Моё солнечное наваждение - Наталия Романова Страница 20

— Не знаю! — завизжала она в ответ.

— Лучше сказать по-хорошему, — предупредил он, понимая, что пугает девчонку до усрачки. — Ну?!

Курносый нос сморщился, губы приоткрылись возмущённой буквой «о», ноги задёргались, засеменили на месте. Мясистое тельце в зелёном попыталось вырваться.

— Говори! — повторил Герман, кинув взгляд на подружек, одна из которых медленно пятилась, а вторая косилась на ближайшую дверь, показывая едва заметные знаки рукой в сторону той же двери.

Твою мать! Твою мать! Мать твою!

Большего не нужно. Он резко выпустил толстушку, та от неожиданности покачнулась, едва не упав. Герману было безразлично, даже если бы её размазало по полу до кашеобразного состояния.

Он сделал единственный шаг в сторону двери, крутанул ручку со всей силы, одновременно ударяя в полотно. Владельцы заведения не позаботились о приличных замках и крепких дверях привата. Сделанная из говна и палок дверь распахнулась, демонстрируя копошащееся нечто на широком помосте, закиданном подушками и покрывалами. Пахло кальянной смесью, похотью, пылью.

— Ярина?! — Герман, не думая, сделал шаг к помосту, услышав сдавленный писк, больше похожий на плач. Одним движением поднял и отбросил в сторону розовоголового, краем глаза отметив, что футболка у него смята, штаны на месте, ремень уже расстегнут.

— Эйф-ф! — послышалось возмущённое сопение от розовой башки.

Германа накрыло удушливой волной гнева, он забыл, что перед ним сопляк. Забыл, чей он сын, не подумал о возможных последствиях для себя лично, для бизнеса. Не думал вообще ни о чём — рванул к едва вставшему на ноги уроду, несколько раз ударил, надеясь, что вместе с зубами отлетят мозги.

— Он ничего, я сама, вот, — лепетала Ярина, когда взбешённый Герман поставил её на ноги, одёрнул задравшийся подол, накинул свой спортивный пиджак, оказавшийся ниже платья, вытер ладонями горячие слёзы с зарёванного девичьего личика. Повёл на выход, игнорируя ребяток из охраны, толчею любопытных соглядатаев, перепуганных подружек, моргающую, как сова Лану-Светлану.

Обо всём, что видел в тот момент, что чувствовал, Герман решил думать позже, когда остынет. На счастье, никто не остановил их, не попытался перекрыть дорогу, иначе один бог знает, чем бы закончилась та ночь для Маркова Германа.

Глава 9

Герман кружил по району многоэтажек, гоняя единственную мелодию на репите. Какую? Не вспомнил бы и под пытками. Пытался успокоиться, начать дышать ровно, не рвано, сквозь зубы. Необходимо было посмотреть на соседнее кресло, но каждый раз, когда взгляд падал на кутающуюся, несмотря на включённый обогрев салона, в его пиджак Ярину, хотелось идти убивать. Голыми руками, всех подряд. Вернуться в злосчастный клуб, найти розовую башку и провернуть до щелчка.

Картина произошедшего становилась ясна, как божий день. Простая, как идея поссать у придорожных кустов. Елисей позвал Ярину в приват под благовидным предлогом перекинуться парой слов без свидетелей. Та пошла. Почему нет? Приват, в общем-то, был забронирован Эдиком — парнем, с которым коротала время Лана-Светлана, — он вошёл в положение друга, одолжил пару минут оплаченного времени.

Говорил Царевич сущую ерунду, чушь несусветную нёс, Ярина уже собиралась уйти, сказала, что Елисею нужно вызвать такси или кого-нибудь из папиной охраны и ехать домой, настолько тот был пьян.

И тут, когда Ярина почти добралась до двери, он… навалился на неё. С какой целью, она, конечно же, понимала, а вот что полупьяное мужское сознание и распалённое восемнадцатилетнее либидо свое дело довело бы до конца — не верила.

Оправдывала мудака! Оправдывала, мать его! Оправдывала!

Герман покосился на Ярину: она обхватила плечи ладонями, нагнулась, уперев нос в колени и глубоко дышала.

— Тебе плохо?

Ответа не последовало.

— Тошнит?

Послышалось невнятное бурчание, и Герман нажал на тормоз, благо ехали по правой полосе, остановил машину. Вывел Ярину на воздух, обнял со спины, чтобы хотя бы немного согреть. После автомобиля его самого знобило, что говорить про девчонку, трясущуюся даже в тепле салона.

— Пить хочешь? — спросил он после долгого молчания.

Они стояли и смотрели на огни города, которые отражались в тёмной, пугающей глади реки, берущей начало в большом болоте неподалёку от деревни Старьково на Смоленско-Московской возвышенности. Некогда эта река была главной транспортной артерией, связанной с водно-волоковыми путями, с Волгой и Доном, Новгородом и Смоленском, а сейчас закованными берегами служила огромному мегаполису.

— Елисей — мой друг, — внезапно проговорила Ярина. Голос прозвучал хрипло и звонко одновременно.

Герману хотелось возразить. Орать хотелось. Матом. Друг? Друг? Даже если мужчина неоднократно трахнул женщину по дружбе, по любви, от нечего делать — он не имеет права насиловать её. Нет такого права, пусть и способен на это тысячу раз. Женщина имеет право сказать «нет», а всё, что остаётся мужчине — стиснуть зубы и отправиться дрочить.

Он сам себе врал, лукавил, прикрывая глаза на собственные неприглядные поступки. Полупьяные девчонки из его молодости, которые не в состоянии ответить «нет» по причине алкоголя, рассмеялись бы сейчас в лицо Германа. Ангелина, всегда с готовностью соглашающаяся на любой вид секса, даже на ненавистный глубокий оральный, тоже могла бы ухмыльнуться на внутренний протест Маркова. Только его грехи не имеют отношения к Ярине, чётко и ясно сказавшей чёртово «нет». Никакого!

— Он единственный, кто не смеялся надо мной, когда я пришла в школу. Единственный, кто звонил мне сам, передавал домашнее задание, когда я занималась дома. Это было не нужно, есть электронный дневник, репетиторы всегда на связи со школьными учителями, но он звонил, просто… чтобы я не чувствовала себя изгоем. Он первым позвал меня на день рождения и запретил глупо шутить, ржать надо мной. Когда я первый раз полетела в Англию, он не отходил от меня, а я… Не представляешь, как я боялась. Всего! Заблудиться, разбиться, главное — выглядеть ещё большей дурой, чем все считали. Он показал мне, как пользоваться пластиковой картой, пропуском на территорию школы, палочками вместо вилки. Всему, что остальные дети знали с рождения. Он никогда не смеялся надо мной, всегда поддерживал, в Москве остался из-за меня, а мог уехать в Кембридж. Я думала, ему Ира понравилась, он так смотрел на её… на… смотрел, в общем. Решила, он за этим меня позвал, чтобы я помогла ему. Елисей ужасно стеснительный, у него никогда девушки не было. Одноклассники считали его странным, иногда смеялись над ним, правда, за спиной, в глаза боялись из-за отца. Я думала, в институте у него всё получится, на его курсе есть девушки, но они на него не смотрят, а те, кто смотрит, видят только влиятельного отца, а не самого Елисея.