Меган Харт - Голые Страница 22

– Пойду усажу Пиппу в машину. Нужно пристегнуть ее ремнем на сиденье. Девон? – Стивен взял пальто Пиппы, совершенно непрактичное, белое, с меховым воротником. – Ты идешь?

– Ага. Прямо сейчас, секундочку.

Девон подождал, пока не стихнет отдававшийся эхом по железной лестнице стук ботинок Стивена и кожаных лакированных туфелек Пиппы. Потом натянул свое собственное пальто, из мягкой коричневой кожи, которое доходило ему до середины бедра и носилось под пояс. Что-то в том, как Девон повернул голову, подвязывая пояс, привлекло мое внимание, и я тут же схватилась за камеру, чтобы сделать снимок.

Фотография вышла размытой, но я тут же щелкнула Девона снова, когда он взглянул на меня с застенчивой улыбкой. Не могу сказать точно, что заставило меня броситься его фотографировать – это было нечто неуловимое, то, что не выразишь словами.

– Посмотри-ка назад, вот так.

Увы, не стоило и стараться, момент уже был упущен. Я нажала на кнопку камеры, чтобы разглядеть получившийся не в фокусе снимок, и принялась размышлять, как же его «вытянуть». Девон бросил взгляд мне через плечо и засмеялся.

Я подняла на него глаза:

– Видишь? Это требует практики.

– И таланта, – подхватил он.

Девон был высоким, крупным мужчиной с кожей цвета темной карамели. Он брил голову и носил аккуратно подстриженную козлиную бородку. Каждый раз, когда Девон нагибался, я ожидала услышать треск рвущейся ткани, потому что его рубашки вечно лопались по швам. А еще он был одним из самых нежных и добрых мужчин, которых я когда-либо встречала.

– Тебе стоит еще раз приехать и позволить мне сделать твою фотографию. Только твою.

Девон вскинул бровь.

– Угу!

Я легонько ударила его по руке.

– Мне нравится делать портреты, когда я не работаю на «Фото Фолкс». Во всяком случае, это дало бы мне материал для своего портфолио.

– Посмотрим. – Он пригладил воротник пальто. – Я действительно не шутил, когда говорил с тобой, Лив.

– О моих визитах? Знаю. – Я снова вскинула вверх свою камеру, создав что-то вроде барьера между нами. Мне не хотелось разочаровывать Девона, и я отлично представляла себе, что сделала бы это, сказав правду. Он не понял бы моих чувств к его дочери. Кажется, этого никто не смог бы понять.

– Просто… мы – семья, ясно? Все мы. Я потерял своих родителей много лет назад, а моя сестра со мной не разговаривает. – Девон не стал упоминать причину этого отчуждения, хотя все и так было понятно: это произошло, потому что он был геем. – Семья очень важна. И я не хочу, чтобы ты думала, будто мы не поддержали бы твое желание быть частью жизни Пиппы.

Я кивнула:

– Я знаю, Девон.

– Счастливого Рождества, Лив!

– Спасибо. И тебе того же.

Он нежно коснулся моего плеча и ушел, закрыв за собой дверь. Я же откинулась на своем стуле и открыла папку с фотографиями, которые сделала сегодня.

Семья Девона отказалась от него, в ту пору ему было семнадцать. Это произошло, когда родные узнали, что Девон – гей, ему так и не удалось помириться с родителями до их смерти. Он создал свою собственную семью, собрав вокруг себя многочисленных друзей, чтобы любить и получать любовь взамен.

Пиппа была моим ребенком, но не моей дочерью. Стивен попросил, чтобы меня не указывали в документах в качестве матери Пиппы, и настоял на том, чтобы я отказалась от всех родительских прав после ее рождения. У меня возражений не было. Как-то не подумалось, что любовь Девона к семье настолько все усложнит.

Я бросила взгляд на фотографии маленькой девочки и ее родителей, ее настоящих, истинных родителей. Она была похожа на меня, даже иногда вела себя точно так же, и я радовалась тому, что вижу ее. Но я не была матерью Пиппы – и никогда не стала бы ею. В последний раз посмотрев на снимки, я закрыла папку.

Глава 5

Я не взяла с собой снимок Пиппы, когда отправилась в гости к отцу на Рождество. Мы никогда не говорили о ней, даже не упоминали о моей беременности, которая оказалась неожиданной и определенно нежеланной для большинства людей в моей жизни. Вместо фотографии я прихватила сумки, полные подарков для детей Синди и Стейси, – а их было, если не ошибаюсь, по четверо у каждой, я давно перестала отслеживать количество своих племянниц и племянников.

У нас был грандиозный ужин с окороком. Мы открыли подарки. Позвонили оба моих брата, и я поговорила с ними. Пропустив мимо ушей вопросы о личной жизни, я похвасталась своей работой – не в «Фото Фолкс», конечно, не снимками школьников и спортивных команд, а рекламными проспектами и плакатами, которые создала для своих личных клиентов. Я расслабилась и наслаждалась обществом близких, надеясь, что они тоже радовались общению со мной.

Я отклонила предложение остаться на ночь и полтора часа ехала до дома, пока мой айпод развлекал меня всем, что только в нем нашлось, – кроме рождественского гимна. В итоге я остановила машину рядом с автомобилем Алекса на моей парковке уже после полуночи.

Прошло уже больше недели с тех пор, как я видела своего соседа и говорила с ним, и я подумала о том, что нужно постучать в его дверь, когда буду проходить мимо. Не то чтобы Алексу требовалось отчитываться передо мной или что-то в этом роде… Фактически до тех пор пока плата за проживание вносилась вовремя, нам было совсем не обязательно пересекаться друг с другом. Но мы ведь общались прежде, и сейчас я скучала по нашим вечерам. Бросив взгляд в сторону его квартиры, я увидела полоску света под дверью. Глубоко вздохнув, я все же решилась постучать. Он не ответил, и моя храбрость тут же улетучилась. Отказавшись от мысли постучать снова, я поднялась по лестнице наверх и уже входила в свою квартиру, когда услышала его голос:

– Оливия?

Лучшая часть катания на лыжах – это самый первый момент, когда ты смотришь вниз с горы. Готовишься оттолкнуться. Разогнаться и устремиться вниз. Полететь. Нечто подобное я ощутила и сейчас.

– Привет, Алекс. Счастливого Рождества!

На нем были джинсы и расстегнутая рубашка с длинными рукавами, открывавшая голый торс. Взъерошенные волосы торчали во все стороны, а одна щека выглядела помятой.

– Счастливого Рождества! Я слышал, как ты пришла.

– Я тебя разбудила? Мне очень жаль.

– Нет, все в порядке. Я находился в построждественском ступоре после плотного ужина.

– Хочешь… войти? – Я открыла дверь пошире.

– Уже поздно, не беспокойся. Я просто хотел отдать тебе это. – Алекс протянул маленькую коробку, обернутую в серебристую бумагу, на которой красовался строгий синий бант.

Я взглянула на коробку, потом подняла глаза на него:

– Ты приготовил для меня подарок?

– Конечно. В это время года подарки как никогда уместны.