Татьяна Ковалева - С тобой навсегда Страница 18

Так наши отношения могли бы продолжаться бесконечно долго. И Кандидат вновь и вновь пускался на разные мелкие хитрости. Его друзья из бизнесменов как-то пригласили нас с ним на свадьбу в качестве свидетелей. И в этом был расчет: за свидетелей на свадьбе пьют как за новую перспективную пару; свидетелей бывает прямо-таки толкают под венец. Я это вовремя сообразила и отказалась. А Кандидат качал головой (какая умная!) и обиженно поджимал губки…

Театр, я замечала, пристально следил за нами; театр в лице мелких сплетниц и склочниц жаждал развития событий. Но я не предоставляла досужим сплетницам такого удовольствия, не давала событиям развиваться. Сидя в курилке, сплетницы пускали дым друг дружке в размалеванное лицо и, глядя мне в спину, помалкивали — им не было о чем посудачить за сигареткой с ментолом. Разве что о племяннице директора, которая радовалась свалившейся ей с небес квартире.

Кому суета, кому томление…

И вот я сегодня опять встречаюсь с этим ничтожеством. Замечаю, что отношение мое к нему уже потеряло некую остроту; я хоть и считаю Кандидата ничтожеством, но уже — по инерции как-то, по привычке; сердце мое в формировании отношения не участвует. Не этого ли с самого начала добивался Кандидат? Интересно, что он придумает сегодня? Какие расставит мне силки? Какую приманку нацепит на крючок?

А вот и он!

Из-за угла, грозно урча, торжественно сверкая лимонно-миллионными боками, выскакивает знакомый «мерседес». Он идет по прямой на хорошей скорости, а возле меня резко, с пронзительным визгом тормозит; останавливается, как вкопанный.

Появление весьма эффектное! Многие прохожие с любопытством оборачиваются.

Дверца распахивается передо мной.

Из салона выглядывает… ох! Какой же он все-таки несимпатичный.

— Люба, вот и я! — срывается у него с красных губ.

Усаживаясь на заднее сиденье, я обращаю внимание, что у Кандидата сегодня живот не касается руля. Значит, не обедал еще Кандидат (когда он садится в машину отобедав, ему трудно крутить руль); значит, будет расставлять силки на базе ресторана. У работников питерских ресторанов на меня уже выработался устойчивый условный рефлекс: если появляюсь я, значит, Кандидат расщедрится сверх обычного — при мне он не зажимист. Мысль эта несколько веселит меня.

Гляжу в окно. Скоро замечаю, что центр города остается позади, а мы выезжаем в район новостроек, высятся тут и там башенные краны, колеса машины то и дело попадают в выбоины на асфальте. Не похоже, чтобы ехали мы в ресторан, во всяком случае в один из уже известных мне.

— Куда мы едем? — я встревоженно озираюсь.

Кандидат таинственно улыбается:

— Об этом чуть после, — он старательно лавирует между выбоинами, довольно сопит.

— Мы едем за город? — не унимаюсь я. — Ты что, похищаешь меня?

— Нет, — он взглядывает на меня с некоей значительностью. — Насилие — не в моих правилах. Неужели ты этого до сих пор не заметила?

— А разве методы твои не насилие? Обложил меня со всех сторон…

Он кривится слегка и молчит. Скоро сворачивает в проулок между типовым детским садиком и многоэтажками.

Склонившись к лобовому стеклу, я прикидываю количество этажей; кажется, двенадцать.

— Мы к кому-то в гости?

Он кивает и по-прежнему молчит. Небрежным жестом бросает себе в рот жвачку.

Жует.

Мне не нравится, в каком направлении развиваются события.

— Но я не хочу ни к кому в гости. Я предпочитаю знать о таких вещах заранее, — чтобы приготовиться, чтобы настроиться.

Кандидат начинает жевать быстрее:

— Успокойся, Люба, мы не в гости. Я же все понимаю: не первый год живу. Просто так — зайдем на пять минут. А потом поедем, куда прикажешь.

Это несколько успокаивает меня. Я теперь думаю о том, что, оказывается, не люблю неожиданности, — по крайней мере неожиданности, исходящие от Кандидата.

Он останавливает машину возле какого-то дома.

Мы входим с ним в подъезд, еще пахнущий краской, свежей штукатуркой, лаком… У меня болезненно щемит сердце: директорской племяннице хорошо в новой квартирке. Лифтом поднимаемся на шестой этаж.

Кандидат пухлым пальчиком нажимает на кнопку звонка.

Нам отворяет какая-то девушка в белоснежном переднике. Я принимаю ее за хозяйку, но она, оказывается, не хозяйка.

Девушка кротко улыбается Кандидату и тихо молвит:

— Все готово, Вениамин Романыч!

— Хорошо, Катя! — благодушно кивает он. — Ты свободна на сегодня.

Девушка снимает передник, надевает туфельки. Кандидат протягивает ей конверт:

— Не в обиду тебе, Катя… Маленький гонорар…

— Что вы! Что вы! — всплескивает руками Катя, но конверт с заметной живостью берет. — Ах, зачем вы, Вениамин Романыч! Ах, вы нас балуете!

Катя исчезает, неслышно притворив за собой дверь.

А я удивленно гляжу на Кандидата:

— Это твоя семикомнатная квартира?

Он качает головой:

— Нет, это однокомнатная… Твоя.

— Как моя? — восклицаю я, оглядываясь в сомнении, — мне ли это сказано? может, тут еще стоит кто-то?

Но, кроме нас, в прихожей никого нет.

Кандидат серьезен:

— Твоя. Разве это так трудно понять? Ты же говорила, что тебя в театре обошли квартирой. Можешь считать, что справедливость восстановлена.

Он проходит на кухню.

— Постой, постой! — говорю я и иду вслед за ним. — Мало ли что я говорила. Я ведь и подумать не могла, что ты воспользуешься, что ты…

— Что я еще? — он смотрит на меня сверху вниз.

«Он уже смотрит на меня сверху вниз! Ну нет!..»

— Ну нет! — я решительно качаю головой. — Мы так не договаривались. Эта квартира — не моя.

— Твоя, твоя! — напирает он. — Чья же еще! И прихожая твоя, и кухня, и вот эта курица-гриль, приготовленная Катей в духовке. Хочешь, и Катя будет твоей?

Он смотрит на меня очень выразительно:

«Все здесь твое, если…»

И говорит:

— Там в комнате на столе лежит техпаспорт. Иди, впиши свое имя и владей…

— А если не впишу? — принимаю я позу ерша.

— Впишешь, — уверенно говорит он. — Всякому упорству бывает предел. Любая бы женщина вписала. И даже два раза. И ты впишешь. Никуда от меня не денешься. Для меня в этом свете невозможного мало… А потом мы вдвоем… распишемся совсем в других документах.

Тут я начинаю терять самообладание. Обида и злость наваливаются на меня. Он ведь покупает меня и даже не скрывает этого. Циник проклятый!

Я вспыхиваю:

— А если имя свое впишу, а замуж за тебя не выйду?

Он смотрит на меня внимательно: