будто меня только что сняли с карусели, во рту сухо.

Тихонько стану и прошу воды. Но вокруг тишина.

Продую пошевелить руками, но они связаны веревкой.

Сознание вновь отключается. Когда очнулась во второй раз, солнце уже клонилось на закат. Сейчас декабрь, значит, это был третий или четвертый час дня, трудно с ориентироваться.

Осторожно пробую сесть. Голова уже не так сильно кружится, но все равно чувствую себя паршиво.

Вдруг хлопает дверь, и раздаются быстрые шаги. Чужая рука хватает меня за волосы. Ой, как все предсказуемо.

— Очнулась, дрянь, — хрипит Роберт. — Заждался я тебя.

— Какие люди в Голливуде! Как твои яйца всмятку поживают? — язвлю я.

— Сука, какая же ты сука, урыл бы дрянь, да не могу пока, — рычит Роберт и бросает меня на дощатый пол.

— Конечно, не можешь, тебе перед моим папочкой потом отчитываться придется, у него минус одна дочь, — хихикаю я, хотя мне становится страшно.

— Да мне на *уй твой папочка не сдался, мне денежки твои нужны, и он мне их отдаст, иначе я его закопаю на двадцатку за убийство, — выплевывает мне в лицо Роберт.

Ой, как много за несколько дней открытий у меня, надо все в голове по полочкам разложить, но вот голова гудит, как колокол и сушняк.

— Может, водички подашь? — смотрю на своего мучителя, а тот носится по комнате из угла в угол, сшибая малочисленную мебель.

На мою просьбу он не реагирует. Но застывает возле двери на минуту, потом зло ухмыляется и исчезает за дверью.

А через минуту входит молодой парень и приносит мне бутылку воды и стакан.

— Развязывай, — командую я.

— Не положено, не было на то разрешения, — по-солдатски отвечает парень.

— А я чем должна бутыль открывать, жопой? — парень мнется, потом открывает бутылку сам и льет воду в стакан.

Стакан ставит на тумбочку.

— Ну, а пить как? — снова дергаю его я, я не могу подойти к тумбочке, так как связаны не только руки, но и ноги.

Парень опять мнется, но подходит, берет стакан и подносит к моему рту.

Я пью взахлеб, вода плещется, попадая мне на грудь, неприятно холодит тело.

— Спасибо, — говорю парню, тот только кивает.

А дальше мы просто сидим молча. То есть я сижу на полу, а мой охранник караулит двери моей тюрьмы. Видимо, меня притащили на чердак, стены каморки покатые, окна только под потолком. Обстановка убогая, видно, что сюда сносят старые вещи, которые давно отжили свой век. Пол грязный, его никто никогда не мыл. В углах лежит пыль клубками.

Через некоторое время в комнате темнеет, и мой охранник зажигает свет.

При свете электрической лампочки все кажется немного другим. Тени движутся, создавая иллюзию, что в комнате мы не вдвоем.

Проходит еще какое-то время, и ко мне приходит человек лет тридцати. На нам деловой костюм, на носу очки в позолоченной оправе, морда, как у