Нора Робертс - Рожденная в огне Страница 22

– Тот же вопрос я задаю самой себе. Вы не передадите мне молоток? Вон он лежит.

Он взял в руку молоток, ощутил его вес и на мгновение почувствовал неодолимое желание опустить его на ее упрямую голову.

– Где тот груз, который вы должны были отправить?

– Он здесь. – Она провела рукой по своим непричесанным волосам, прежде чем протянуть ее за молотком. – Я его пакую, разве не видите?

– Он еще вчера должен был быть в Дублине.

– Он не мог там быть, потому что я его не послала. Она стала умело вбивать гвозди в упаковочный ящик на полу.

– Если вы приехали, чтобы смотреть, как я забиваю гвозди, должна сказать, у вас много свободного времени.

Внезапно он поднял ее с пола и поставил на скамью. Молоток упал на цементное покрытие, едва не попав ему по ноге. Прежде чем она смогла оправиться от удивления и сказать, что она о нем думает, пальцы его сжали ее подбородок.

– У меня очень мало времени, – услышала она, – для того, чтобы нянчиться с упрямой, безалаберной женщиной. От кого если что и требуется, так это чтобы она изволила вовремя отправить груз, который нужно было отправить, чтобы не нарушать распорядка работы галереи, где привыкли все делать по часам и даже минутам.

Она отбросила его руку.

– Мне абсолютно наплевать на ваши правила и распорядки, мистер Суини! Вы подписывали контракт с художником, а не с чиновником.

– Какие же «художества», мадам, помешали вам выполнить столь простые обязанности, позвольте спросить?

Она дернулась, словно хотела укусить его, но не сделала этого, а просто ткнула пальцем в один из углов мастерской.

– Вот это!

Он повернулся, куда она указывала, и замер. Только гнев, ослепивший его в момент прихода, мог помешать увидеть раньше то, что он увидел сейчас.

Скульптура, стоявшая в дальнем конце комнаты, была полных трех футов в высоту и вся перетекала переливами красок, струила причудливые волны – которые превращались в линии человеческого тела, двух тел, бесстыдно обнаженных, слившихся в одно, прекрасных.

Он подошел ближе, осмотрел скульптуру с разных сторон. Ему казалось, он видит лица, их лица, на которых радость, удовлетворение от утоленных желаний, изнеможение.

Это праздник, подумалось ему, торжество человеческого духа и низменных, животных вожделений.

– Как вы назвали это? – спросил он.

– Сдача… Капитуляция… – Она улыбнулась. – Не знаю. Возможно, вы вдохновили меня, Роган. – Она легко соскочила со скамьи. Внутри себя она тоже ощущала легкость, почти невесомость и слабое головокружение. А еще было чувство огромной радости. – Мне понадобилась почти вечность, чтобы подобрать нужные цвета. Вы не можете представить, какие только дьявольские смеси я не изобретала. – Залившись счастливым смехом, она подняла молоток и вбила еще один гвоздь в ящик. – Не знаю, когда я спала в последний раз. Два дня назад, три… – Она опять рассмеялась, опять коснулась рукой спутанных волос. – Но я совсем не устала. Чувствую себя прекрасно. Полна жуткой энергии, которую не остановить.

– Очень рад за вас, Мегги.

– А работа эта, пожалуй, лучшая из тех, что я вообще сделала. – Она внимательно оглядела свое произведение, нетерпеливо похлопала молотком по ладони. – Да, определенно, лучшая.

– Я позабочусь об упаковке, – мягко сказал Роган.

Он отвернулся от статуи, чтобы взглянуть на Мегги. Какая она бледная, каким обессиленным кажется все ее утомленное тело. Что бы она там ни говорила о своей неиссякаемой энергии, а видно, силы у нее на исходе.

– Я прослежу, чтобы ее доставили в порт, – заботливо повторил он.

– Не нужно, я сама все сделаю.

– Вам нельзя доверять.

– Нет, можно. – Она находилась в таком радужном настроении, что даже забыла обидеться.

– Хорошо, тогда я позвоню и закажу грузовик. Сколько времени вам понадобится, чтобы все закончить с упаковкой?

– Один час.

– Даю вам два с половиной. Надеюсь, телефон работает?

– Ах, как вам идет быть насмешливым, – игриво сказала она, подходя к нему вплотную. – Почти так же, как этот ваш неотразимый галстук.

Прежде чем оба успели подумать, она ухватилась за галстук и притянула к себе владельца. Теплые губы прижались к его губам, а свободная рука скользнула по его темным волосам. Хватка становилась тем сильней, чем крепче ее тело прижималось к его груди. В поцелуе был жар, злость, горечь.

Так же стремительно, как притянула, она оттолкнула его.

– Просто порыв.., извините, – сказала она с улыбкой. Сердце у нее колотилось как бешеное, но об этом она вспомнит потом. Сейчас же она добавила, глядя ему прямо в глаза:

– Отнесите это за счет недостатка сна и избытка энергии. А теперь…

Она хотела повернуться, но он удержал ее. Нет, так легко ты от меня не отделаешься, подумал он. Захватить врасплох, а потом оттолкнуть… Нет уж!

– У меня тоже порыв, – пробормотал он и слегка притянул ее за шею, глядя прямо в глаза. В них было настороженное удивление, ожидание, но она не оказывала сопротивления. Ему показалось – до того, как он коснулся ее губ своими, что изумленное выражение ее глаз сменилось на игривое. Но и оно длилось недолго. Зато поцелуй был бесконечным, нежным и жгучим в одно и то же время. Таким же неожиданным, как рождавшиеся в огне плавильной печи цвета и формы; он смирял и возбуждал, обуздывал и будоражил.

Ей показалось, она услышала какой-то посторонний звук, похожий и на легкий стон, и на вздох, и была поражена, когда поняла, что он исходит из ее собственного горла. Но она не отпрянула, даже когда звук повторился снова – тихий, беспомощный, удивленный. Она не оторвала своих губ от его – умелых и настойчивых. Не сделала этого, потому что была не в силах. Не хотела.

Она словно бы растворялась в нем – медленно, постепенно. Изначальная внезапная вспышка пламени унялась, превратилась в ровный спокойный жар.

Он уже не помнил о своем раздражении, злости, ощущая лишь одно – жажду жизни. Ему хотелось одерживать верх, побеждать, брать силой. Цивилизованный человек в нем куда-то отступил; на смену всем этическим нормам поведения приходила атавистическая, древняя потребность применить насилие, силу, почувствовать ее самому и дать почувствовать другому. Но он не одобрял этого превращения.

У нее закружилась голова. Она вынуждена была искать поддержку, рука оперлась о высокую спинку кресла. Несколько глубоких вдохов помогли восстановить дыхание. Она увидела, что он пристально смотрит на нее – в его глазах открытое желание и потрясение.

– Что же, – с трудом проговорила она, – обо всем этом следует серьезно поразмыслить.

Еще смеет иронизировать!

Роган молчал. Он думал сейчас о том, что глупо с его стороны осуждать себя за полубезумные эротические мысли, только что посетившие его: как он бросает ее на пол, срывая с нее нелепую фланелевую ковбойку, рваные джинсы… Он ведь и не пытался осуществить их. Он лишь поцеловал ее. Дружеский поцелуй, выразивший его восхищение ее работой. Поцелуй-поздравление. Кроме того, она первая начала все это.