Биверли Бирн - Огненные птицы Страница 17

Она кивнула, и он, недолго посовещавшись с официантом, снова обратился к ней.

– В соответствии с традицией есть предстоит типично английские блюда. Стало быть, вино исключается и мы будем пить пиво. О'кей? – Все было о'кей и Энди сделал заказ.

Когда официант ушел, Лили подняла голову и еще раз уже не украдкой посмотрела на странного молодого человека, ее визави.

– Вы очень уверенный в себе человек, Энди Мендоза. Кто вы?

– Молодой писатель, борющийся за выживание.

– Возможно. Но это еще не все.

– Пока и этого достаточно. Чем вы здесь занимаетесь и сколько намерены пробыть?

– Еще не знаю. Может быть, год. Тогда, может быть, тоже научусь лаконичным ответам.

– Один-один.

Он поднял кружку, сказал тост: за вас. И за то, чтобы вы всегда носили синее, это подчеркивает ваши фантастические глаза.

Ее потуги остаться холодно-рассудочной потерпели провал. Не было еще человека, который высказался бы о ее глазах, как фантастических. Лили почувствовала, как ее щеки зарделись румянцем, и молча пригубила пиво.

Они ели суп из бычьих хвостов и ростбиф, хрустящую мешанку под названием «йоркширский пудинг», капусту, морковь, жареный картофель, а завершался ленч яблочным пирогом с патокой. Все было очень вкусно.

– Теперь я очень долго не проголодаюсь, – заявила Лили, когда опустела последняя тарелка, и они ждали, пока им подадут кофе.

Он наклонился к ней.

– А теперь выкладывайте ваш главный секрет. Кто вы на самом деле? Наследница, избегающая пересудов высшего общества? Голливудская звезда, сбежавшая от его прожекторов, фанатик искусства?..

Лили разразилась смехом.

– Никто из вами упомянутых. Как вам это могло прийти в голову?

– Потому что в вас есть что-то такое, что заставляет меня думать о странных экзотических вещах. Мне кажется, все дело в вашей походке, вообще в том, как двигаетесь, жестикулируете. Будто в вас собралось ужасно много энергии, и она вот-вот вырвется наружу. – Он заметил ее недоверчивый взгляд. – Извините меня, – ничего не могу с собой поделать. О каждом, кого я вижу, готов сочинить какую угодно байку. Видимо, поэтому я так рвусь стать писателем. Лили покачала головой.

– Мне бы очень не хотелось вас разочаровывать, но я всего лишь… – она подыскивала подходящую для себя характеристику, – сидящая у разбитого корыта…

– Ничего, – заверил ее Энди Мендоза. – Как-нибудь попытаемся его склеить.

– Куда мы спешим?

Энди широкими шагами шел по широкому бульвару рядом с океаном и Лили едва поспевала за ним. Холодные декабрьские волны, пенясь, накатывались на пляж, освещенный низким зимним солнцем.

– Извини, не понял, что иду слишком быстро.

– Я не это имела в виду. – Восточный ветер пронизывал все вокруг.

Лили запрятала стынущие руки поглубже в карманы нейлоновой парки.

– Я имею в виду, куда мы так спешим в наших отношениях. Ты ведь постоянно хочешь видеть меня, звонишь мне каждый день, приходишь, таскаешь меня повсюду за собой. В чем дело?

Он повернулся к ней, защищаясь от ветра, и шел теперь задом.

– Черт возьми, да где же находится тот маленький городок, в котором ты выросла? На Луне? Ты что действительно не понимаешь почему?

– Не понимаю. Потому и спрашиваю.

– У тебя что, никогда ни одного мальчишки не было?

– Конечно, были. И не один, а много.

– Врунья ты. – Он снова повернулся лицом к ветру, и они продолжали идти дальше.

В среду утром он позвонил ей.

– Давай проедемся немного. Я хочу на один день избавиться от Лондона.

Уже в половине восьмого они катили по какой-то дороге. Энди был немногословен, будто занят какими-то мыслями, а Лили с интересом наблюдала быстро сменявшиеся пейзажи за окном. Машиной Энди был не «Ягуар», как ожидала Лили, а «Моррис Оксфорд», английская разновидность «Шевроле» ее матери, но Энди вел его так, будто это была спортивная машина: очень умело, уверенно и очень быстро.

Часа через два они свернули с дороги у стрелки с надписью «БРАЙТОН».

– Это место летнего отдыха. Сейчас там очень мало народу. Будем с тобой пионерами в городе призраков.

Энди припарковал машину поодаль железнодорожного вокзала.

– Давай немного пройдемся. Брайтон – весьма викторианское место. В смысле архитектуры. Ведь ты же любишь архитектуру.

Она любила архитектуру. И Брайтон ей очень понравился. Они медленно шли по его широким проспектам и узким старым улочкам, пока не оказались на берегу океана, где она и задала свой вопрос о том, куда они так несутся и где он обозвал ее лгуньей, когда она положительно ответила на его вопрос о мальчишках.

Прямо перед ними раскинулся Брайтонский пирс, это летнее развлечение, воздвигнутое во времена правления короля Эдуарда.

Длинное деревянное сооружение погрузило свои огромные пальцы опор глубоко в океан. На нем находился танцзал, крытая арками галерея и магазины, торговавшие сувенирами «На память об отдыхе на берегах моря». Сейчас все они являли собой печальное зрелище опущенных жалюзи.

– Пойдем туда, на край, – предложил Энди.

Он пошел вперед, касаясь рукой шатких деревянных перил. Ветер сдувал с его лба желтые как песок кудри, что придавало лицу еще большую худощавость.

– Я приезжал сюда в детстве несколько раз. Мы удили рыбу с пирса однажды.

– Надеюсь, тогда было здесь теплее? – пробормотала Лили.

– Тебе холодно? – казалось он был этому удивлен.

– Ах, ты все же заметил.

– Пошли, найдем местечко потеплее.

На берегу моря они не обнаружили ни одного открытого заведения. Взобравшись на крутой холм, Лили и Энди в гуще узких старых улочек обнаружили, наконец, маленькую кондитерскую, в которой подавали горячие напитки. Энди заказал кофе и тарелку пирожных со взбитыми сливками. Когда он предложил их ей, Лили покачала головой.

– Давай, давай. Тебе необходимо получить чуточку энергии и калорий, после того, как я тебя чуть не до смерти заморозил. Кроме того, твой вздернутый носик и твои роскошные волосы лишь выиграют, если чуть растолстеешь.

Она не отвечала, но он и так понял по ее лицу, каков был бы ее ответ.

– Прости. Это было бездумное высказывание. Это все равно, что мои одноклассники, которые называли меня четырехглазым.

– В очках ты выглядишь необычно. Они как бы уравновешивают твое лицо.

– Может быть. Но большую часть из моих двадцати семи лет мне пришлось ходить в четырехглазых. И к лучшему: Майкл Кэйн меня в этом убедил окончательно.

– Причем здесь Майкл Кэйн?

– А я видел с ним фильм, где он играл крутого парня, но, тем не менее, носившего очки. И это придавало лишь еще больше сексуальности его внешности.