Поколение влюбленных (СИ) - Шехова Анна Александровна Страница 23

«Так вот как это происходит», — подумала я, тупо глядя на бледное личико Марии.

— Назовите мне хоть одну вескую причину для того, чтобы жить! — потребовала Коваленко.

И тут я сорвалась.

— Замолчи, дура набитая! — заорала я на нее. — Ты сама хоть понимаешь, какой бред несешь?! Соплячка несчастная! Из-за таких дур, как ты, люди гибнут, а вы сами всю жизнь из воды сухими выходите!

Зеленые глаза испуганно заморгали. Такой реакции на свои откровения она ожидала меньше всего.

— От еды она, видите ли, отказывается! — Мой голос просто срывался от злости. — Да такой здоровой кобыле, как ты, пара дней голодовки только на пользу пойдет. Лишний жирок сбросишь, и ничего не случится.

— Саша, успокойся! Она же еще ребенок. — Матвей испуганно схватил меня за руку повыше локтя.

Однако его слова подействовали на Коваленко еще больше, чем мои оскорбления.

— Я не ребенок! — Катя подскочила на кровати и яростно глянула на него. — Я «Эммануэль» в двенадцать лет прочитала!

— Оно и видно, — процедила я. — А сейчас перестань кочевряжиться и дай доктору руку, чтобы он измерил давление. А иначе — обещаю! — ты у меня до суицида не доживешь!

Катя руку не подала, но и не отняла ее, когда Сан Палыч проявил своевременную инициативу. Коваленко тяжело дышала, как после быстрого бега. Но я знала, что означает такое дыхание: она пыталась справиться с яростью. Видимо, мой голос прозвучал на самом деле угрожающе, и она решила не нарываться.

— Девяносто на сто двадцать, отлично, — бодро сказал Сан Палыч, быстро стягивая тонометр.

Не сомневаюсь, что ему хотелось как можно скорее уйти. Коваленко снова плюхнулась на кровать и уткнулась лицом в подушку. Выходя из палаты, я оглянулась на Марусину кровать: мелькнула коротенькая надежда, что мое вмешательство могло остановить процесс. Глупо было на это рассчитывать. Мария сидела на постели, обхватив колени руками, а над ее головой расплывалась серая аура обреченности. Мой взгляд девушка встретила враждебно.

В коридоре Матвей и Сан Палыч разом набросились на меня:

— Ты что, с ума сошла?! Ты же взрослый человек — разве так можно! Да это подсудное дело! Ты же могла ее спровоцировать!

— Кого спровоцировать?! Эту рыжую стервочку? — Я усмехнулась их наивности. — Да она всех нас переживет!

— Да? — Матвей мгновенно остыл. — А я-то думал…

И тут я поняла.

— А ты думал, что я посмотрю на нее и скажу: «Оставьте в покое бедную умирающую девочку, ей уже ничего не поможет»?

— Ну, не совсем так… — промямлил он.

— Да ты что, Матвей?! — Мне было смешно и горько одновременно. — Здесь никакого особого зрения не надо. Это же элементарная психология. Чем больше человек говорит о самоубийстве, тем меньше шансов, что он его совершит.

— А вы что, обладаете способностью?.. — заинтересовался Сан Палыч. — Это же потрясающе!

— Лично я ничего потрясающего в этом не нахожу, — буркнула я, сожалея, что не прикусила язык минутой раньше.

Мы стояли в коридоре между дверями под номерами «пять» и «семь»: я прислонилась спиной к неприятно шершавой стене, Матвей нависал надо мной со стороны пятой палаты, а Сан Палыч надвигался со стороны седьмой. Выглядело это, наверное, довольно комично. Краем глаза я увидела, как дежурная медсестра — та самая невозможно веснушчатая девица — с любопытством поглядывает на наше трио из-за своего стола в другом конце коридора. Сан Палычу, казалось, не было до этого дела.

— Это уникальная способность! — не унимался он. — Вы могли бы оказать огромное содействие медицине.

«Интересно какое? — подумала я. — Указывать безнадежно больных, чтобы на них не тратились лишние усилия и деньги?»

— С вашей помощью можно быстро оценивать эффективность новых методов лечения, — развивал мысль взволнованный и вспотевший Сан Палыч, — или можно более эффективно распределять поступающие средства. Вы же знаете, что денег на медицину выделяется катастрофически мало, а вы могли бы помочь сделать процесс распределения более рациональным…

«Вот мы и добрались до сути, — уныние наваливалось на меня, как тяжелое ватное одеяло, — как всегда, все сводится к деньгам. Красивые слова о рациональном распределении, а на деле — все те же законы естественного отбора. Правильно, зачем обреченному лишние недели жизни? Какую ценность представляет один день для того, кто все равно умрет?»

Сан Палыч продолжал объяснять, как важна моя способность для медицины: его лоб блестел от пота, усы над говорящим ртом шевелились, как две мохнатые гусеницы, жующие листья. Я рассматривала выглядывающий из-под белого халата клетчатый узел галстука и выбирала минуту, чтобы прервать вдохновенный монолог эскулапа. На мое счастье, открылась дверь пятой палаты, и кто-то невидимый для меня обрадованно прошамкал:

— Александр Павлович, доброе утречко вам.

Из-за двери выползла маленькая старушка в застиранном байковом халатике, одетом поверх другого, ситцевого. Шаркая мохнатыми тапочками, она подошла к Сан Палычу и улыбнулась. При этом обнажились ряды металлических зубов.

— А мне ваше новое снотворное очень хорошо пошло, — тщательно пережевывая слова, сказала старушка, — как девочка спала.

— Вы держитесь молодцом, Вера Андреевна. — Сан Палыч улыбнулся в ответ. — Сейчас к вам зайду, и мы измерим давление.

А меня вдруг бросило в жар, и голова закружилась, словно я лечу куда-то. Лампы на потолке стали бесконечно длинными и расплывчатыми, а в горле комом встал приторный больничный запах. Глаза заслезились, но я все равно видела густой, почти осязаемый ореол над маленькой седой головой Веры Андреевны.

— Мне плохо, — пробормотала я, поворачиваясь к Матвею, — увези меня отсюда, пожалуйста. Сейчас же…

21

Я попросила Матвея отвезти меня на работу. Но он заявил, что я выгляжу больной и без чашки горячего кофе меня никуда отпускать нельзя. Кофе мне не хотелось, так как во рту все еще чувствовался привкус больничного воздуха. Я хотела куда-нибудь, где есть свежий воздух, зеленые листья, вода и нет людей. Так мы оказались в сквере напротив Новодевичьего, на берегу утиного пруда, окруженного старыми ивами. Матвей усадил меня на скамейку у самой воды и сам расстегнул ворот моей куртки. Я жадно дышала, почти пила воздух. А мимо проплывали крякающие выводки серо-коричных птиц с аккуратными головками и пружинистыми шейками. Наверное, утки ждали, что мы будет бросать им хлебные крошки. Но у нас не было хлеба.

Матвей дождался, пока я приду в себя и начну дышать в нормальном ритме, а затем потребовал:

— Ну, а теперь, будь добра, объясни мне свою выходку. Что вдруг на тебя нашло там, в палате? Зачем ты набросилась на эту малолетку?

И я рассказала.

— Теперь из-за бреда этой рыжей Катьки нормальная милая девочка покончит с собой, — мрачно подвела я итог.

— Подожди, — Матвей потер лоб и нахмурился, словно пытаясь что-то вспомнить, — а с чего ты взяла, что Мария покончит с собой? Может, просто так совпало, что ее судьба определилась в это время и в этом месте? Может, ее через пару дней из-за рассеянности собьет машина, а Катькина проповедь ни при чем?

— Да нет, это будет именно самоубийство, — возразила я.

— Почему ты так уверена? Что, аура самоубийц как-то отличается от обычной ауры умирающих?

— Нет, не отличается, — начала я и тут же осеклась.

Потому что Матвей попал в самую точку. Аура самоубийц отличалась. Я не сумела бы описать, в чем состоит это отличие, да и дело было не во внешнем виде, а в том, какое ощущение она порождала у меня. Но я могла совершенно точно сказать, что Мария умрет по своему собственному желанию, а не под колесами машины или от случайно упавшего кирпича. Так же как Лиза. Или как…

— А у Анечки какая аура? — Матвей попал в унисон моим мыслям.

— Она покончит с собой, — констатировала я.

— Сашка, ты понимаешь, что это значит?! — прямо мне в ухо завопил Матвей.

Он схватил меня за плечо и развернул к себе лицом.