Обретая надежду - Дж. Б. Солсбери Страница 25

— Уверена, что не хочешь присоединиться к нам за ланчем? — О, теперь Бетани заговорила. Она смотрит на Бена. — Я обещала Эллиот куриные палочки. Знаю, что официально я не начну до завтра, но как насчет того, чтобы я, как твоя невестка, принесла немного курицы и немного поболтала с Эллиот?

— Не могу сказать «нет», — говорит Бен, затем смотрит на меня. — Эш? Хочешь присоединиться к нам?

Мне нравится, когда он называет меня Эш. Я моргаю, пытаюсь контролировать свое дыхание и стараюсь не отвечать слишком быстро.

— Конечно.

— Отлично. Увидимся дома, леди. — Он обходит капот своей машины с очень не свойственной пастору развязностью и машет рукой, прежде чем уехать.

— Я чувствую, что мне нужен ковш, чтобы поднять тебя с асфальта и посадить в твою машину, — говорит Бетани. — Ты просто растаяла!

— Мне бы не помешала сухая пара трусиков, без обмана.

Она откидывает голову назад, смеясь.

— Клянусь, ты — женская версия моего мужа.

— Спасибо. — Я делаю реверанс.

— Встретимся у Бена. — Она идет к своей машине.

Я направляюсь к своей с бабочками в животе без всякой гребаной причины.

БЕН

— Если ты не гей, тогда почему у тебя нет настоящей жены?

Я встречаюсь взглядом с Эллиот через зеркало заднего вида, задаваясь вопросом, когда, черт возьми, она стала такой взрослой.

— У меня есть жена. Твоя мама — моя настоящая жена.

— Я имею в виду жену, которая жила бы в нашем доме с нами, как у других детей.

После того утра, которое у меня было, сначала с мистером Гантри и миссис Джонс, устроившими мне засаду после службы, а затем с новостями о том, что Эллиот подверглась преследованиям на уроке изучения Библии, что ж, я хожу по тонкой грани своей доступной благодати.

— Я поклялся твоей маме быть с ней до конца жизни, в болезни и в здравии, и я очень серьезно отношусь к этой клятве.

Кажется, она пережевывает эту информацию несколько минут. Как раз в тот момент, когда я думаю, что она отпустила это, Эллиот снова заговаривает.

— Ты не сказал «в смерти».

— Что?

— В болезни и в здравии, но не в смерти. Мама умерла.

— Я это знаю. — Я чертовски хорошо осведомлен. Я сжимаю руль и молюсь о терпении.

— Тогда почему ты не можешь завести новую жену?

— Потому что я этого не хочу, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

— Я хочу, — говорит она задумчиво. — Я хочу маму.

Лед в моих венах тает, и чувство вины сменяет мой гнев.

— У тебя есть мама. Она живет в твоем сердце, помнишь?

Повернув голову к окну, она говорит:

— Я хочу настоящую маму, такую, к которой я могла бы прикоснуться.

Мне нечего на это сказать. Конечно, ей нужна мама, с которой она могла бы поговорить. Которая могла бы обнять ее, когда она плачет. И которая могла бы рассказать о месячных, свиданиях и научить всему тому, что маленькой девочке нужно от мамы. Я так крепко держался за Мэгги, пытаясь сохранить ее присутствие в жизни Эллиот, чтобы она знала, как сильно ее мама любила ее. Но Эллиот становится старше, и боюсь, что удержание Мэгги принесло больше вреда, чем пользы, потому что это помешало Эллиот испытать ощутимую любовь женщины.

Тихий голосок подсказывает мне, что она не единственная, кому не хватает такой любви. Но мне это никогда не было нужно. Никогда не испытывал к этому пристрастия. Памяти о Мэгги было достаточно для меня.

Было.

Это все еще так?

Мы возвращаемся домой и переодеваемся в более удобную одежду. Для Эллиот это пижамные шорты с пончиками и концертная футболка Джесси Ли. Для меня это поношенные джинсы и поношенная футболка с пятнами от отбеливателя, которая у меня еще со времен колледжа.

Раздается стук в дверь.

— Войдите!

Я сижу за обеденным столом, приводя в порядок беспорядок из записей проповедей и открытых книг с комментариями, которые я собрал в последнюю минуту этим утром. Когда за моей спиной открывается дверь, на меня не обрушивается аромат куриных палочек и картофеля фри; вместо этого меня окружает легкий аромат гардении. Как будто ветерок снаружи подхватил аромат Эшли, чтобы донести его прямо до моего носа, он кружится вокруг меня и заставляет мою кожу гудеть и обращать на это внимание. Я поворачиваюсь и вижу, как Эшли входит в дверь, ее сияющая улыбка направлена на Эллиот — и это здорово, потому что это дает мне несколько секунд, чтобы рассмотреть ее.

Что такого притягательного в этой женщине?

Конечно, она привлекательна, даже несмотря на обильный макияж и сексуальные наряды. Если бы Эшли сняла привлекательные короткие юбки и топы с глубоким вырезом, смыла румянец с лица, она все равно была бы великолепна. Но я духовно зрелый мужчина, которого никогда не привлекла бы женщина просто потому, что она хорошо выглядит.

У Эшли рот, как у водителя грузовика. По ее собственному признанию, ее сексуальная мораль практически отсутствует, а отношение к жизни в целом настолько небрежно, насколько это возможно. Эшли совсем не похожа на Мэгги. Не может быть ничего более противоположного, чем женщина, которую я поклялся любить всю свою жизнь.

И все же…

У нее есть сила, которая ставит меня в тупик. Эшли не извиняется за то, кто она есть, чувствует себя комфортно в своей собственной шкуре и владеет каждым словом, которое слетает с ее губ. Даже я не могу сказать, что настолько уверен в своих убеждениях. И она любит моего ребенка, защищает его от хулиганов и некомпетентных нянь.

В этот момент девушка наклоняется, чтобы посмотреть на что-то, что показывает ей Эллиот, и ее юбка слегка приподнимается. Я облизываю нижнюю губу, не позволяя фантазии проявиться, но все равно чувствую, что могу ощутить ее цветочный аромат на своем языке, и… вот тогда я чувствую это.

Ее глаза на мне.

Меня поймали. Поднимаю на Эшли извиняющийся взгляд, и меня поражает вспышка жара в ее взгляде. Я поворачиваюсь к ней спиной и бессмысленно передвигаю вещи по столу, проклиная свое отсутствие самоконтроля. Что, черт возьми, со мной не так?

Мой взгляд натыкается на фотографию Мэгги, гордо стоящую на кухонном столе. Я никогда раньше не видел осуждения в ее глазах. Однако сейчас вижу только осуждение.

«Мне так жаль, Мэгги. Не знаю, что со мной не так».

— Нужна помощь?

Я вздрагиваю при