Маша Царева - Московский бестиарий. Болтовня брюнетки Страница 22

Вино лилось рекой.

Через какое-то время мне начало казаться, что Любаша – чуть ли не моя лучшая подруга, с которой я не виделась много лет и никак не могу наговориться. А потом…

Антон на всю катушку врубил джаз, а Любаша, вместо того чтобы отсыпаться, с энтузиазмом танцевала стриптиз. К слову, грудь у нее была красивая – тяжелая, полная, молодая, – и роскошь эта отражалась заинтересованным блеском в синих глазах моего мужчины.

Под утро я не выдержала – свернулась калачиком на кухонном диване и задремала, укрывшись дырявым стареньким пледом.

Разбудили меня странные звуки, природа которых была настолько очевидна, насколько нереальна в данной ситуации. Утробные тоненькие всхлипывания переходили в рычащий басовитый стон, а его в свою очередь сменяло напряженное мычание. В этом вокальном концерте доминировали певучие гласные – «А-а-а!», «О-о-о», – и только один раз знакомый голос нетерпеливо воскликнул что-то вроде: «Ну давай же, сука!»

Сон как рукой сняло. На цыпочках я прокралась в ванную, откуда и доносился странный концерт. Дверь была приоткрыта на ширину нескольких пальцев, и мизансценка, открывшаяся моим глазам, заставила меня отшатнуться.

Абсолютно голая Любаша сидела на краешке стиральной машины, забросив полные белые ноги на плечи Антону. Тот сосредоточенно пыхтел, вклиниваясь меж ее дебелых бедер, от его напряженной пятерни на бледной коже оставались красноватые следы. Любаша запрокидывала голову, судорожно кусала губы, вокруг которых размазалось сливовое пятно дурно пахнущей дешевой помады, стонала, подыгрывая его набирающей обороты страсти.

И сначала я хотела незаметно покинуть эту парочку, эту квартиру, этого мужчину, наконец. Уйти по-английски и по пути домой купить новую сим-карточку, чтобы больше никогда не встречаться с действующими лицами этой абсурдной истории. Но потом подумала – какого черта?! Мой мужчина заперся в ванной с уличной проституткой, за которую я же и заплатила из собственного, далеко не бездонного, между прочим, кармана!

Резким пинком я открыла дверь.

– Развлекаемся?

– Саша! – испуганно воскликнул Антон, отшатнувшись (чуть стеклянный шкафчик с банными принадлежностями не сшиб). – Мы думали, что ты спишь.

– Вижу, – мрачно сказала я, и в голосе моем было больше удивления, нежели обиды.

– Это ничего не значит…

– Понимаю, – пожала плечами я.

Антон долго путался в штанинах, прежде чем ему удалось одеться. Нервно вжикнул ширинкой. А Любаша даже и не подумала прикрыться полотенцем, она так и сидела на стиральной машине – меланхоличная, голая, потная.

– Он заплатить обещал, – спокойно сказала она, – пятьдесят долларов.

– У тебя же нет свободных пятидесяти долларов, сам говорил, – возмутилась я.

– Сашка, – поморщился Антон, – ну как ты не понимаешь. Для мужчин это естественно… Все мои друзья иногда делают это! Мы же молодые неженатые мужики, что с нас возьмешь?! – отчаянно выкрикивал он.

Я перевела взгляд на Любашу.

– Ну а ты? Я же тебе уже заплатила. За всю ночь. Неужели мало?

– Это моя работа, – тихо сказала она, – я не могу себе позволить отказаться… Если мне предлагают.

Я молча направилась в прихожую. Антон бросился за мной.

– Сашка! Ну куда же ты? Давай вызовем для нее такси и поговорим спокойно!

Я застегнула босоножки, потом распрямилась и улыбнулась, посмотрев в его испуганные глаза.

– Антоша, а о чем говорить-то? Для меня тема исчерпана.

– Ну куда ты собралась? Сейчас только пять утра!

Обернувшись от входной двери, я ответила:

– Перефразирую твои же золотые слова. Все мои подруги иногда делают это. Разочарованно уходят под утро из чужих квартир. Мы же молодые незамужние москвички, ну что с нас возьмешь?

Город встретил меня рассветной тишиной и одиночеством. Я зажмурилась, впуская в сердце запах свежих листьев и недавно скошенного газона. Хотелось снять туфли и расслабленно побрести домой – босиком по трамвайным шпалам. И чтобы никого не было вокруг, только я наедине с городом.

Подумав, я направилась в сторону проспекта, в меру оживленного даже в такой ранний час. Взметнула руку, останавливая такси. Все равно одиночество – это иллюзия. Да и потом, мало ли что может случиться с молодой москвичкой, одиноко отмеряющей пустынные переулки дробным стуком высоких каблучков?

6. Дорогие девушки

В обществе Лизы мне хочется втянуть бледно-зеленую шею поглубже в воротник, сжать руки в кулаки, дабы скрыть несовершенство маникюра, да и вообще – сделать основным элементом своего гардероба глухую паранджу.

Лиза – ангел. Лиза – идеал. У Лизы – строгое лицо русской красавицы, фигура порнозвезды, розовая «тойота» (на грани пошлости и кича), туманные планы на будущее и куча свободных денег. У нее мяукающий голос, русые волны мягких волос и ноги длиною сто одиннадцать сантиметров. Она – произведение искусства, и окружающие (начиная от встречных прохожих до неловко набивающихся в любовники типов) смотрят на нее как на богиню.

А ведь когда-то мы учились в одном классе, и я считалась подающим надежды гуманитарием, а она – безалаберной лентяйкой, которую только ленивый не запугивал перспективой ПТУ. И действительно, Лизавета покинула школьные пенаты после девятого класса, только путь ее лежал не в кузницу маляров и штукатуров, а в одно из ведущих модельных агентств Москвы. На какое-то время она исчезла из поля моего зрения. Девчонки-одноклассницы время от времени сплетничали: Лиза, мол, подписала контракт на десять штук баксов! А Лиза-то наша – в Нью-Йорке! Снималась у Пола Ньютона! Ветхое доказательство обрастающих невероятными подробностями завистливых слушков – газетная вырезка, которую принесла в школу прыщеватая отличница Нонночка. Разбитая на тысячу черно-белых точек невнятная фотография – на ней легко узнаваемая Лиза с накладными ресницами восседает на краешке залитого солнцем бассейна… Белоснежный купальник, в руках – коктейль с бумажным зонтиком, а вокруг – пальмы, пальмы… Девчонки притихли – надо же как в жизни бывает, безнадежная двоечница стала топ-моделью.

А потом я окончила школу, затем и университет. Естественно, в круговерти московского выживания у меня больше не было времени мазохистски размышлять на тему: почему школьная интеллектуальная элита работает низкооплачиваемыми журналистами, а смазливые пустышки снимаются в рекламе купальников и зарабатывают миллионы.

И вот спустя пятнадцать лет на какой-то презентации, куда я пришла в обществе спивающегося фотокора Гены, чтобы после рабочего дня насладиться бесплатными фуршетными коктейлями, меня окликнули:

– Саша? Кашеварова?