Обретая надежду - Дж. Б. Солсбери Страница 24

— Вон там.

Мы направляемся туда, и когда подходим ближе, я вижу, что ребенок не читает книгу. Она хочет, чтобы люди думали, что она читает, но ее глаза закрыты, а нос и щеки покраснели. Бетани догоняет учительница в группе, поэтому я направляюсь к Эллиот и сажусь на корточки рядом с ней, не забывая подоткнуть юбку, чтобы не показать детям свои стринги под чулками.

— Привет, коротышка. Решила вздремнуть?

Она не отвечает, но шмыгает носом, и этот звук вызывает тревогу в моей голове.

— Эллиот? — Я наклоняюсь, чтобы лучше видеть ее лицо.

Ее ресницы слиплись от слез. Сигналы тревоги в моей голове превращаются в бешеных, лающих питбулей, готовых разорвать чью-то задницу надвое. Присаживаюсь и осторожно беру книгу с колен Эллиот. Она отпускает её и кренится в сторону, прислоняясь ко мне. Это неудобное положение, когда моя рука зажата между нами, поэтому я делаю естественную вещь и обнимаю ее за плечи. Ладно, я была неправа — держать ребенка вот так неестественно. Но я забываю об этом, когда девочка начинает говорить.

— Сегодня мы делали браслеты, и все делали браслеты для своих мам и…

— Черт. — Я уже знаю, к чему это ведет.

Она моргает на меня заплаканными карими глазами.

— Нельзя ругаться. Ты должна положить доллар в банку.

— Хорошо, я приношу свои извинения. Продолжай.

Она снова смотрит на свои колени.

— Я сказала, что делаю свой для папы, а они сказали, что мальчики не носят браслеты, а я сказала, почему бы и нет?

— Это чушь собачья, то есть, неправда. Я знаю многих мужчин, которые носят браслеты.

— Они геи? — спрашивает она, ее голос срывается от новой волны слез. — Потому что дети говорят, что если мой папа носит браслет, то он гей.

Какого хрена? Я смотрю на Бетани, чья челюсть сжата, а щеки раскраснелись. Похоже, учительница рассказывает ей ту же историю.

— Твой отец не гей.

Она шмыгает носом и вытирает его, затем смотрит на меня.

— А что значит «гей»?

Я смотрю на Бетани в поисках помощи, но она в другом конце комнаты все еще не закончила разговор с учителем. Похоже, это на мне.

Я прочищаю горло.

— Гей — это когда мужчина любит другого мужчину или женщина любит другую женщину. Понимаешь?

Ее брови низко опускаются в сосредоточенности.

— Как ты любишь Бетани?

— Не совсем так. Знаешь, как Бетани и Джесси любят друг друга? Это совсем другая любовь.

Она кивает.

— Как папа любит мою маму.

Тяжесть нарастает в моей груди, но я улыбаюсь и игнорирую дискомфорт.

— Да. Именно так. Но когда два мальчика так любят друг друга, или две девочки, а не мальчик и девочка, то их называют геями.

— Джимми Паркер сказал, что мой отец гей, потому что никогда не был с женщиной.

— Который из них он?

Она указывает на парнишку в зеленой рубашке с воротником. Я не специалист по детям, но что-то подсказывает мне, что маленький Джимми Паркер услышал разговор своих родителей. Боже, люди могут быть такими бесчувственными мудаками.

— Держись подальше от Джимми Паркера. Он засранец, — говорю я.

Она хмурится.

— Это еще один доллар.

Я закатываю глаза.

— Хорошо.

Бетани подходит и садится на корточки рядом с нами.

— Эй, мисс Мэдисон только что рассказала мне, что произошло. Эти дети ничего не знают о твоем папе, дорогая. Ты ведь знаешь это, верно?

Эллиот кивает.

Я прикусываю язык, чтобы держать счет в банке под контролем.

— Готова пойти домой и перекусить? — спрашивает Бетани своим успокаивающим голосом няни.

— Вместо этого, мы можем взять куриные палочки?

— Конечно.

Мы с Эллиот отрываем наши задницы от пола, и когда проходим через класс, я бросаю на Джимми Паркера взгляд, который будет долго преследовать его. Бетани и Эллиот держатся за руки, и я пытаюсь успокоить свои убийственные мысли, когда чувствую, как кто-то сжимает мою руку. Потрясенная, я моргаю и вижу маленькую ручку Эллиот в моей. Бетани смотрит на меня с довольным выражением лица. Что бы, черт возьми, это ни значило.

Да, без разницы. Когда держу Эллиот за руку, напряжение, которое нарастало в моей груди, исчезает, и вместо того, чтобы желать дать Джимми Паркеру пинка, я вижу его таким, какой он есть. Бедный ребенок, которому достался дерьмовый выбор в родительском отделе. Я даже ему сочувствую.

Чтобы еще больше успокоиться, я вижу, как Бен направляется к нам с широкой улыбкой на лице, когда видит свою дочь. Но по мере того, как мы приближаемся, выражение его лица меняется.

— Что происходит? — спрашивает он, его взгляд мечется между нами троими, отмечая, что мы держимся за руки, и покрытое красными пятнами лицо его дочери.

— Джимми Паркер — засранец, — говорит Эллиот.

Взгляды Бетани и Бена устремляются на меня.

— Ох, я тоже так думаю. Вините меня.

Они оба продолжают пялиться, и давление слишком велико.

— Ну, так и есть! — говорю я.

Бен, кажется, не слишком расстроен тем, что я научила его маленькую девочку новому слову, но и не слишком этому рад. Он подхватывает ее одной рукой, и она рассказывает ему историю, пока мы все идем к парковке. Мы молчим, пока Эллиот рассказывает подробности своего травмирующего утра. Бен кивает и хмыкает во всех соответствующих местах. Он сажает ее на заднее сиденье своей машины, пристегивает ремень безопасности и стоит в дверях, пока она заканчивает рассказ.

— Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, — говорит он, но слова отрывистые, а голос напряженный. — Мы поговорим об этом, когда вернемся домой.

Мужчина закрывает дверь, затем поворачивается ко мне и Бетани. Мы ждем, как идиотки. Серьезно, почему мы здесь?

Темные глаза Бена встречаются с моими, и когда его губы подергиваются, я сжимаю бедра вместе.

— Джимми Паркер действительно засранец.

Я уже улыбаюсь и представляю Бена в тысяче разных фантазий, и во всех них он голый. Я ухмыляюсь.

— Я же тебе говорила.

Выражение его лица становится серьезным.

— Спасибо тебе за то, что была рядом с ней.

Я чувствую вспышку раздражения от того, что он благодарит меня за то, что сделал бы любой человек с бьющимся сердцем. Ну, может быть, не Джимми Паркер. Ладно, думаю, я понимаю его точку зрения.

— Конечно. Я люблю этого ребенка.

О Боже, я сказала это вслух?

Ухмылка Бена становится шире, обнажая часть его зубов.

— Я имею в виду, ну, знаешь, она наименее раздражающий ребенок, которого я когда-либо знала. — Я смотрю на Бетани, надеясь, что она поможет мне выпутаться, но