Убери руки, малышка (СИ) - Зайцева Мария Страница 2

Почему ты обманул меня, Петр Алексеев? Почему не вернулся? Я с тебя спрошу за это. Только выживи. 

- Ну что, девка, Петр Алексеев твой – это тот, что с лицом обожженным. Неплохо там все. Глаза не пострадали, кожа – затянется, хоть и шрамы будут, конечно. А вот легкие… Обожгло. Но парень молодой, может, восстановится…

Сажусь прямо по стене на пол. 

Легкие. Может, восстановится… Поднимаю взгляд на старушку:

- Вам санитарки нужны?

3.

- Опять ты? Какого хрена ходишь здесь? 

Она красивая. Высокая, с нервными пухлыми губами и темными волосами. Подходит ему очень.

Прикуривает, прикрываясь от ветра, коротко смотрит на меня. Зло. 

Я ее понимаю. Наверно. Или нет? 

Когда рядом с твоим парнем постоянно трется не-пойми-кто… Наверно, это напрягает. Но она же должна осознавать, что я ей – не соперница? Хотела бы… В глупых ночных мечтах… 

Но нет. Я – всего лишь маленькое, глупое не-пойми-кто, помогающее ее парню с самыми обыденными вещами. 

- Я работаю здесь.                                                                                                                          

Отхожу подальше, тоже прикуриваю. Раньше не водилось за мной такого. Здесь научилась, в больнице. Иногда только это выручает. 

- Работает…                                                                                                                                                

Она отбрасывает сигарету, идет ко мне. Стремительно. Темный плащ красиво развевается при каждом шаге. Модель с подиума. Звезда. Боже, какая они красивая пара! 

Невольно представляю их вместе, и сердце болит. 

Наверно,  потому, что нас с ним вместе представить не могу. 

Не складывается.                                                                                                                         

Он – слишком красивый. Мужественный. Такой… Господи, при одном воспоминании, как смотрел он на меня тогда, возле горящего дома, сердце останавливается… 

А я… Обычная. Самая простая.                                                                                               

Я смотрю в красивое , немного хищное лицо его девушки и не понимаю ее неприязни ко мне. 

- Я вижу, как ты работаешь! Крутишься вокруг него… Момент ловишь? Да? Забудь. Ты ему нахрен не нужна, поняла? 

- Поняла.                                                                                                                                 

- Еще раз увижу, как ты возле палаты ошиваешься, пожалуюсь, и тебя уволят! Поняла?

- Поняла.                                                                                                                   

- Свободна.                                                                                                                           

- У меня еще перерыв.                                                                                                            

Демонстративно затягиваюсь своей дешевой сигаретой и выдуваю ей дым в лицо. Пошла ты!

Морщится и уходит.                                                                                                   

Смотрю, как она спускается с крыльца, как полы плаща бьют по голенищам высоких сапог. 

На эсэсовку похожа.                                                                                               

Из старых советских фильмов.                                                                                 

4.

- Слушай, давай в нормальную больницу, Петь. Ну сколько можно? Отец уже все понял давно. Простил. 

- Я не простил. Хватит об  этом, Лан.                                                                            

Я замираю возле приоткрытой двери в вип-палату. 

У нас обычная районная больница, вип – это значит один пациент в палате и  есть старый телевизор.

Здесь еще и туалет. В принципе, условия – царские. Куда она уговаривает его перевестись? Зачем?

- Не хватит! Здесь нет должного ухода, квалифицированного персонала! Здесь, воняет, наконец!

- Всего мне хватает. Иди ко мне. Я скучал. 

- Петь… Тебе же нельзя…                                                                                                          

- Что нельзя? Касаться тебя, да? Можно. И давно уже нужно. Иди ко мне…

Шорох, возня… Мои щеки пылают так,  что сейчас подожгут халат! Надо уйти! Надо! Потом приберусь…

- Нет, Петь… Нет…                                                                                                             

- Почему? Что не так?                                                                                                            

- Ну… Я думаю все же, что еще рано… И ты… Не поправился… Навредить себе…

- Да? А, может, все дело в моей обгоревшей роже?

- Нет, ну что ты! Петя, нет!

- А почему ты не смотришь на меня, а? Почему не целуешь? Не хочешь? Слишком страшный? 

- Петь…                                                                                                                     

- Пошла вон отсюда.                                                                                                                        

- Петя…                                                                                                                                   

- Вон!!!                                                                                                                                               

Господи, ему же нельзя кричать! У него – легкие! И горло! 

Не думая больше ни о чем, врываюсь в палату, смотрю требовательно и злобно на нее. И на него. 

- О, вот и твоя сиделочка!                                                                                                    

Лана, некрасиво скривив красивые губы, презрительно выплевывает слово за словом.

- Караулила под дверью, да? Ждала?                                                                                                           

Я молчу. И даже не смотрю на нее. Она – вне зоны моих интересов. 

Петр сидит на кровати, уткнувшись взглядом в ладони. Они целые, не обгоревшие. Не то, что у его коллеги, которому уже сделали несколько операций по пересадке кожи. У Петра пострадало только лицо и легкие. Потому что маску не надел. 

- Ну что, дождалась? Все, он весь твой! Я ему не нужна! А ты – попытай счастья! 

Голос Ланы дрожит. И рассыпается на мелкие острые иглы. Они под ногти впиваются. Древний метод пытки такой был. 

- Пока, Петенька. И знаешь, ты прав. Не могу я тебя целовать. Не могу. Прости. И встречаться, с тобой таким – тоже. Может, вот она – сможет. А я - нет. Я молодая, я жить хочу. А не возле тебя сидеть.

Прости, что так…                                                                                                                               

Она выходит.                                                                                                                         

А Петр даже не смотрит на нее. Словно и не замечает, что ушла. Сидит, разглядывает руки.

Лицо его, с шрамами, натянутой, словно на барабан, нежной нездорово-розовой кожей на местах обширных ожогов, похоже на маску. Без ресниц, бровей, губы в струпьях. 

Я вспоминаю, как заставляла его есть через трубочку кашу,  потому что рот нормально не открывался.

И жевать нельзя было. Как прятала от него зеркала. И врала, что все вполне хорошо. Хотя нет. Не врала. Потому что он как был красивым, так и остался. И сейчас он – красивый. 

Никакой огонь этого не сожжет. 

Я хочу подойти к нему, обнять. Сказать, что Лана – та еще сучка. И что не надо ее слушать! И что…

Но вместо этого начинаю прибираться. Гремлю ведром, и Петр , наконец, поднимает взгляд.