Татьяна Туринская - Побочный эффект Страница 2

Но сейчас даже самая интересная книга, независимо от авторства, не смогла бы отвлечь Ирину от страшных мыслей. И Никольская была беспощадно захлопнута.

— Вы уж простите мне мою бестактность. Сама не знаю, что со мной происходит, — Ирина вновь обратилась к соседке. — Сама себе поражаюсь. Всю жизнь относила себя к сдержанным людям, никогда ни с кем не делилась ни мыслями, ни чувствами. Даже с ближайшей подругой старалась держать дистанцию. Подруга… О-ооо, моя подруга… Почему я такая мягкая, почему не умею сказать 'нет'?..

***

С Ларисой Ира Комилова, можно сказать, выросла. С ней и жизнь прожила. Все потому, что так и не научилась говорить 'нет'.

В новый дом обе семьи въехали, когда девочкам только-только исполнилось по четыре года. У них даже дни рождения были совсем рядышком: у Иры четырнадцатого октября, у Ларочки — двадцать девятого. Месяц один, а знаки зодиака разные. Может, из-за этого и такая разница в характерах?

По злой иронии судьбы оказалось, что в новом доме из их ровесников девочками были только Ира с Ларисой. Остальные — мальчишки. Чуть постарше, чуть помладше, одногодки — мальчишек было много. С одной стороны — красота, море потенциальных женихов. С другой — выбора не было. Подсунула судьба Ларису — дружи с Ларисой. Не хочешь с Ларисой? Тогда сиди в песочнице одна, лепи куличи, и сама же ими любуйся.

Но одной было скучно. А с мальчишками не получалось. Тем бы камнями побросаться. Или песку в глаза насыпать. Игрушки забрать, поломать, и выбросить. Не складывалось у Ирочки с мальчишками.

Пока девочки были маленькими, мамы никуда из родного двора не выпускали: гулять можно было только под окнами и только вместе. Ссорились девчонки частенько, но только на короткое время: не к кому было пристать, не было других подружек. Как ссорились, так и мирились.

Позже пошли в одну школу, и опять же сработал извечный закон подлости: попали в один класс. Там бы, в школе, и поискать Иришке новых подруг. Но ревнивая Ларочка всегда была настороже: не дай Бог Ира на переменке шла с другой девочкой в столовую — устраивала такую истерику, что слышно было в соседнем классе. Доходило до смешного: Ира в одиночестве не могла сходить даже в туалет — следом обязательно плелась Лариска.

О ее нездоровой ревности очень скоро узнали все одноклассники и даже учителя. Устраивать скандалы с истерическим визгом, непременным царапаньем и даже вырыванием волос из головы соперницы Лариса не только умела, но и любила. Из-за этого ее пристрастия одноклассники старались обходить ее десятой дорогой. А заодно с ревнивицей и Ирочка оказалась в полной изоляции.

Так и случилось, что, прожив в Москве всю жизнь, Ирине не удалось обзавестись нормальными подругами. Приятельницы — да, были, но настоящей подруги, с которой можно было бы поделиться наболевшим, не оказалось. А рассказывать что-либо Ларисе было ох как чревато…

***

Боль снова вернулась в горло. А страх никуда и не уходил. Как только они, такие необъятные, умещались в узком горле?

Дышать стало труднее. Ира пыталась проглотить их, но тщетно: страх сидел на своем законном месте — ему и положено быть в горле во время полета. А боль… Ирина сама виновата — зачем травить израненную душу? Зачем снова ворошить прошлое? Все равно ничего не изменишь. Ее финишная ленточка — вон она, совсем-совсем близко. Так близко, что колышется от Ириного затрудненного страхом и болью дыхания. Слишком поздно…

Пытаясь справиться с волнением и тревогой, она зажмурилась. До упора вдавила пальцы в подлокотники кресла. Мимоходом заметила: хорошо, что ногти подпилила совсем коротко, иначе обязательно поломала бы.

Почему, ну почему мама не научила ее говорить 'нет'?! Сколько жизненных проблем ей удалось бы избежать! Прежде всего — главной проблемы. По имени Лариса.

***

Ларочка Трегубович росла чересчур избалованной девочкой. Больше баловать родителям было некого: других детей Бог не дал. Даже Лариса, по их словам, родилась у них скорее 'вопреки', нежели 'благодаря'. Несколько беременностей закончились у Ларочкиной мамы неудачно: первый раз она родила тоже девочку, но малышка не прожила и трех часов. Потом были подряд три выкидыша, и лишь спустя долгие годы судьба, наконец, улыбнулась чете Трегубович: на белый свет появился крошечный недоношенный младенец, который невероятными усилиями врачей удалось вернуть к жизни.

Почти до пяти лет Софья Исааковна в буквальном смысле не позволяла пылинке упасть на ребенка. Гуляла Ларочка исключительно на маминых руках: ходить самостоятельно ей разрешалось только дома, и только на расстеленном поверх ковра ватном одеяле, оберегающем ребенка от ушибов при неизбежных падениях. Дабы оградить дитя от зловредных микробов, дважды в день одеяло подвергалось температурной обработке: любящая мамаша ползала по нему на коленях с утюгом, обеззараживая детский полигон.

На игровой площадке во дворе Ларочка только с высоты маминого роста могла наблюдать за процессом появления из-под ловких Ирочкиных рук песочных пасочек, куличиков и неказистых замков. Самой прикасаться к песку было запрещено строго-настрого: в нем же миллиарды микробов!

Лишь на пятом году Софья Исааковна стала иногда милостиво позволять дочери пройтись по дороге собственными ножками. Но только по асфальту и только цепко держа при этом за руку маму, готовую в любую минуту поддержать падающую дочь.

Очень медленно, по чайной ложке в год, Ларочке давалась некоторая свобода действий, однако обо всех своих движениях или перемещениях она непременно обязана была докладывать маме. Для ребенка это было в порядке вещей, и она делала это автоматически: собирались чуть повзрослевшие подружки перейти из беседки на скамейку, Ларочка тут же извещала всю округу визгливым криком: 'Мам, я буду вон на той лавочке!' Для нее было удивительно: как же Ирочка может передвигаться по двору, не докладывая матери о каждом своем шаге?

Зависимость от родителей, несамостоятельность не могли не отразиться на характере. Лариса выросла замкнутой, болезненно реагирующей на любые замечания в свой адрес, и патологически ревнивой и мнительной.

При этих весьма сомнительных достоинствах Ларочка обладала более чем скромной внешностью: маленькая, худенькая сверх меры, какая-то скукоженная. На длинном узком лице выдавались широкие скулы, а любопытный нос хищно торчал вперед, вынюхивая чужие секреты. Единственное, на что не поскупилась природа, так это волосы: Ларочкину головку венчала копна восхитительно-кудрявых бледно-рыжих волос. Однако цвет ее не устраивал, с ним Лариса начала баловаться лет в пятнадцать, испробовав все оттенки фиолетовой, красной и коричневой палитры. Побывала и брюнеткой, и даже чуть-чуть блондинкой — но как черный, так и светло-русый цвета подчеркивали уродливый нос, выдававшийся вперед кривоватой сливой. В конце концов она остановилась на огненно-рыжем оттенке.