Татьяна Туринская - Побочный эффект Страница 3

При этих весьма сомнительных достоинствах Ларочка обладала более чем скромной внешностью: маленькая, худенькая сверх меры, какая-то скукоженная. На длинном узком лице выдавались широкие скулы, а любопытный нос хищно торчал вперед, вынюхивая чужие секреты. Единственное, на что не поскупилась природа, так это волосы: Ларочкину головку венчала копна восхитительно-кудрявых бледно-рыжих волос. Однако цвет ее не устраивал, с ним Лариса начала баловаться лет в пятнадцать, испробовав все оттенки фиолетовой, красной и коричневой палитры. Побывала и брюнеткой, и даже чуть-чуть блондинкой — но как черный, так и светло-русый цвета подчеркивали уродливый нос, выдававшийся вперед кривоватой сливой. В конце концов она остановилась на огненно-рыжем оттенке.

Впрочем, даже великолепная рыжая шевелюра не красила Ларочку — волосы были слишком длинны и слишком пышны для ее маленького хрупкого тельца, отчего голова казалась непропорционально большой. Сколько раз Ира советовала ей сменить объемную прическу на стрижку, да результат был один — Лариса дико обижалась на подругу, горячо убежденная в том, что та готовит ей откровенную подлость. Разве можно состричь такую красоту? То, что эта красота вкупе с остальными 'прелестями' еще больше уродует фигуру, Лара наотрез отказывалась воспринимать — глупости, красивые волосы не могут испортить внешности. И точка.

Школу Лариса закончила с золотой медалью, и без проблем поступила в университет на факультет журналистики: спасибо папиному троюродному брату, иначе на ее золотую медаль без публикаций там бы даже не взглянули.

Ира училась хуже, но отнюдь не по причине слабо развитых мозгов — исключительно из-за отсутствия интереса. Учиться ей было скучно до зевоты. В двойках она не погрязла только благодаря великолепной от рождения памяти.

У Ларочки же, напротив, память время от времени сбоила. Да что там — никудышняя у нее память. А потому уроки она заучивала наизусть, не особенно вникая в смысл вызубренного материала.

После окончания школы подружки пошли в разные стороны: мечтающая о карьере журналиста-международника Лара подалась на журфак. Ирина же, ничего особенного не желая, не проявив к семнадцати годам определенных склонностей, направила стопы в более приземленный аграрно-экономический институт изучать особенности поведения дебетов-кредитов и сальдо-бульдовых конфликтов в период составления балансового отчета.

Расставшись со школой, Ира надеялась оставить в прошлом и дружбу с Ларочкой. Раз и навсегда рвать отношения не планировала, да и сложновато было бы это сделать, учитывая проживание в одном доме. Но так хотелось свежих впечатлений, нормальных, без истерик, дружеских отношений. Однако и в институте ее чаяниям не суждено было исполниться: Ларочка, не сумев ни с кем подружиться в университете, по-прежнему таскалась за Ирой, будто приклеенная. Отдохнуть от привязчивой подруги можно было только на лекциях.

Первый настоящий поклонник объявился на Ирином горизонте лишь в институте: до этого ревнивая Ларочка никому не позволяла приблизиться к подруге. Вероника Николаевна, Ирина мама, сначала удивлялась, а позже, разобравшись, почему у ее вполне симпатичной дочери нет ухажеров, стала возмущаться назойливостью Ларисы. Несколько раз даже пыталась ласково убедить ее, что нельзя так навязывать свое общество, что девочки в этом возрасте должны время от времени отдыхать друг от друга. Но ее обращения оставались гласом вопиющего в пустыне — Ларочка не имела намерений делиться с кем бы то ни было единственной подругой. Воспринимала Иру, как личную собственность: моё, никому не дам!

Первый поклонник как появился, так и сбежал. Не выдержал присутствия ревнивой подружки, ее косых враждебных взглядов и нудных рассказов, как легко и интересно живут в заграницах журналисты-международники.

После него были второй, третий и четвертый. Потом Ирочка считать перестала, а подруга все не унималась.

Но не только из-за сбежавших поклонников злилась Ира на Ларису. Назойливость подруги раздражала. Частенько хотелось отделаться от нее раз и навсегда. Тем не менее, как бы это ни было противно, а терпеть ее общество Ирина в общем-то привыкла.

Куда хуже то, что она чувствовала: когда-нибудь Лариска заставит ее плакать по-настоящему. Не давала покоя мысль, что подруга может предать в любую минуту. Сейчас она улыбается и преданно заглядывает тебе в рот, а завтра, не моргнув глазом, сотворит такую подлость, что потом сама же будет сокрушаться: как же она могла сделать подобное. Не иначе, мол, бес попутал, и будет вымаливать прощения, не отрывая от Ириных глаз взгляда побитой собаки.

Такое уже было. И не один раз. Но все дурные Ларискины выходки побила одна, самая подлая, самая мерзкая. Сколько лет прошло, а до сих пор Ирине было тяжело вспоминать десятый класс. Негодование и гнев душили изнутри, призывая к мести или хотя бы к адекватному наказанию.

В детстве она была обыкновенным ребенком, без особых талантов. Неземной красотой среди ровесниц тоже не выделялась. Однако переходный возраст принес с собой не только головную боль для родителей, но и нескончаемую радость для самой Иры — плавно, незаметно для себя и окружающих, она превратилась в настоящую красавицу. В то же время красота ее была вполне земной. По крайней мере, нимб над ее головой не засветился. Обычная симпатичная девушка. Быть может, чуть симпатичнее других. А может и нет.

Из массы сверстниц ее прежде всего выделял рост. Она и раньше не была маленькой: с первого класса возглавляла на физкультуре строй девочек. Если в начальной школе это было предметом некоторой гордости — она уже большая! — то к старшим классам стало приносить небывалые моральные страдания: она каланча, уродина. Теперь же Ира перестала быть просто высокой и худой нескладушкой. Худоба приобрела плавность очертаний. Лицо, резковатое и неяркое в недавнем прошлом, тоже претерпело некоторую метаморфозу. Черты вроде те же, тот же овал, те же глаза, губы. А все вместе — другое. Будто и не Ирочка Комилова в зеркале отражается, а миленькая японочка со старого календаря, который много лет висел у них сначала дома, потом на даче, а выбросить его все не поднималась рука — так необыкновенно хороша была юная барышня с зонтиком на бамбуковых спицах, так приятно было смотреть на ее чистое лицо. Теперь Ира, вглядываясь в свое отражение по утрам, отмечала нежность кожи с бархатистостью персика и молочностью оттенка, притом что никогда не считала себя белокожей. Но смуглость ее была теперь словно прикрыта полупрозрачной органзой, которая, не делая кожу более светлой, все же смягчала интенсивность природного оттенка. Извечную мальчишечью стрижку сменило длинное каре.