Не покидай меня - Климова Анна Страница 20

Из яблоневого сада притащил к окну старую полусгнившую лестницу, распоров по пути выступающим из нее гвоздем свои чистые шортики, набив шишку, чуть не высадив стекло, но все же установив ее кое-как у окна. Для страховки похитил из шкафа дедов военный ремень. Веревка тоже обнаружилась — я просто срезал в саду натянутую бабушкину бельевую. После этого был готов идти на подвиг, обернувшись два раза вокруг талии ремнем, привязав к нему бельевой шнур. Другой конец веревки аккуратным бантиком (как мама учила) привязал к нижней планке лестницы. После этого отправился вверх, к славе и успеху.

Лестница скрипела и дрожала, страховочная веревка два раза цеплялась за щербатые планки, пропасть под моими ногами росла с каждой трагической секундой. Но мечта двигала меня к наличнику и моему птичьему зоопарку. Птенцы, угадавшие приближение чего-то страшного, умолкли. Стремясь удержать равновесие на шаткой лестнице, я попытался заглянуть в темное, уютное и теплое нутро за наличником, слегка пахнувшее курятником. Чуть успокоившись, запустил туда руку…

И в это время вернулись родители птенцов. Вероятно, они отличались особо боевым характером и накинулись на мою макушку. Мои нервы не выдержали. Я с ревом полетел с лестницы вниз. Дела были бы совсем плохи, потому что веревка, привязанная, как ты помнишь, к нижней планке, нисколько не воспрепятствовала бы моему соприкосновению с бабушкиным палисадником. Но на мое счастье веревка зацепилась за лестницу, и я повис на ремне в воздухе.

Ира сквозь дрему захихикала:

— И что, влетело?

— Да, и еще от матери получил втык. Из меня мог бы получиться скалолаз или орнитолог. А получился маменькин сынок и филолог-неудачник. Ты простишь меня?

Ира предпочла промолчать, тем более что она плавала на краю сна. Ира не знала, что делать и как быть дальше. Чувства, над которыми ум был не властен, вытаскивали ее из оборонительного кокона семьи, возвращая снова и снова к мыслям о человеке, которого она увидела впервые 18 лет назад… Так много всего случилось с ними за это время. Так много!

И Леня ничего уже не мог исправить. Ничего.

Виктор

У всех есть секреты. У кого-то меньше, у кого-то больше. Виктор хорошо это знал.

У него хранился свой комплект ключей от квартиры Заботиных еще с тех времен, когда таскал фолианты из библиотеки Олега Ивановича. Естественно, об этих ключиках никто не догадывался.

Виктор хорошо изучил распорядок дня старших Заботиных, не менявшийся годами. Обычно после обеда они уходили из дома гулять. Этакая парочка доисторических мастодонтов — он в шапке-пирожке, кашне и пальто, она — в горжетке с вуалькой, облезлой шубке и с ридикюлем на сгибе локтя. У Виктора было верных два часа, чтобы хорошенько осмотреться в квартире и поискать.

Ровно в половине третьего Заботины вышли из подъезда. Виктория Павловна поправила мужу кашне, взяла его под руку, после чего, ступая в ножку, они отправились по дорожке вокруг квартала.

Была маленькая проблема — консьержка. Виктор набрал номер телефона в ее будке. Телефон стоял так, что консьержка — пожилая узбечка, обвязанная пуховым платком на талии, — должна была отвернуться от двери, чтобы снять трубку. Именно в этот момент Виктор проскользнул в подъезд.

— Ало, ало! Говори, я тебя слушаю! Зачем по телефону звонишь, если не хочешь разговаривать? Эх!

Виктор не воспользовался лифтом. На своих двоих поднялся на нужный этаж быстро и тихо. Заботины не сменили ни один замок, поэтому внешняя и внутренняя двери открылись без проблем.

С хозяевами или без них квартира неизменно казалась необитаемой. Лишь отсутствие пыли и паутины говорило об обратном. Не таясь, Виктор прошел вдоль коридора к кабинету Олега Ивановича. Официально сюда мало кто имел право входить. Когда хозяин садился писать очередную свою бредовую книгу, переступать порог кабинета могла только Виктория Павловна. И то не часто. Даже воруя из библиотеки книги в свое время, Виктор не решался шарить в кабинете. Какое-то иррациональное почтение останавливало у двери. Но сегодня он не страдал такими глупостями. Виктор был полон решимости разгадать секрет многолетнего благополучия старших Заботиных.

Обитель старика поразила сумраком, усугублявшимся северной стороной и тяжелыми гардинами. У двух стен, как и в библиотеке, располагались массивные книжные шкафы, за стеклами которых в беспорядке были напиханы книги, газеты, журналы, какие-то папки и бумаги. Письменный стол, заваленный все теми же бумагами и книгами, примыкал к окну. Уютная настольная лампа с зеленым абажуром стояла слева, а у ее основания валялась россыпь визиток и каких-то фотографий. Центральное место занимала чудовищная пишущая машинка. В нее были заправлены два листа с копиркой. Виктор прочел несколько строк: «Горький писал: «Нижний Новгород — город купеческий, о нем сложена поговорка: «Дома каменные, люди железные». Но, как мне кажется, в своей «Вассе Железновой» описал он людей совсем не железных. Слабых людей явил Горький. Немощных, припадочных, страстных только в жажде удовольствий».

Какая прелесть! Уж кому разбираться в «жажде удовольствий», как не душке Олегу Ивановичу?

Виктор уселся в кресло и осмотрелся. С чего начать? Здесь столько бумаг и хлама, а что именно искать — он пока не знал. Начал с осмотра шкафов, потом перешел к объемным ящикам письменного стола. Бумаги, бумаги, бумаги… Стоп! Один ящик заперт. Ножницы и скрепка помогли справиться с замком. Ба!..

Если бы Виктор раскопал в древнем поселении первобытных людей смартфон последней марки, и то он так не удивился бы, как этой своей находке. В ящике покоился новенький ноутбук «Делл» с бархатистой сиреневой крышкой. Олег Иванович так часто повторял, что ненавидит компьютеры и не понимает их власть над человечеством, что очередное свидетельство двоедушия развеселило Виктора. Нашелся и шнур питания.

Спустя несколько минут он отыскал весьма солидный и современный сейф по левую руку от окна, замаскированный под обычную тумбочку. Виктор тщательно порылся на столе и в столе в поисках ключей, но Олег Иванович, видимо, был не так прост. Что ж, для первого раза информации оказалось более чем достаточно. Виктор решил не искушать судьбу настойчивостью, поэтому все положил так, как было.

«А ключики эти мы разъясним!», — пообещал он себе с ощущением близкой добычи. Если есть сейфы, значит, это кому-нибудь нужно!

На следующий день Виктор впервые за несколько месяцев позвонил матери. Наталья Павловна удивилась:

— Надо же, сынок сподобился узнать, не скопытилась ли мамаша за это время!

— Кончай, мать. Мы с тобой всегда плохо понимали друг друга, но это не значит, что я последняя сволочь. Как жизнь?

— Живу, как на карачках ползу. Давление скачет. Алкоголик опять в больнице. Думаю, оттуда его на погост оправят точно. Циррозник хренов!

— Квартирка-то на тебя останется?

— Ага, подарю я ее, что ли, кому? Ты ж меня из дома выгнал, где мне жить прикажешь?

Виктор поморщился:

— Никто тебя не выгонял, не трынди, поняла? Ладно, не об этом речь. Я у тебя спросить хотел кое о чем. Помнишь Оксанку, с которой мы когда-то гуляли? Она из соседнего дома.

— Ну, помню, — в голосе матери слышался сарказм.

— Знаешь, что с ней, где она?

— Скурвилась Оксанка твоя. Проститутка конченая. Говорят, чуть не посадили ее года два назад за то, что других девок соблазняла к блядству за деньги.

— Живет там же?

— А где же еще? Мамку свою схоронила в прошлом году. Видела ее — клейма ставить негде. А тебе она зачем? Это же курва гнилая до костей!

— Так, интересно просто. Вспомнил на досуге.

— Как вспомнил, так и забудь!

В свое время почти всех девушек, которые посещали Виктора, мать называла или «шкурами», или «прошмандовками», или «шалавами», или «кобылицами». В зависимости от настроения. Она полагала, видимо, что другие, «достойные», не прельстятся таким упрямым насмешником, как ее сын. «Девушки любят уважение, а ты даже матери хамишь», — говорила Наташа.